– Ах, как ты счастлив, Николай: ты поедешь с Валером, ты будешь видеть его, ты счастливее меня, Николай.
– Не пожалуемся, господа любят, – отвечал тот.
– Ты будешь беречь Валера, если он сделается болен, ты мне сейчас же напиши, и я тотчас приеду.
– Будьте покойны, Анна Павловна!.. Слава богу, нам не в первый раз.
– А готово ли у вас?
– Коляску вытащили, теперь укладываемся. Какую прикажете, Валерьян Александрыч, на пристяжку? Кучера говорят, что каурая очень шибко хромает.
– Какую хотите, – отвечал Эльчанинов. Ему было невыносимо грустно. – Савелий Никандрыч, потрудитесь распорядиться, – прибавил он.
Савелий и Николай вышли.
Анна Павловна обняла Эльчанинова. Он чувствовал, как на лицо его падали горячие ее слезы, как она силилась крепче прижимать его своими слабыми руками. Прошло несколько минут в глубоком и тяжелом молчании.
Вошел Савелий.
– Уж начали запрягать, – сказал он.
– Пора! – проговорила больная удушливым голосом. – Собирайся и ты, Валер; что ты наденешь? Одевайся теплее.
Эльчанинов вышел; ему хотелось только одного, чтобы как можно поскорее уехать.
– Проворнее, – сказал он попавшемуся навстречу Николаю, одетому уже в дорожную шинель.
– Готово-с, прикажете подавать?
– Подавайте!
– Люди хотят проститься, Валерьян Александрыч, – присовокупил Николай.
– Посылай! – произнес с досадою Эльчанинов.
Николай вышел, и вслед за ним вошло человек двенадцать дворовых баб и мужиков.
– Прощайте, батюшка Валерьян Александрыч! – говорили они, подходя к руке барина.
– Прощайте, прощайте, – повторил торопливо Эльчанинов и забыл даже напомнить им беречь Анну Павловну и слушаться ее. Надев теплый дорожный сюртук, он вошел в спальню больной. Анна Павловна сидела на кровати. Савелий стоял у окна в задумчивости.
– Ты совсем? – сказала больная довольно спокойным голосом.
– Прощай, Анета, до свиданья! – проговорил Эльчанинов, целуя ее руку.
– Прощай! – тихо проговорила она. – Дай мне обнять тебя, я тебя провожу.
– Не делай этого, Анета, ты слаба.
– Позволь мне хоть проводить тебя, дай мне руку. – И она встала, опираясь на руку Эльчанинова.
– Прощайте, Савелий Никандрыч, – говорил тот, подавая свободную руку приятелю.
– Прощайте, Валерьян Александрыч, – отвечал Савелий, крепко сжав руку друга.
Они поцеловались, и все трое вышли в залу.
– Постой, – сказала Анна Павловна, как бы вспомнив что-то, – ты будешь писать ко мне?
– Буду, друг мой!
– А часто ли?
– Часто.
– Пиши два раза в неделю, непременно пиши. Теперь благослови меня.
Эльчанинов перекрестил ее.
– Прощай, Анета, останься здесь, ты слаба.
– Я провожу тебя на крыльцо. – Анна Павловна хотела идти, но силы ее совершенно оставили.
– Не могу… Прощай! – произнесла она и уж в беспамятстве обхватила Эльчанинова за стан.
– Примите ее, – сказал Эльчанинов, разводя ее холодные руки, и, почти бегом выбежав на крыльцо, вскочил в коляску.
– Пошел скорее в Каменки! – крикнул он.
Кучер ударил по лошадям, и коляска с шумом выехала в поле. Эльчанинову стало легче; как бы тяжелое бремя спало у него с души; минута расставанья была скорей досадна ему, чем тяжела.
«Как эти женщины слабы! – думал он. – Я люблю ее не меньше, да что ж такое? Так необходимо, и я повинуюсь». Размышляя таким образом, он мало-помалу погрузился в мечты о будущем. Впрочем, надо отдать справедливость, что он выехал из своей усадьбы с твердым намерением выписать Анну Павловну при первой возможности.
Между тем граф только что еще проснулся и сидел в своем кабинете.
– А! Вы уж совсем! – сказал он, увидя входящего Эльчанинова в дорожном платье. – Исправны. Присядьте. Как здоровье Анны Павловны? Как она вас отпустила?
– Не спрашивайте лучше, ваше сиятельство, одна только неизбежная необходимость заставила меня не отказаться от моего намерения, – отвечал Эльчанинов.
– Честь вашей воле! Это прекрасно в молодом человеке. Поверьте, все к лучшему! Вам надобны теперь письма и деньги.
С этим словом граф подошел к письменному столу и начал писать. Через полчаса он вручил Эльчанинову четыре пакета и 200 рублей серебром.
– Извините, что мало, – сказал он, подавая деньги, – там, по письму, вы можете, в случае нужды, адресоваться к моему поверенному.
Эльчанинов встал и начал раскланиваться.
– Прощайте, милый друг, – говорил граф, обнимая молодого человека, – не забывайте меня, пишите; могу ли я бывать у Анны Павловны?