Все грехи мира. Книга IV

– Каждый из погибших получил большое количество ударов тяжёлым предметом по голове, нанесённых с большой силой. Убийца ни разу не ограничился одним ударом, даже самые маленькие и беззащитные из его жертв получили множественные удары в лицевую часть головы. Черепа погибших подверглись ужасной деформации с потерей первоначальной формы и раскалыванием костей на множество фрагментов. Погибших невозможно было идентифицировать по чертам лица – только по совокупности косвенных признаков;

– Время наступления смерти доктор Уилльямс отнёс к периоду от 0:00 до 5:00 часов 10 июня. Эта оценка довольно приблизительна и основана лишь на осмотре пропитанного кровью постельного белья, время высыхания которого определяется обычно в 12 часов (хотя и зависит от многих факторов – температуры и влажности воздуха, наличия сквозняков и пр.). Прочие признаки, способные уточнить время наступления смерти – исследование содержимого желудков погибших, измерение ректальной температуры, развитие трупного окоченения (и его последующее снятие) – доктором Уилльямсом оказались проигнорированы;

– На лбу одного из убитых мальчиков (какого именно, не сообщалось) остался хорошо различимый след плоской ударной поверхности орудия убийства, по виду, как будто обуха топора. В доме, явившемся местом преступления, был найден топор, использовавшийся для рубки дров, однако, никто не сравнил размеры его обуха с обнаруженным отпечатком;

– Погибшие не подвергались изнасилованию, а также введению инородных предметов в полости тела;

– На половых органах отсутствовали следы сексуальных манипуляций;

– На телах погибших не было ранений, свидетельствовавших о борьбе с нападавшим (речь идёт о т.н. «защитных» ранах на предплечьях и кистях рук). Единственное исключение – Лина Стиллинджер, имевшая рану на левом предплечье, полученную, видимо, при попытке прикрыть голову;

– На внутренней стороне колена Лины Стиллинджер внимание доктора привлекла кровавая помарка, оставленная, по его мнению, рукою убийцы при попытке раздвинуть колени девушки. Правда, об этом пятне не могли вспомнить лица, осматривавшие трупы на месте преступления – никто из них на допросе у коронера не сказал, что видел кровавую помарку когда тело Лины находилось в кровати. Так что появление подозрительного пятна вполне может быть объяснено небрежным обращением с трупом при транспортировке. Вместе с тем, данный факт в конечном итоге навёл следствие на ту мысль, что убийца рассматривал свою жертву и раздвигал ей колени;

– Следов спермы ни на трупе Лины Стилленджер, ни на других трупах, обнаружено не было.

Вернёмся, впрочем, к сюжетной фабуле. Пока доктор Уилльямс работал в пожарном депо, обследуя трупы, инициативная группа местных жителей под руководством шерифа Дрена Джексона около 5 часов утра вновь собралась возле дома, явившегося местом чудовищного преступления. Братья Нортрап со своими собаками-следопытами предприняли повторную попытку проследить путь отхода таинственного убийцы.

Собаки снова взяли след и уверенно повели группу всадников в направлении на север, повторяя ночной маршрут. Однако на некотором удалении от города вся свора неожиданно приняла влево, к западу, описав букву «Г», при этом заросли, в которых были обнаружены следы перебегавшего реку человека, остались позади группы (т.е. за спинами преследователей). Некоторое время ищейки вели всадников через поля, а затем, описав несколько ломаных отрезков, кавалькада подъехала к ранчо… самого почтенного и уважаемого жителя округа. Ранчо это, которое с полным правом можно именовать поместьем, принадлежало сенатору Фрэнку Фернанду Джонсу, представлявшему округ Монтгомери в парламенте штата.

Собаки подбежали к боковой двери жилого дома и принялись на неё с остервенением бросаться; некоторые же псы из своры, стали подниматься на задние лапы и царапать окна первого этажа здания. В доме, разумеется, поднялся переполох, с ружьями и пистолетами наперевес выскочили мужчины, ночевавшие в доме – конюхи, пастух, сторож, пара наёмных батраков… Шокированы оказались и сами преследователи. Сценка получилась ещё та – две группы возбуждённых мужчин стояли напротив друг друга, сжимая в руках «кольты», «винчестеры» и «ремингтоны» со взведёнными курками и явно не понимали, как выйти из создавшегося положения. Наконец, появился владелец ранчо; после короткого объяснения сенатора с шерифом, кавалькада посрамлённых линчевателей с извинениями покинула землю мистера Джонса.

История с повторной попыткой прохода по следам убийцы не нашла отражения в документах официального расследования. Никто никогда не обвинял в суде сенатора Джонса, его родственников или домашнюю прислугу в том, что те каким-то образом причастны к трагедии в доме семьи Мур. Однако народная молва прочно связала фамилию Джонса с кровавым массовым убийством и фактически похоронила его репутацию и политическую карьеру.

Нельзя не признать того, что для далеко идущего вывода о причастности сенатора к кровавой трагедии в Виллиске, имелись определённые основания и крылись они в истории непростых отношений между убитым Джозией Муром и Фрэнком Джонсом.

Фрэнк Джонс, родившийся в штате Нью-Йорк в 1855 г., появился в Виллиске в двадцатилетнем возрасте и первые семь лет был обычным школьным учителем. Женился он в 1880 г. и через два года оставил школу, чтобы попробовать себя в бизнесе. Первоначально Джонс был бухгалтером в фирме, торговавшей сельхозинвентарём, но в 1890 г. открыл собственную розничную торговлю в городке, а в 1895 г. вошёл в состав учредителей «Фермерского банка» («Farmer’s Bank»). По прошествии 10 лет банк трансформировался в гораздо более крупный «Национальный банк Виллиска» («Villisca National Bank» – название-то какое!). Попутно Фрэнк Джонс распространял свою торговую сеть по всему округу Монтгомери. Растущее богатство спровоцировало появление политических амбиций: в 1903 г. Джонс был избран в Палату представителей парламента штата Айова, а в начале 1912 г. он стал членом Сената.

Джозия Мур хорошо знал как самого сенатора, так и его семью. На протяжении по меньшей мере 6 лет Джозия работал у Джонса приказчиком, вёл бухгалтерскую документацию и управлял магазином в Виллиске, которым владел сенатор. Однако расстались Мур и Джонс очень плохо, хотя причина их конфликта никем так никогда и не была названа.

Формально Джозия захотел открыть собственное дело, но сплетни утверждали, будто он закрутил роман с женой Альберта, сына сенатора. Дона Джонс, в девичестве Бентли, приехала в Виллиску из Халивилла (Hawleyville), городка, который считался захолустьем даже по айовским меркам. Дона преподавала в местной школе и, казалось, была обречена на скучную и убогую жизнь бедной провинциалки, если б только ей не удалось вскружить голову лучшему жениху штата – Альберту Джонсу. Примечательно, что тихая и скромная девушка после бракосочетания пустилась во все тяжкие – молва приписывала ей любовную связь с несколькими мужчинами одновременно, другими словами, Джозия Мур по мнению некоторых особо осведомлённых горожан являлся вовсе не единственным обладателем чужой жены. Как должен был отнестись к такой жизненной коллизии сенатор Джонс, предугадать несложно.

Никто никогда официально не связывал сенатора Ф. Джонса или его сына с трагедией в Виллиске, но то, что охотничьи собаки привели погоню к порогу их дома, бесповоротно разрушило политическую карьеру обоих. Народная молва обвиняла отца и сына в том, что они жестоким убийством Джозии Мура и его близких отплатили за позор собственного семейства. Впрочем, это была всего лишь молва.

Сейчас мы не станем углубляться в историю возможных интимных отношений между Джозией и Доной – об источнике этих сплетен и их достоверности нам ещё придётся говорить в другом месте. Пока же вернёмся к истории непростых отношений убитого Джозии Мура и сенатора Фрэнка Джонса.

Нет, это не Дона-Роза Дальвадорес, тётушка из Бразилии, где в лесах живёт много-много диких обезьян. Это Дона Джонс, в девичестве Бентли, супруга Альберта Джонса, сына сенатора. Народная молва часто награждает красивых молодых женщин несуществующими пороками, но в случае с Доной, похоже, имелись очень веские основания подозревать, что молодая жена не просто не любила своего мужа, а наставляла ему рога прямо-таки с маниакальной страстью. Предположение о возможной склонности Доны к нимфомании нам ещё придётся анализировать в этом очерке, поскольку такое предположение может иметь непосредственное отношение к массовому убийству в доме семьи Мур.

В 1907 г. Джозия, выброшенный за ворота сенатором, отплатил своему прежнему работодателю чёрной неблагодарностью. Он повёл собственную торговлю в Виллиске, благо хорошо изучил премудрости этого ремесла. Джозия открыл продуктовый магазин, который в течение каких-то полутора лет превратился в самый крупный и преуспевающий универсальный магазин в городе. Там торговали всем – от галантереи и скобяных товаров, до керосина и продуктов.

Кроме того, Мур получил торговую привилегию от компании «John Deere Plow Company», одного из крупнейших в стране производителей сельхозинвентаря и стал торговать топорами, тяпками и лопатами с большой скидкой. Магазин же сенатора Джонса, владевший такой привилегией прежде, её лишился. Можно только догадываться как скрежетал зубами Фрэнк Джонс, наблюдая за стремительным развитием бизнеса у его прежнего приказчика!

По воспоминаниям современников, Мур и Джонс перестали разговаривать ещё в 1907 г., а к 1910 г. их обоюдная неприязнь достигла такого накала, что они, завидя друг друга, либо переходили на противоположный тротуар, либо сворачивали на другую улицу. В общем, оснований для ненависти сенатор имел немало, вот только политический статус этого человека однозначно вывел его из круга возможных подозреваемых (тут надо сразу оговориться, что фамилия Джонса всё же упоминалась в связи с убийством в Виллиске, но не в контексте обвинения, а напротив – защиты чести и достоинства сенатора от клеветы. Впрочем, об этом будет сказано в своём месте.).

Итак, ранним утром 11 июня шериф и большая группа горожан возвратились в город, что называется, не солоно хлебавши. В тот же самый день коронер собрал жюри для проведения предварительного – не связанного со службой шерифа – расследования. Расследование это проводилось в форме допросов лиц, способных сообщить информацию, существенную для понимания картины случившегося в доме Мур. Сохранившиеся стенограммы этих допросов содержат самую точную информацию как о событиях последнего дня жизни погибших, так и обстановке на месте преступления. Ныне они находятся в широком доступе и с ними может ознакомиться каждый; наряду с газетными публикациями той поры они дают довольно верное представление о деталях случившегося.

Какой же виделась на тот момент картина преступления должностным лицам, ответственным за проведение предварительного расследования?

Следствие получило сообщение некоего Эдварда Лэндерса (Edward H.Landers), страхового агента по роду занятий, жившего на противоположной стороне улицы через квартал от дома Муров (т.е. на удалении примерно 130—140 м. от места преступления). Согласно показаниям этого свидетеля накануне трагических событий в их районе был замечен неизвестный подозрительный мужчина, явно не бывший местным жителем. Этот бродяга, по словам свидетеля, появился на пороге их дома утром в субботу 8 июня. Человек предложил свои услуги по уборке мусора матери Лэндерса, но та в работе отказала. Вечером того же дня в их дом постучал ещё один бродяга, который озвучил точно такую же просьбу. Желание поработать казалось странным ввиду позднего часа и темноты (по оценке свидетеля, появление второго бродяги имело место в 22:00—22:15). С этим незнакомцем разговаривала уже жена Эдварда, которая также отклонила просьбу предоставить работу.

Появление бродяг вызвало определённое беспокойство свидетеля ввиду того, что эти люди могли оказаться ворами, занимавшимися разведкой объекта возможного посягательства [надо сказать, что этой же точки зрения придерживался шериф и иные должностные лица]. Вольно или невольно страховой агент Лэндерс задал следствию весьма важное направление розысков – поиск бродяг, способных совершить убийство ради ограбления. Версия «убийство ради ограбления» при всей своей кажущейся логичности, имело всего лишь один (но убийственный!) недостаток – факт ограбления не подкреплялся материалами следствия.

Лэндерс дал весьма общее описание подозрительных мужчин: тот, который приходил утром, был по его словам здоровым, крепким, высокого роста, второй же оказался его полной противоположностью – маленький, с неряшливыми усами, шляпой в руках. Информация свидетеля о появлении в районе двух бродяг была расценена как исключительно важная.

Кроме того, Лэндрес сообщил весьма ценное наблюдение, связанное с событиями ночи с воскресенья на понедельник, т.е. относящееся непосредственно ко времени совершения преступления. Он утверждал, будто слышал той ночью неоднократные детские крики, число которых, правда, не смог в точности припомнить. По его мнению их было от трёх до пяти, то есть довольно много. Вечером в воскресенье Лэндерс и его домашние легли спать около 21:00, ребёнок же по его мнению кричал примерно в 23:00 и крик этот оказался достаточно громким для того, чтобы разбудить Лэндерса.

Это заявление вступало в явное противоречие с показаниями Мэри Пэкхам, ближайшей к Мурам соседки, которая утверждала, что ночь с воскресенья на понедельник прошла без какого-либо подозрительного шума. Следствие с самого начала склонилось к мысли, что чудовищное массовое убийство совершено неким бродягой (бродягами) в силу довольно очевидного и наивного исходного посыла, согласно которому, коли никто из местных жителей никогда таких убийств не совершал, то и совершить не мог. А потому рассказ Эдварда Лэндерса о «высоком и низком бродягах» отлично укладывался в рамки этой версии. Утверждение доктора Уилльямса, согласно которому, погибшие не подвергались изнасилованию или сексуальным манипуляциям, также хорошо согласовывалось с официальной точкой зрения, поскольку самым очевидным мотивом нападения бродяги мог служить именно грабёж, а не удовлетворение похоти.

Считая, что в субботу 8 июня преступник осуществил разведку места предполагаемого посягательства, следствие пришло к логичному выводу, что убийца видел, как чета Мур с детьми уходила на церковный праздник вечером 9 июня. Далее события могли развиваться по двум сценариям.

По одному из них, преступник (или преступники) проник в пустой дом и некоторое время там хозяйничал, однако появление хозяев не позволило ему реализовать замысел. Затаившийся в укромном месте преступник не был замечен вернувшимися из церкви людьми, которые разместились на ночлег, не подозревая о присутствии в доме постороннего человека (либо двух). Глубокой ночью, когда все уснули, преступник покинул своё убежище и убил всю семью, пустив в ход принадлежавший хозяевам топор, найденный на кухне. После чего убийца покинул место преступления, заперев за собою дверь и унеся ключ.

По другой версии, события развивались несколько иначе. Злоумышленник проник в дом глубокой ночью, когда все члены семьи Мур и их гости спали крепким сном. На руку преступнику сыграло то обстоятельство, что одна из двух входных дверей, ведущих с террасы, оказалась не заперта, при этом ключ находился в замке с внутренней стороны [свидетели утверждали, что привычка оставлять ключ в замке действительно была присуща Джозии и Саре Мур]. Совершив своё ужасное деяние, убийца покинул дом тем же путём, что и проник в него, не забыв запереть дверь прихваченным ключом.

Обе версии сходились в том, что мотивом нападения на спящих людей являлось желание завладеть накоплениями семьи. Именно для того, чтобы провести обыск вещей и мебели в спокойной обстановке, убийца (или убийцы) озаботились завешиванием окон одеждой. Преступник находился в доме довольно долгое время, возможно, несколько часов и явно опасался того, что блуждающий по дому свет лампы привлечёт внимание соседей или случайного прохожего. Однако результат обыска должен был вызвать лишь разочарование убийцы: Джозия Мур не имел обыкновения держать сколько-нибудь крупные суммы денег в доме и все свои сбережения хранил в банке. По утверждению Эда Селли, хозяин магазина никогда не имел в кошельке более 25$ – этих денег вполне хватало для оплаты текущих расходов семьи.

Версию об убийстве с целью ограбления подкрепил и рассказ племянницы убитого Джозии Мура – 16-летней Фэй Ван Джилдер (Fay Van Gilder) – припомнившей, что субботним утром 8 июня (т.е. примерно за 36 часов до трагедии) к ней обратился неизвестный мужчина, попросивший указать дом дяди. Виллиска был небольшим городом и все его жители, даже не будучи лично знакомы, знали друг друга в лицо. По словам Фэй, человек, искавший дом Муров, был явно приезжим и не ориентировался в городе; он понятия не имел, что девушка, к которой он обратился с вопросом, являлась племянницей разыскиваемого им человека.

Девушка сообщила коронерскому жюри описание неизвестного, которое в силу очевидных соображений не было оглашено (зная склонность «реднеков» к линчеванию всех подозрительных, власти просто-напросто испугались того, что мирные жители Виллиски начнут убивать тех, чью внешность сочтут соответствующей приметам). Никто из родственников погибших не узнал по описанию Фэй неизвестного, ничего не было известно и о том, чтобы чета Мур ждала гостя из другого города.

Этот таинственный человек – кто бы он ни был и какую бы цель ни преследовал – так и не использовал имевшиеся в его распоряжении 36 часов для того, чтобы встретиться с Джозией Муром. Во всяком случае о такой встрече ничего не было известно ни родственникам погибших, ни Эду Селли, человеку, бывшему в курсе дел своего патрона.

Рассказ Фэй Ван Джилдер прекрасно соответствовал показаниям Эдварда Лэндерса о бродягах, слонявшихся в окрестностях дома Мур накануне трагических событий. Власти придали сообщениям обоих свидетелей исключительно большое значение.

Во все соседние округа были разосланы телеграммы, содержавшие просьбы задерживать подозрительных бродяг и проверять их alibi на период 8—10 июня 1912 г. На железных дорогах в Айове и соседних штатах, на пристанях и почтовых станциях стали появляться патрули, сформированные местными шерифами с целью выявления и задержания всех подозрительных лиц. Надо сказать, что были и самодеятельные патрули, причём понятие «подозрительного лица» трактовалось их участниками весьма широко и произвольно. В обществе быстро нарастало напряжение и это потенциально грозило самочинными расправами.

Во вторник, 11 июня 1912 г. в Виллиске появился Уорден МакКлохри (Warden McClaughry), чиновник отдела идентификации полиции штата Миссури. Скромная должность не должна вводить читателя в заблуждение, поскольку приехавший являлся сыном Роберта Уилсона МакКлохри (Robert Wilson McClaughry), крупного чиновника федерального уровня, в тот момент являвшегося директором федеральной тюрьмы в Ливенуорте [а до этого он на протяжении 2-х лет возглавлял полицию Чикаго]. Роберт был весьма прогрессивным специалистом в различных областях правоприменения, очень интересовался криминалистикой и юридической психологией. Он активно выступал за реформу пенитенциарной системы и по месту своей работы в Ливенуорте внедрил тотальное дактилоскопирование заключенных и их антропометрическое описание [т.н. «бертильонаж»]. Роберт МакКлохри был не просто эрудированным «законником» и криминалистом, но и, выражаясь современным языком, человеком с немалыми аппаратными связями – тут достаточно упомянуть тот факт, что должность начальника Ливенуортской тюрьмы он занял по личной просьбе Президента США Уилльяма МакКинли. В этой должности он оставался 14 лет и оставил её через год после описываемых событий.

Уорден унаследовал от отца пытливость ума и страсть к полицейской работе. Он не был детективом и Виллиска не попадал в область его юрисдикции [напомним, он служил в полиции штата Миссури, а Виллиска находилась в Айове], но убийства топором, произошедшие в 1911 г. и описанные в предыдущей части этой книги, завладели его воображением. Уорден считал, что опора на передовые достижения криминалистики и новейшие приёмы ведения следствия способны привести к разоблачению «Американского Убийцы топором». МакКлохри предполагал исследовать дом, явившийся местом массового убийства, на предмет обнаружения отпечатков пальцев убийц и их последующего сравнения с дактилоскопическими картами из картотеки Ливенуорта. Мы вряд ли сильно ошибёмся, если скажем, что на тот момент дактилоскопическая коллекция Ливенуортской тюрьмы являлась наиболее полным собранием отпечатков пальцев и ладоней опасных преступников со всей страны. Уорден гарантировал, что лично проведёт сравнение отпечатков пальцев, найденных в доме Мура, с базой данной Ливенуорта. Зная, что отец его являлся начальником тюрьмы, этому обещанию можно было верить.

Кроме того, МакКлохри позиционировал себя (в общении с журналистами, прежде всего) как специалиста, умеющего работать со следами разной природы и «читающего» место преступления, как раскрытую книгу. Неудивительно, что от его приезда в Виллиску многого ждали.

Идея пригласить на место преступления специалиста по работе с отпечатками пальцев была сама по себе неплоха. Вот только реализация подкачала. То, что неприкосновенность предметов обстановки в доме семьи Мур не была надлежащим образом обеспечена, выше уже отмечалось. «Накосячил» и сам почтенный криминалист. За время своего не очень продолжительного путешествия по железной дороге уважаемый криминалист умудрился не просто напиться виски, а нажраться до поросячьего визга. Возможно, на него плохо повлияло не спиртное, а айовская жара, но как бы там ни было, МакКлохри не смог самостоятельно выйти из вагона, а буквально выпал из него на перрон, под ноги встречавших его официальных лиц и журналистов.

Подобное феерическое явление легендарного специалиста оставило до некоторой степени неприятный осадок у всех, наблюдавших эту сцену. Криминалист, пребывавший явно в недееспособном состоянии, был транспортирован в гостиницу, где благополучно проспался и приступил к своим обязанностям уже поздним вечером.

Никаких отпечатков пальцев и ладоней, пригодных для идентификации, МакКлохри в доме семьи Мур обнаружить не смог. Точнее говоря, отпечатки он обнаружил в огромном количестве, но только не такие, какие желал отыскать – следов окровавленных рук не было ни единого. Желая показать, что путь из Миссури он проделал всё же не зря, Уорден взялся за общий криминалистический анализ следов на месте преступления.

Надо сказать, что в те времена, когда научная криминалистика находилась в зачаточном состоянии, такая практика в Штатах являлась вполне обыденной – один и тот же полицейский (или даже отставной полицейский) мог давать в суде экспертное заключение по самым разным областям криминалистки. Такие специалисты с одинаковой самоуверенностью рассуждали о пожарах и специфике возгораний, использовании верёвок и способах связывания, объясняли особенности образования кровавых брызг, колото-резаных и огнестрельных ран и не страшились даже специфических вопросов баллистической экспертизы, что являлось совсем уж полным лукавством. Нередки были случаи, когда приглашённые противоборствующими сторонами «эксперты» на основании анализа одних и тех же следов давали суду диаметрально противоположные заключения.

В общем, МакКлогри решил выйти за поставленные ему узкие рамки дактилоскопического исследования следов на месте преступления и изучить дом семьи Мур вообще. Результаты этого исследования получились довольно неожиданными – если эксперт хотел произвести на окружающих впечатление, то ему это удалось сполна. Прежде всего, уважаемый специалист, тщательно изучив все следы крови на полу и мебели, заключил, что убийца действовал в одиночку. Просто потому, что группа, или, хотя бы, пара убийц, в ходе своих перемещений по дому «наследила» бы много больше.

Рассмотрев следы повреждений потолка в спальне второго этажа, МакКлохри заключил, что эти следы не имеют отношения к преступлению. До этого момента следствие считало, что потолок повреждён убийцей, когда тот заносил топор над головою. Самый кончик заточенной части топора имел скол, отчего режущая кромка приобрела закруглённый вид. Прокурор, коронер, шериф и городские обыватели, покрутив топор в руках, понятное дело, решили, что кончик топора откололся во время нападения, как раз тогда, когда убийца, размахивая смертоносным орудием, задевал им потолок. Криминалист же, встав на стул и вооружившись лупой, изучил потолок, точнее отметины, оставленные на нём топором убийцы, и пришёл к глубокомысленному выводу, что они – эти отметины – не имеют к нападению ни малейшего отношения. Если бы кончик топора действительно откололся в момент соударения с деревянной обивкой потолка, то непременно застрял бы там наподобие занозы. Однако, никаких кусочков железа МакКлогри в потолке не обнаружил и рассудил, что царапины на потолке вообще оставлены не топором. И не в момент нападения. Другими словами – непонятно кем, когда и чем.

Топор, однако имел длинную ручку, что хорошо видно на его фотографиях. А потому умозаключение МакКлохри рождало вполне уместный вопрос: как взрослый мужчина мог наносить сильные удары подобным топором, не задевая потолка?

Криминалист знал, как на него ответить – он посчитал, что убийца не наносил ударов из-за головы вообще, другими словами, он бил практически без замаха. Деревянное топорище злоумышленник сжимал одной рукой в средней части – такой способ удержания топора позволял ему бить с достаточной силой только за счёт приложения усилия плеча и массы топора. Удары при подобном способе их нанесения получались быстрые и короткие по амплитуде. Благодаря этому убийца буквально за 1—2 сек. наносил лежавшей в кровати жертве несколько (4—5, а то и больше!) ударов по голове – этого было вполне достаточно для смертельного ранения даже самого сильного мужчины, что уж тут говорить о ребёнке! Кроме того, убийца был невелик ростом – это утверждение позволяло снять все сомнения в гипотезе МакКлохри.

Чудесные открытия криминалиста этим, однако, не были исчерпаны. Рассматривая расположение предметов мебели в детской спальне на втором этаже, МакКлохри обратил внимание на то, что описанному им удару справа будет мешать полка, повешенная над кроватью направо от двери. Тогда криминалист без долгих раздумий «переложил» топор в левую руку убийцы, убедился, что замаху слева ничего мешать не будет и довольный этим открытием, заявил, что убийца был левшой.