Санаторий

20

Когда остановились на очередной привал, Кундри подсела к Ионе. Наклонилась к самому уху, спросила:

– Что она тебе пела?

– Всё то же, – пожал плечами Иона. – Жизнь – сон, ничего нет, мы в матрице чужого сознания и всё такое.

– Ты ей поверил?

– Нет, конечно. Всё это полный бред. Не знаю, на кого рассчитаны эти сказки. У человека должна напрочь отсутствовать критичность восприятия, как функция, чтобы поверить её россказням.

– Критичность?.. – хмыкнула Кундри. – Восприятия?.. Говоришь как она, а?

– Нормально говорю.

– Или она – как ты.

– Кундри!

– Не ори. Может, она – это ты, а? Или ты – это она? Кто из вас чья функция?

– Кундри, твою мать, иди в…

– Да ладно, ладно, не бледней, – усмехнулась снайперша и легонько хлопнула его по плечу. – Ты, главное, не напрягайся. И не расслабляйся. Держи баланс.

– Где ты набралась всего этого?

– А ты – своих функций?

Некоторое время они молча и сосредоточенно искали что-то в лицах и взглядах друг друга. Потом Кундри улыбнулась краешком губ, словно подводя черту:

– Может быть… прижать её?

– Прижать?

– Ну… прикладом по пяткам. У Ездры есть спички. Есть нож.

– Пытать?!

– Тише! Ты чего такой громкий, а? Тише… Ведь ясно же, что она тут не просто так. Она должна убрать нас. Или вернуть. Но я не дам ей сделать ни того, ни другого. И если надо будет по пяткам, то… я готова.

В этом Иона не сомневался. За последние часы он узнал Кундри лучше, чем за все предыдущие… Предыдущие – что? Месяцы? Годы? Сколько? А где они, эти годы? Если бы вспомнить…

Со своего места поднялся Ездра, подсел к ним, тщательно выбрав не самую хлябкую кочку. Оглянулся на психологиню, которая сидела спина к спине с Чиполлино, бездумно уставясь в пространство.

– Шепчетесь? – бросил лукаво. – Такое, смотрю, промеж вас собеседование происходит, что аж пар столбом. Дай, думаю, приму участие, во избежание разрыва котла.

– Какого котла? – опешил Иона.

– А? – Ездра перевёл колкий взгляд на его лицо. – Да никакого. Это я так образно выражаюсь, паря. А ты чего подумал?

– Тебе ведь тоже не нравится эта дамочка? – перешла к делу Кундри, обращаясь к недавнему полководцу.

– Нравится, не нравится – это не те категории какими оперирует моё сознание, – изрёк Ездра.

– Что? – нахмурилась Кундри.

– А ты чего думала, девонька, – усмехнулся главнокомандующий. – Ты думала, я так не умею? Умею… Это меня и настораживает. В тебе вон тоже, смотрю, разные умения открылись, каких не бывало сроду, а?

Кундри непонимающе покачала головой.

– Я ей не верю, – покачал головой Ездра. – Понятно дело, я ей не верю. Разве можно поверить в её байку. Я знаю, что был большой кипеш. Что́ случилось с природой и людями, я не знаю. Если бы знал, то слепые лисы меня, может, и не удивляли бы.

– Какой кипеш? – непонимающе дёрнула бровью Кундри.

– Большой, – повторил Ездра. – Третий, это, ангел вострубил, и пала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику. Имя ей «полынь». И третья, это, часть мировых вод сделалась полынью, и многие умерли от тех вод, потому что они стали горьки.

– Это ты к чему? – не поняла Кундри.

– Апокалипсис, – вставил Иона.

Ездра перевёл на него грустный взгляд.

– Когда жахнуло, я не знаю, как я выжил. Не помню. И как, это, сюда попал – тоже не помню.

– А детство своё помнишь? – спросил Иона.

– Чего? – главнокомандующий уставился на него. Только теперь Иона заметил, как стар этот человек, до чего измождён и нездоров.

– Вот я совсем не помню своего детства, – сказал Иона, словно извиняясь. – Ну, так, может, смутно, отдельные моменты. Но я не уверен, что это моменты именно моего детства. А ты помнишь себя десятилетним?

Ездра задумался.

– Давно это было, – невесело улыбнулся он через минуту. – Ох, давно, ребятушки!.. Разве всего упомнишь. Вот проживёте с моё – узнаете.

– Я про полынь не поняла, – сказала Кундри.

– Ты, девонька, это, расскажи мне, как попала сюда? – улыбнулся Ездра. – Откуда? И зачем?

– С поезда, – просто ответила Кундри. Так просто ответила, что Ездра невольно дёрнул головой и посмотрел на снайпершу как-то искоса, как удивлённый пёс или испуганный конь, а Иона воззрился на неё так, будто наконец-то всё понял – всю свою жизнь недолгую и напрасную понял в один момент.

– Поясни, – изрёк Ездра.

– А чего пояснять. Я в электричке ехала, на работу. Я работала этим… как его… В общем, на работу ехала, в ночную смену, на электричке. А тут… Короче, на перевале нас обстреляли ду́хи…

– Какие духи, рыбонька? – участливо перебил Ездра. – На каком перевале? Ты в ночную, это, смену через перевал ездила?

– Ну да… – неуверенно отозвалась Кундри.

– И часто у вас духи на электрички нападали?

– Не знаю… – растерянно ответила Кундри. – Бывало.

– Ездра, не лезь, – сказал Иона. Он был как-то напряжён, так что даже и не заметил грубости, которую позволил себе в отношении главнокомандущего. С Ездрой так не разговаривали. – Давай дальше, Кундри.

– Дальше… Ну, там стрельба поднялась, электричка встала, потому что они пути подорвали впереди. Если бы…

– Как перевал назывался? – спросил Иона.

– Назывался?.. Сехсин… нет… как его… Сумсил… Не помню я!

– Может, Самсон? – вставил Ездра. Ионе даже тени насмешки не послышалось в этой реплике – Ездра был, кажется, абсолютно серьёзен.

– Нет, – покачала головой Кундри, – причём тут Самсон. Самсон – это был доктор наш…

– Какой доктор? – впился в неё взглядом Иона.

– Доктор… – тупо повторила Кундри. – Его зажало в дверях и он звал меня. Я к нему, а тут очередь. Если бы вертушки наши не прилетели, нас бы всех там…

– Это сон, – сказал Ездра. – Ты, девонька, сон свой нам рассказываешь.

– Какой сон? – Кундри глянула на него растерянно и зачем-то погладила снайперку, лежащую на коленях.

– Кошмарный, – коротко ответил Ездра.

– Никакой не сон, – покачала головой Кундри. – Когда я к нему, к доктору то есть, побежала, тут – очередь. Меня садануло, я под лавку забилась и сидела там, и видела, как он умирал… доктор… а потом… потом здесь. Меня сюда с перевала отправили. По ранению.

– А куда тебя, это, «садануло», рыбонька? – спросил Ездра.

– Сюда, – Кундри приложила руку к правому бедру чуть выше колена.

– Покажешь? – прищурился Ездра.

– Штаны снимать, что ли?

– Зачем снимать? – улыбнулся Ездра. – Закатать можно.

– Иди в задницу, Ездра, – отрезала Кундри и поднялась. Скомандовала: – Встаём, двигаем дальше!

Иона с опаской пробежал взглядом по лицу Ездры. На нём, вопреки опасениям, не проступило ни досады, ни злости, ни мстительной усмешки. Ездра сидел и задумчиво улыбался, глядя себе под ноги – будто разговаривать с ним в таком тоне было делом самым обычным, будто он чмо из-под койки, а не верховный.

И ещё Ионе вспомнилось, как Кундри на вопрос «Ты от чего лечишься?» ответила: «По женски».

21

Они шли весь остаток дня, до самой ночи, когда Кундри по каким-то одной ей ведомым признакам определила, что Тухлая падь кончилась. Ночь провели в овраге, дно которого покрыто было сухим бурьяном. Долго утаптывали жёсткие стебли полыни и чертополоха, устраивая себе ложа.

Когда уже улеглись все, Чиполлино, который присел в стороне, обхватив руками колени и подтянув их к груди, вдруг задрал к небу лицо и протяжно завыл по-волчьи на луну, повисшую в небе размытым пятном неясно-желтушного цвета. Первые минуты этого царапающего душу воя никто не произнёс ни слова – все были ошарашены и только молча уставились на Чипа. Слушая его завывание, Иона смотрел не в лицо безумца, который то вытягивал губы трубочкой, то разводил их чуть не к самым ушам, жутковато обнажая клыки, – он смотрел на луну. Он даже старательно протёр глаза, пытаясь рассмотреть, но какая-то пелена, застилавшая ночное светило, не ушла, и луна осталась бледно-жёлтым неясным пятном, словно карандашный рисунок ребёнка, старательно размазанный пальцем или бумажкой для придания размытости очертаний и схожести с настоящим лунным светом.

Психолог, которая заметила что-то в лице Ионы, тоже перевела взгляд на луну. И точно также потёрла глаза, и прищурилась и помотала головой. Значит, и она видела то же самое, что Иона.

А Чиполлино продолжал выть, пока Кундри злобным окриком не одёрнула его. Тогда Чип перевёл на снайпершу бессмысленный взгляд и улыбнулся идиотской улыбкой.

– Не умеет рисовать Самсон, – сказал он вдруг, когда все уже забыли про его выходку и засопели, готовясь отойти в сон, переметнуться из одного мира-сна, чужого и чуждого, в другой – свой собственный.

– Не умеет рисовать Самсон, – повторил безумец с довольной жизнерадостной улыбкой. – Не умеет рисовать.

– Заткнись, Чип, – велела Кундри. – Заткнись, ляг и спи.

Полчаса спустя все спали. Протяжно посапывала Кундри. Храпел Ездра. Роза Шарона дышала тяжело и часто – наверное, ей снился нехороший сон. Тогда Иона осторожно подполз поближе к Чиполлино, который лежал без сна, не сводя глаз с луны, повисшей над ними и по-прежнему затянутой маревом. Потянул сумасшедшего за рукав.

– Чип, эй, Чип… Скажи, Чип, кто нарисовал луну?

– Нарисовал, – безумным эхом, не поворачиваясь, равнодушно отозвался Чиполлино. – Самсон.

– А кто это? Ты можешь сказать, кто это – Самсон?

– Самсон. Доктор это. Плохой доктор. Он умер. Так она сказала.

– Кто?

– Она, – Чип приподнялся на локте, поискал глазами среди спящих и указал пальцем на психолога. Потом неуверенно перевёл палец на Кундри. И опять на психолога.

– Она сказала, – произнёс Чип плаксивым голосом, растревоженный собственным бессилием. – Она врёт. Она сама. Сама.

– Что – сама, Чип?

– Сама она. Врёт. Самсон.

Сказав так, Чип отвернулся и засопел тяжело, сдерживая слёзы, но не сдержал – горько заплакал, кусая пальцы и всхлипывая, и почему-то пукая…

Наступившее затем утро было непередаваемо серым. Самый воздух, казалось, утратил прозрачность и приобрёл собственный цвет – это был серый цвет лежалого трупа, или свинца, или пепла. Со сна и на голодный желудок всех потряхивало. Чип стучал зубами, прыгал и хлопал себя по бокам, но не переставал жизнерадостно улыбаться. Откуда-то наползал запах гари – далёкий, почти не ощутимый, но от этого не менее тревожный смрад то ли кокса, то ли жжёной резины.

– Это Промзона воняет, – сказала Кундри.

– А как она может вонять, если она мёртвая? – спросил Иона.

– Мёртвая, – кивнула Кундри, – потому и воняет.

В другое время Иона, может, и усмехнулся бы шутке, но – не сейчас. По слухам, промзона действительно была мёртвой, если, конечно, не считать живых-мёртвых собак, ползучего провода, поющих кранов, свистящих труб, слепых голубей и прочих радостей параноика. Она была мёртвой в том смысле, что все цеха её давно остановились, печи остыли, дверные петли заржавели, люди, если они там когда-нибудь были, покинули территорию. Поэтому запах гари не должен был и не мог доноситься из промзоны. Если только там не поселились какие-нибудь бомжи. Но что бомжам делать в этом царстве ржавого металла, ползучих проводов, живых-мёртвых собак и так далее?

Теперь по команде Кундри выстроились иначе: она впереди, за ней Иона, потом Чип, следом психолог, замыкал Ездра. Иона не знал, чем вызвано такое перестроение. Он попытался вспомнить, как шли поначалу и как потом. Не получилось. После сна минувшие события затянулись дымкой, будто случились они не вчера, а несколько лет назад. Сейчас он с трудом мог бы вспомнить кабинет Самого, эпическую битву с персоналом, бывших своих со-палатников, оставшихся лежать в грязи там, в пустоте и мраке (если верить этой странной розе Шарона), которые когда-то были санаторием.

Вот смотри, думал он (думал бессмысленно и неотвязно, будто жевал жвачку), в созвездии Кассиопеи, ты знаешь, пять звёзд. Так? Ну, допустим. Кто такая Кассиопея, я не знаю. Москва-Кассиопея помню. И всё. Ещё есть Лебедь, и в нём тоже, кажется, пять. Или нет? Неважно. Лебедь-то тут при чём? К нему ещё Рак полагается и Щука. Рак есть, а щуки – нет. В каком ещё созвездии пять звёзд? Не знаю. Ладно, возьмём Кассиопею, как самое очевидное. Она похожа на букву «М». Или на «W». Как посмотреть. Ну, и к чему это ты?.. Это я к тому, что нас тоже пятеро. И она знала, что нас должно быть пятеро, потому что у неё пять ампул. Заранее знала… Группа «Кассиопея» – так нас назвали бы, если бы когда-нибудь написали про нас книгу. Как про разведчиков… Нет, как про подопытных кроликов. А теперь скажи-ка мне, скажи, в каком порядке располагаются звёзды в Кассиопее и как их зовут?.. Кто бы их знал… К чертям эту дрянь… А кто у нас начинается на «М» или на «W»?.. К чертям…

Вчера Чип говорил что-то про доктора… про Самсона… Ну и что, к чёрту и Чипа. Убогий он… Всё к чёрту. Жрать охота. И того гляди, изжога навалится, давить станет… Эй, Сам, переставай думать в моей башке всякую дрянь, лучше дай пожрать… И от изжоги чего-нибудь.

Пока Кундри отходила за ближайшую кочку, чтобы там присесть, а Ездра пытался втолковать Чипу, за кем и как ему надо будет идти, Иона обратился к психологу:

– А какой у вас позывной?

– Что, простите? – не поняла та.

– Ну, мы ведь с вами до сих пор не знакомы. Вы-то нас, вроде, знаете…

– А-а, прозвище? – улыбнулась она. – Таилиэта.

– Таилиэта?.. Звучно. Инопланетно. Почти как Аэлита.

Она пожала плечами.

– А я думал – Кассиопея, – продолжал Иона, заглядывая ей в глаза.

Ну, заглянул ты в эти чёрные провалы, ведущие в никуда, в бездну бездн. И что? И ничего ты там не увидел. И в лице её ни один мускул не дрогнул.

– Кассиопея? – улыбнулась она. – Почему – Кассиопея?

Иона не успел ответить, потому что вернулась Кундри.

– Построились и пошли! – скомандовала она, подтолкнув Иону в плечо, к его месту в строю, и неприязненно глянув на психолога.

Не шли и десяти минут, как снова посыпал снег. Небо заволокло непроглядной хмарью, и висела она так низко над головами, что казалось, кто-то набросил сверху старую, стиранную-перестиранную простыню, с разводами, оставленными иссохшим вонючим стариком, который страдал недержанием мочи, а потом на этой казённой простыне дома престарелых и помер. И даже дышать стало тяжело, будто до неба и в самом деле можно дотянуться в прыжке, и кислорода между тобою и простынёй не осталось совсем. Да ещё эта вонь, которая с каждым шагом вперёд становилась явственней и тошнотворней. И только та же, покрытая снежной крупой, ломкая жухлая трава под ногами, и ни одного деревца вокруг, ни взгорка, ни оврага – ничего, кроме бесконечной серой пустоши. Кажется, что Санаторий стоял среди безлюдных земель, где-то на необитаемом острове в центре необитаемой планеты. Может, прав Ездра? Может, упала однажды с неба звезда Полынь, и только он, Иона, прохлопал этот момент? Ну или как раз в ту минуту он потерял сознание, или эта самая звезда стёрла у него память. Впрочем, Кундри тоже ничего об этом не помнит. Может, психологиня права, и они?.. Нет, бред!

По ходу движения из туманного марева впереди, по всей ширине горизонта медленно выползали ломаные серые очертания зданий, труб, ограждений, вышек… Там начиналась промзона. Но до неё ещё топать и топать. И никто не скажет тебе наверняка, стоит ли это делать.

Примерно через час вышли к реке, пересекавшей путь от горизонта до горизонта.

Эта река – речушка, метров пяти шириной – несла свою воду совершенно бесшумно, не было слышно ни всплеска, ни журчания, ни хлюпанья. Жидкость была чёрная, тяжёлая и маслянистая на вид, больше напоминающая сточные воды. Смрад, который поднимался от неё с едва заметными нитями пара, подтверждал это предположение. Вот эта, наверное, вонь и преследовала их с самого утра, не давая дышать. Берегов у речушки почти не было, словно она однажды заполнила собою овраг, а не пробивала себе русло год за годом и столетие за столетием.

– Речка! – изрёк Чиполлино с таким довольством собой, словно демонстрировал всем остальным мощь своего интеллекта. И, задумчиво посмотрев на чёрную воду, добавил: – Стикс.

Из чьих угодно уст готов был бы Иона услышать подобное, но не от дурачка Чиполлино, который не умел внятно выразить ни одной мысли, даже если она и возникала когда-нибудь в его бестолковой головушке. Куда уж тут таким ассоциациям! Но с другой-то стороны, не всегда же, наверное, Чиполлино был дурачком… Да и был ли когда-нибудь?!

Иона, поражённый этой мыслью, получше присмотрелся к Чипу, к его толстым слюнявым губам, глазам без всякого признака мысли, расплывчатому лицу…

Да нет, дурак, несомненно.

– Устами младенца, – крякнул Ездра.

– Надеюсь, она не глубокая, – сказала Кундри. – Шест бы какой-нибудь – глубину промерять.

– Ты хочешь переходить её вброд? – спросил Иона.

– А у тебя есть другие предложения? – сухо отозвалась Кундри.

– Если это Стикс, то где-то должен быть, это, и Харон, – усмехнулся Ездра. – Поорать, можа, покликать?

– Не надо орать, – Кундри передёрнула плечами, будто от холода.

«А ведь не такая уж она непробиваемая, какой хочет казаться, – подумал Иона. – Её, кажется, тоже гнетёт вся эта серость».

– Что будем делать-то? – спросил он. – Может, разделиться и пойти в разные стороны, поискать мост какой-нибудь?

– Разделяться мы не будем, – отрезала Кундри. – Никаких мостов не видать до самого горизонта. А этот ручей вряд ли будет глубже метра.

– Ну-ну… – изрёк Ездра. – Если это натуральная речушка, то, может, оно и так. А если её прорыли специально, это, под промзону, для стока, то… ухнем мы туды, девонька, и до самого, это, центра земли. Ага.

Кундри некоторое время смотрела задумчиво то на Ездру, то на речку, то сурово-вопросительно поглядывала на психолога, словно требуя у неё ответа и объяснения внезапному препятствию. Роза Шарона, прочитав значение её взгляда, зябко пожала плечами.

– Меня больше беспокоит химический состав этой… жидкости, – сказала она, морщась от зловония, которое принёс порыв ветра с того берега. – Может быть, она и не глубокая, но… выйдем ли мы из неё такими же, какими войдём. И выйдем ли?

Да какая тебе разница, – мысленно усмехнулся Иона, – если всё это только сон!

Их сомнения неожиданно и решительно развеял Чиполлино. Он вдруг нелепо подпрыгнул на месте, а потом уверенно шагнул в чёрную вязкую жидкость. Остановился, замер на мгновение, то ли прислушиваясь к ощущениям от этой жуткой влаги, объявшей ноги, то ли обретая точку опоры. Сделал ещё шаг. И, взмахнув руками, не успев даже испугаться и только издав напоследок звук, похожий на икоту, ухнул в эту таблицу Менделеева с головой.

Повисла тишина. Никто не шелохнулся, не произнёс ни слова. Не слышно было ни взбулька, ни всхлипа реки, проглотившей нежданную добычу.

Все замерли и молча ожидали появления Чиповой головы над маслянистой поверхностью реки. Но прошла минута, другая, а голова так и не появилась.

– Унесла дитё река, знать, судьбинушка така, – произнёс Ездра.

И тут голова Чипа почти бесшумно возникла над течением, улыбающееся лицо его повернулось к стоящим на берегу, рот жадно, со стоном втянул воздух, рука махнула, то ли успокоить, то ли в попытке ухватиться за ничто, и бедолага снова ушёл под воду.

– Даже утонуть не может без этой своей идиотской улыбки, – зло сказала Кундри.

И тут же, с громким шумом Таилиэта плюхнулась в воду и исчезла в её черноте, оставив за собой лишь едва заметное волнение, какое вызвала бы муха, упавшая в тарелку супа.

– Вот и правильно, – кивнула Кундри. – Надеюсь, она не умеет плавать. – И деловито бросила: – Уходим!

– Куда? – напрягся Ездра.

– От этих, – Кундри кивнула на воду. – Я не знала, как от них избавиться. Спасибо, сами догадались.

– Ты совсем того? – уставился на неё Иона. – А если кто-то из них Спящий?

Кундри смерила его хмурым взглядом.

– Тебя, Иона, она, похоже, сумела обработать, да?

– Я никуда не пойду, – отрезал он.

Собственно, и не успели бы они никуда уйти, потому что две головы – Таилиэты и Чипа – появились над водой. С мокрых волос их стекали на лицо потоки грязной жидкости. Чип улыбался и одной рукой держал за волосы психологиню. Другой он начал грести к противоположному берегу.

– Молодец, Чипушка! – крикнул ему Ездра. – Ждёт тебя медаль за спасение, это, утопающих из дела рук самих утопающих.

Иона кивнул и первым ступил в воду.

Жидкость была противно тёплой, густой и тяжёлой, вонючей и скользкой, так что плыть в ней было тяжко и тошно (а плыть – пришлось, потому что на втором шаге илистое дно ускользнуло из-под ног обрывом, который – кажется, прав Ездра – намекал на неимоверную глубину. Вот потому-то, похоже, Чип и не выныривал так долго, что пытался достать до дна.) Иона чувствовал себя мышью, попавшей в кисель. Плавать он и в обычной-то воде был не мастер, а уж в этой жиже его уже через несколько секунд обуяла паника – ему казалось, что река втягивает его в себя, как живой организм, норовит проглотить и переваривать, переваривать дни, недели и месяцы, прежде чем выплюнуть на неведомый берег в неизвестных пространствах грязные кости.

И едва он выбрался на противоположный берег, где уже тряслись от холода Чип и роза Шарона, сразу же без сил повалился на хрусткую мёрзлую траву. И вонючая грязь потекла изо всех его потаённых мест, и тут же пустопорожне вырвало желчью, а потом за дело взялся холод – устремился под одежду, под кожу, под мясо – до самых костей.

– Вы… вы… вы дум…маете эт-то Ч-чип? – кое-как выговорил он рискуя прикусить язык – так его трясло.

Роза Шарона не ответила, только пожала плечами.

И на кой чёрт она кинулась спасать Чипа, если плавать не умеет? Это хорошо ещё, что Чип не такой дурак, каким выглядит…

После купания необходим был костёр. И слава богу, в овраге неподалёку нашлись какие-то трухлявые влажные обломки, которые поначалу напрочь отказывались гореть, и только мастерство Ездры помогло тщедушному огоньку, добытому ценой жизни десятка спичек, набрать силу.

Фуфайки пришлось сбросить, потому что у них не было никаких шансов просохнуть. Психологине с её курточкой было проще – лёгкая болоньевая куртёшка без подкладки. Теперь у розы Шарона все преимущества: через час куртка просохнет и снова будет какой-никакой защитой от холода, а остальным, в рубахах да пуловерах…

Сидели впятером вокруг чахлого костра и тряслись молча, бездумно, пока огонь делал своё дело, и лишь когда мало-мальски согрелись и хлебнули по глотку спирта из фляги, невесть откуда извлечённой Кундри, лишь тогда ожили, зашевелились мысли.

– Похоже, ничего в этих местах страшного, – сказала Кундри. – Все эти жуткие россказни оказались байками ни о чём. Это чтобы мы за колючку не лезли. Так ведь? – повернулась она к психологине. Та не ответила даже взглядом.

– Но почему-то людей в округе нет, – возразил Иона.

– А что людям тут делать? – развела руками Кундри. – Местность для жизни не очень пригодная.

– И деревьев нет, – наставила Иона. – И птиц. Только слепые лисы да дохлые еноты. А?

Кундри пожала плечами:

– Экология тут, похоже, не очень. Вот и всё.

– И ни одной дороги, – продолжал Иона. – В санаторий продукты что, самолётом завозили? А нас туда на чём доставили? Что скажешь?

– А что я? Ты вот у неё спроси, – Кундри кивнула на Таилиэту. – Она тебе объяснит, что всё дело в сне.

Иона повернулся к розе Шарона.

– Сделаете мне укол? – спросил он.

Брови психологини удивлённо поползли вверх.