Завещание

На тему о жестикуляции, припомнился последний и забавный случай. Маму попросили произнести речь на день медика, как лучшего работника станции СМП шесть месяцев подряд. Всё началось размеренно и ровно, пока мама в излюбленной манере не начала дирижировать руками. Мы с отцом сидели на первом ряду, надув щёки сдерживая рвущийся хохот. В этот момент, мама посмотрела на нас, затем на свои руки и громко начала смеяться. Мы уже больше не сдерживались, последовав её примеру. За нами волну подхватили люди, которые хорошо знали манеру такого общения – в основном коллеги по цеху. А уже за ними, там сидели не только фельдшера, но и медсёстры всех отделений, покатилась вся аудитория. И вроде подумать, ну что тут такого? Женщина с серьёзным лицом рассказывала про ответственность своей работы и всех медиков в целом. Про долг и клятву Гиппократа, обещавшую не нарушать. Но в какой-то момент остановилась и не стесняясь начальства и коллег, собратьев медработников, внезапно начала смеяться. Заразив всех, своей необъяснимой лёгкостью и энергетикой, непринуждённостью и искренностью. Сплотив коллективы разных сфер под одной яркой, задорной улыбкой. Такой она была на том выступлении, такой она была почти всё время, что я её помню, такой она стояла сейчас передо мной. Несущая свет даже в самые тёмные души, умеющая поднять настроение ханже, даже в самый паршивый день. Она стояла в шаге от меня, будто только сошедшая с трибуны того уморительного выступления, снова смотрящая на свои руки. Я засмеялся сдерживая слезы непомерной радости.

– Я так по тебе скучал! – Сказал я, обнимая маму.

Она на секунду замешкалась в удивлении, но тут же сориентировалась, обнимая меня в ответ.

– Я тоже по тебе скучала чижик мой.

Мама выглядела посвежевшей, отдохнувшей, примерно лет на пять или семь моложе. Может около сорока. В хорошем, дорогом костюме любимого делового стиля. С пышной, уложенной прической, выкрашенной по обычаю в цвет «Морозный каштан».

– Ты выглядишь иначе.

– Иначе? Иначе, чем когда? – Уточнила мама.

– Иначе, чем буквально двадцать минут назад, когда я пришёл к тебе за помощью.

Мама немного задумалась, уголки рта опустились, и она приняла более серьёзный и сосредоточенный вид.

– Забыла. Для тебя же это было совсем недавно. Кирилл, для тебя прошло двадцать минут, а для меня чуть более трёх лет.

Такое упущение меня смутило.

– Об этом я не подумал.

С этой фразы, разговор потёк по другому руслу и инициатором выступила мама.

– Кирилл, мне нужно что бы ты рассказал мне всё, начиная с восьмого ноября до настоящего момента. Это очень важно. Попытайся вспомнить как можно больше.

Занятная и на удивление точная просьба. Восьмое ноября, та самая дата с которой всё началось. Именно с неё по желанию мамы начал вещать, продвигаясь к этой минуте. И вещал я о бабе Клаве, её неожиданной смерти. О встрече с Олесей и о моей необъяснимой привязанности и любви к девушке. Непонятных снах, и ужасных событиях в машине скорой помощи. Об Олесеных родственниках и неординарных традициях её семьи. Заканчивал повествование путешествием во времени, пепельно-серым, мёртвом себе и своём безличии. На концовку пришёлся эпизод о моей бездумной просьбе о помощи. И вот я тут. Мама не просто слушала, она слушала и добавляла то, что мной неосознанно пропускалось. Будто осведомлена о последних днях моей жизни, лучше меня самого.

– Странно, – заключила мама. – Почти всё, что ты рассказал, за исключением эпизода, где ты кинулся меня обнимать, в точности сходится с предыдущим твоим рассказом. До этого были отличия, не всегда существенные, но они были.

– По-твоему только это странно? По-моему, всё что творится вокруг меня последние несколько дней, само по себе странно и не нормально. -Включил я здоровый сарказм.

Мама усмехнулась:

– Вероятно ты ляпнул неосознанно, но ты прав. Всё происходящее вертится вокруг тебя.

– Я не это хотел сказать.

– А я именно это, – перебила мама. – Клавдия, Олеся, её семья, так называемое неизвестное зло, – мама отделила словосочетание неизвестное зло, воздушными кавычками. – я, и даже цикличность наших жизней, всё и вся крутится вокруг тебя.

– Я не понимаю, о чём ты. Ладно, опустим пока тот факт, что я в центре всего, но о какой цикличности идёт речь?

– Давай вот с чего начнём, – мама говорила спокойно и осторожно, подготавливая почву к дальнейшему разговору. – Три года назад, ты явился ко мне из ниоткуда с просьбой о помощи. В тот день, я буквально на веру, восприняла то что ты мне сказал. Теперь пришла твоя очередь поверить и воспринять на веру всё, что я тебе скажу. Кирилл, дело в том, что мы проживаем свои жизни уже не впервой. То, что происходит с тобой и со всеми нами, повторяется не однократно. Твой приход ко мне, моя встреча с Олесей, наш диалог сейчас. Наши жизни из раза в раз ходят по замкнутому кругу, по цикличности.

Я сцепил руки на макушке, выдувая воздух изо рта:

– Действительно, в такое трудно поверить, но с учётом того, где мы стоим, – указал я по сторонам. – И как сюда добрался, будет глупо этого не сделать. По крайней мере это объясняет, почему ты предугадывала что я скажу.

Мама одобрительно кивнула, смотря в мои, мягко говоря, удивлённые глаза.

– И как ты обнаружила, что наши жизни повторяются?

– Очень легко, после того, как умерла. Я пришла к выводу, что помню все свои жизни, особенно последние четыре, потому что они были очень похожи. В них всегда происходили следующие сходства. Лёша погибал, ты приходил ко мне, просил о помощи и затем я умирала, оказываясь в этом мире. Здесь конечно не сразу, но я начинала вспоминать прошедшие жизни, потом мы вели диалог с Олесей и с тобой, и потом спустя какое-то время всё повторялось.

– То есть получается, ты всё помнишь. Но тогда почему я ничего не помню? – Сыпал я маму вопросами, не успевая толком обдумать информацию.

– Потому что ты жив. Даже с учётом того, что ты смог покинуть своё тело, оно всё ещё живо и спокойно себе функционирует сейчас в доме Олеси. Твоя душа прикреплена к физической оболочке. Именно поэтому я ничего не могу изменить пока жива, ведь только умерев, во мне начинают всплывать воспоминания. И даже в таком случае, память крайне выборочна. Понимаешь, наше духовное тело, – мама показа на себя. – Запоминает только яркую, интересную или часто повторяющуюся информацию. Подобно человеческому мозгу, незначительные события или рутина, благополучно стираются.

– Но почему наши жизни замкнулись? Как ты там это называла?

– Цикличность!

– Да. Почему наши жизни попали в цикличность?

– Сперва нужно прояснить, называть этот феномен цикличностью, я придумала сама. Так легче объяснять тебе происходящее. Ещё я называю его воплощение. А вообще я не знаю. За множество своих воплощений, мне так и не удалось выяснить почему это происходит. Но зная точку отсчёта каждого нового цикла, у меня сложилось стойкое предположение с кем это связано.

– Мам подожди. То есть у каждого нового перерождения есть конкретное место начала?

– Не место начала, а дата начала.

– Только не говори, что цикл берёт начало восьмого ноября. – Предположил я.

– Нет, не берёт. Дата начала нового цикла – девятнадцатое января тысяча девять сот девяносто пятой год.

У меня затряслись губы.

– Это же…

– Да, – подхватила мама. – Это дата твоего рождения. Как я и говорила ранее, всё происходящее связано с тобой. И вероятно ты знаешь почему наши жизни зациклились, но не можешь вспомнить.

Вокруг нашего диалога витало исключительное напряжение. Ещё немного и пространство заискрится в разрядах беспорядочных молний.

– Жаль я не могу ничего вспомнить или хотя бы, как-нибудь, ощутить на себе воздействие цикличности. – Раздосадовано пролепетал я.

– Это не совсем так.

– Объясни. – Сразу подхватил я слова мамы.

– Хорошо. Кирилл, позволь спросить, зачем ты здесь?

Я хранил неуверенное молчание, вопрос вроде простой, но ввёл меня в глубочайший ступор.

– Давай так. Кирилл, ты проделал огромный путь через пространство, ты видел невероятные человеку вещи, стал Безликим, преодолел время и неоднократно перерождался на этой земле, повторяя свой путь снова и снова. Ради чего?

– Ради Олеси. – Вылетел из меня уверенный ответ.

Мама улыбнулась.

– Верно, не ради нас с отцом, не ради себя, а ради Олеси. Но тебе не кажется странным такое отчаянное поведение, рвение и поступки ради человека которого ты знаешь, сколько – пять, шесть дней.

– Мало ли может это любовь с первого взгляда?

– Кирилл, помнишь однажды я провожала тебя в школу, и ты задал интересный вопрос для ученика начальных классов.

– Помню. Я спросил, бывает ли любовь с первого взгляда.

– Верно. Что я тебе тогда ответила?

– Ты сказала, что даже такая сильная любовь, как у вас с папой не появилась из ниоткуда, для того что бы прийти к ней, вы проделали долгий путь.

– Слово в слово, у тебя как всегда феноменальная память. Но при этом скажи, на что ты готов ради Олеси?

Передо мной всплыл образ Ангела. Её нежный взгляд на моих одиноких глазах, тёплые объятия на вечно холодных руках. Запах её волос в нашу последнюю ночь, ровное дыхание в окрепшей тишине. А главное ангельские крылья, за которые я так сильно её полюбил.

– На всё и не пожалею собственной жизни.

– И вот сам подумай не гипотетически, не с точки зрения, что раз всё возможно то и возможна любовь с первого взгляда. Подумай над этим с точки зрения самого себя, то есть с точки зрения Кирилла, человека, не имеющего друзей. Не кажется тебе это странным?

Я призадумался. И вспомнил, как впервые увидел Олесю, ощутил прикосновение её нежных рук к моим. Как Олеся плакала и как я хотел, чтобы в следующий раз это были не слёзы страха, а слёзы радости. Как из очаровательной незнакомки, она стала Ангелом, моим Ангелом. Как днём позже я вспомнил, да, именно вспомнил – Олеся мой смысл жизни. А потом рванул с ней в Романовку и там на полном серьёзе сказал, что если понадобится отправлюсь за своим Ангелом за грань смертельного круга. Всего за шесть дней от незнакомки с лестничной площадки, она преобразовалась в смысл всего моего существования. Мама определённо права.

– Согласен, это не совсем нормально, но так есть.

– Естественно. И судя по Олесе, с ней тоже так есть. Вот только это самое так есть, берёт своё начало не в этом воплощении, не в предыдущем цикле, а тянется через множество перерождений, из вашей самой первой жизни. Той жизни, где вы впервые встретились. И снова опережая твой вопрос, отвечу. Я кое-что помню из той жизни про тебя и Олесю. Я помню, как ты уехал к бабушке в Балашов и решил поступить в медицинское училище там, а не в нашем родном городе. Туда же поступила и Олеся.

– Она же повар-технолог. – Перебил я маму.

– Это она тут повар-технолог, а в своей скажем так, оригинальной жизни, вместе с тобой поступила учиться на фельдшера. Там вы и познакомились. Нам с отцом нравились твои приезды домой и рассказы о девушке с которой ты там познакомился.

– Я о таком рассказывал?

– Да. Без какой-либо утайки. С определенного момента, вы стали парой не разлей вода. Ты посещал Олесеных родственников, она в свою очередь посетила нас.

– Она вам понравилась?

– Очень. В подтверждение своих слов скажу. По-моему, на третьем курсе вашего обучения, нас всех, на несколько дней пригласили в гости в Романовку. Как помню, летом, отметить окончание курса и заодно познакомиться.

– Мам, а вы с отцом знали о её необычной семье?

Мама положительно кивнула.

– Олеся лично всё нам рассказа и несмотря на это, нас встретили великолепно, можно сказать по-королевски. Илья таскал нас на прогулки, на речку, рыбалку, сам делал шашлыки, в общем молодец.

– Илья! – Возник я.

– Ну да. Илья Петрович, крёстный Олеси. Неплохой мужик. Он развеял все предрассудки о своей семье и с Лёшей они хорошо сдружились. Настя с Юрой скажу тебе, тоже очень душевные люди.

Мама рассказывала, и я не мог поверить, что мы говорим об одних и тех же людях. Гнетущая маска лица, склоки, ссоры и ложь – такой Олесена семья предстала передо мной.

– В последний день нашего пребывания, мы с бабами крутились на кухне, мужики в гараже у машины зависали, уже хорошенько завечерело и вдруг включилась мелодичная музыка, по всему двору зажглись огни, а в свете этих огней медленно танцуешь ты с Олесей. Мы с девками прилепились к окнам, мужики вылезли из своей берлоги и все наблюдали за вашим танцем. Это было такое единение Кирилл, больше не в одном воплощении, подобного не повторялось. Но прежде чем перейти к финальной части, ты понял о чём я хочу сказать? В вашу первую жизнь, твои отношения с Олесей развились не за несколько дней, а за несколько лет. Конечно ты не помнишь конкретных событий, но твоя нематериальная оболочка, смогла запечатлеть и сохранить нечто более важное и пронести это знание с первого цикла до последнего. Твоё отношение к Олесе, и она в свою очередь, сделала тоже самое.

– Что было дальше?

– После вы закончили училище и дело приблизилось к свадьбе. Сначала планировали провести в августе, но потом перенесли на осень. Провели подготовку, но седьмого ноября внезапно умирает Клавдия и спустя несколько дней, не за долго до даты предполагаемой свадьбы, всё закончилось.

– В смысле закончилось?

– Оборвался первый цикл и всё началось по новой.

– Ты хочешь сказать, что знаешь, когда заканчивается цикл.

Сказанное далее, меня будто оглушило.

– Пятнадцатое ноября, две тысячи девятнадцатый год, последний день цикла, и он равен…

– Девятому дню со смерти бабы Клавы, – перехватил я эстафету у мамы. – Слишком многое связано со старушкой.

– Определённо, во всём происходящем Клавдии отведена роль, как и всей Олесеной семье. Но есть главный зачинщик, тот, кто преследует вас за гранью человеческого мира. Я пересекалась с ним, но мне не удалось выяснить что им движет и зачем. Одно известно наверняка, ему нужна Олеся и ты. Зачем? Не знаю. Тот, кого ты называешь «Незнакомец» и «Неизвестный», первородный ужас и страх во плоти, носит имя – Каин.

Подобное мной воспринялось на удивление спокойно.

– Я бы сказал, что удивлён, но на самом деле это не так. Первый человекоубийца, вокруг которого выстроили целый семейный культ и чей портрет висит в обеденной, вполне ожидаемо, может стать бельмом на глазу.

– Кирилл, он не бельмо, он катаракта.

– Но Олеся рассказывала о нём в положительном ключе. Якобы после смерти он собирает души своих потомков в одном месте и так далее.

– Я знаю эту историю, ты рассказывал. Скорее всего, Олесю намеренно неправильно информировали.

– Но зачем? – Вскипело во мне возмущение.

– Зачем? Почему? Каковы мотивы, и ваша с Олесей роль во всём происходящем? Откуда взялся мёртво выглядящий, второй ты? Почему мы все зациклились? На все эти вопросы тебе даст ответы тот, кто знает. Тебе придётся спросить самого Каина. Мне жаль, я больше ничего не знаю, тем более наше время подошло к концу. Похоже тебе пора Кирилл, – указала мама рукой. – Присаживайся.

Я обернулся назад.

– Куда присаживаться?

– Назад ещё раз посмотри. – Cказала мама улыбаясь, но нарастающую в глазах грусть, скрыть не удалось.

Позади меня стоял резной, антикварный стул, точно такие же были в обеденной Олесеного дома.

– Это… – Указал я на стул.

– Это твой выход отсюда. – С дрожью в голосе произнесла мама.

Она с чувством, с толком, с расстановкой поведала о цикличности, о нашей первой жизни и зле, преследующем меня, но лишь появился намёк на скорое расставание её вид резко омрачился. Словно дёрнули невидимый рычажок, и мама переключилась в совсем иной режим. По ней видно, она ещё не готова отпустить сына и о многом хочет с ним поговорить на темы, не имеющие отношение к событиям последних дней. И самое досадное то, что за нашими плечами, множество прожитых жизней, но именно сейчас у нас почти не осталось времени.

– Но я ещё не успел с тобой нормально поговорить, спросить о…

У мамы заблестели глаза.

– О чём?

– Недавно Олеся задала мне вопрос. Если бы ты увидел маму сейчас, что бы ты ей сказал. И вот так вышло, спустя три года я стою перед тобой.

Мама изо всех сил пыталась не заплакать и потому слова ей довались с трудом.

– И что бы ты ей сказал?

И тогда я поведал маме забавную историю, которую не рассказал Олесе. Про мороженое, про двух строптивых дамочек, обвиняющих весь мужской род и конечно передал отцовские слова о том, что его жена самая лучшая. Мама не сдержалась, прикрывая рот ладонями, не издавая звуков молча заплакала. А я завершал историю тем, как среди многочисленной толпы отец выбрал одну единственную, как когда-то он выбрал её среди миллионов других женщин и не отрываясь смотрел на любимую супругу. Мама смахнула рукой слезинки.

– Я ни разу не слышала эту историю. Как это на него похоже.

Во мне расширялся огромный, здоровенный ком из воспоминаний, он широко раздувался и выходил наружу струйками, через слёзные протоки, охлаждая красные, горящие щёки.

– Мам, ты пыталась найти папу?

Она в попытках взять себя в руки сказала:

– Нет.

– Ты же так по нему скучаешь.

Мама уставилась в одну точку, выкапывая что-то из памяти.

– Когда я познакомилась с Лёшей мне было восемнадцать, а он был чуть постарше. Как-то мы пошли гулять, по-моему, где-то в декабре. Ничего особенного, просто ходили кругами по центру города, общались, держались за руки, обнимались. В конце той встречи, недалеко от дома где я жила, не знаю, как зашёл разговор и о чём вообще говорили, но он сказал: «Оль, я ждал тебя девятнадцать лет». Эти слова я часто потом вспоминала и запомнила на всю жизнь. Да, я по нему скучаю, но сначала должна помочь тебе. И раз Лёша ждал меня девятнадцать лет, то ничего страшного не случится если подождёт ещё немного.

Мы оба замолчали, я оторвался от лица мамы и снова бросил взор на стул.

– Тебе пора. – Прохрипело из сдавленной груди.

Я подошел к стулу, провёл рукой по узорчатой спинке, повернулся к маме и не выпуская её изведу дрожа сел.

– Мам.

– Я тут родной.

– Мне так страшно. – Меня жутко трясло.

– Я знаю.

– Что будет дальше? Увижу ли я снова Олесю? Увижу ли я снова тебя? Что будет со всеми нами? – Неизвестность пугала гораздо больше, чем все кошмары и пережитые ужасы вместе взятые.

Мама подошла ближе, вместо ответа присела на корточки около стула и взяла меня за руки.

– Помнишь, в детстве тебе часто снились плохие сны. Ты просыпался и испуганно кричал. Тогда папа садился на краешек твоей кровати и говорил: «закрывай глазки, а я пока спою тебе песню и ещё до того момента, как она закончится, наступит новый день».

Я понял, что хотела сделать мама, в последний раз посмотрел и под звук её мелодичного голоса, закрыл глаза, увидев. Свою детскую комнату, ночник тускло освещающий помещение. Свору мягких игрушек, горой лежащих в ногах. Хрипло мурчащего, старого, бело-серого кота Стёпку, наминающего лапками мягкое как пух, тёплое одеяло. Отца сидящего на краю кровати, его голос в ночной тишине и маму стоящую за его спиной. Я ощутил спокойствие, не обременённое тяготами частых разлук с любимыми людьми. Наивную, детскую беспечность, не требующую доказательств и не терпящую сомнений. Забыл о горечи и страхе одиночества, золой покрывающую душу и тьме, что селится вместе с ней.

Каждый раз, как отец пел песню все страхи оставались за бортом, в неосвещённых углах за пределами кровати. Я погружался в сон и никогда не запоминал текста колыбельной, за исключением строчек, дававших благое напутствие перед путешествием в страну сновидений. Вот и сейчас, страхи скинули оковы, пока мама напевала мелодию детства. И прямо как в былые дни, я не запомнил не единого слова и только перед самым концом, за долю секунды, как отпустить мамину руку, моего уха коснулись её последние слова:

«Бояться не надо,

Душа моя будет рядом,

Твои сновиденья

До рассвета охранять».

Меня потащило вверх, слова эхом погнались в след, но остановились на половине пути, на годы заблудившись во тьме. А я улетал в высь туда, где нет больше места маленькой Олесе, туда, где нет места детским воспоминаниям и блестящим маминым глазам, пересекая черту, уходя далеко-далеко за точку невозврата.

ГЛАВА 13. ТОЧКА НЕВОЗВРАТА. ОЛЕСЯ

Олеся повесила трубку и отправилась к себе в спальню. Зайдя в комнату, быстро подбежала к тумбе с зеркалом, достала из ящика средства личной гигиены и положила на прикроватный столик. Подошла к кровати, плюхнулась, обняла руками подушки и уткнувшись в них лицом, начала что-то бухтеть. Мама не появлялась, и Олеся изрядно заскучав, клевала носом. Её глаза потихоньку смыкались, разум начал дремать, как вдруг она отчётливо услыхала своё имя:

– Олесь очнись. Это я! – Громко выкрикнул мужской, обеспокоенный голос.

Олеся молниеносно вскочила на кровати, раскидав подушки по сторонам и завертев головой. Ей показалось, голос принадлежал Кириллу. Она встала с кровати и тут же в кармане зазвонил телефон. Олеся взяла трубку и услышала ласковый мамин голос:

– Олесь, а ты любишь бабушку Клаву?

Девушку внезапно посетили тёплые чувства.

– Ну да, а что?

– Тогда ты откроешь бабушке дверь?

– Да, конечно мам.

В дверь резко постучались и мамин голос из трубки сказал:

– Это бабуля пришла, открой пожалуйста дверь!

– Хорошо мам!

Олеся, переполненная любовью, отправилась вприпрыжку, что бы открыть бабе Клаве дверь, как краем глаз уловила тень. Резко обернувшись и сфокусировав зрение, она увидела Кирилла, молча смотрящего в окно.

– Кирилл? – Спросила она, окликивая его.

Парень немо стоял и не шевелился, впрочем девчонку это ни капли не смутило:

– Слушай, когда ты смог прошмыгнуть в мою комнату, ведь сегодня такой важный день! – Начала делать Олеся, совершенно несвязанные умозаключения.

Вдруг из трубки раздался громкий, раздражённый мамин голос:

– Олесь, бабушка старая, ждёт за дверью, быстро открой бабуле дверь!

Олесю внезапно охватил дикий ужас. В дверь громко заколотили, и кто-то находящийся снаружи, начал ломиться. Ручка затряслась, заходила ходуном, завертелась в разные стороны, казалось дверь сейчас вылетит, но она оставалась неприступной. В комнате раздался хлопок, пронеслась электрическая вибрация, изменяя цветовую гамму. Предметы расплывались, узор на обоях стал неразличим, стоящие у зеркала флаконы казались просто пятнами. Яркость цветов выжигала сетчатку, становясь невыносимой глазу, будто слепнешь, пока наконец, всё не поглотил белый свет. Олеся больше не видела и не чувствовала собственных рук и ног, не чуяла своего тела, но всё-таки кое-что ощущала. А ощущала она некое давление, не то чтобы физическое, скорее психическое, будто гравитация вокруг многократно возросла и пытается раздавить, то что от неё осталось. Нарастал гул, находиться в таком состоянии стало не выносимо.

Внезапно всё затихло, время остановилось. Сознание Олеси очнулось, она поняла, что спит и отчётливо услыхала знакомый мужской голос:

– Олесь проснись, прошу тебя, ты должна очнуться.

Олеся молниеносно вскочила на диване, раскидав подушки по сторонам, нервно вертя головой. Ей показалось, голос принадлежал Кириллу. Она встала с кровати и тут же в кармане зазвонил телефон. Олеся насторожилась, немного поколебалась, но всё же взяла трубку:

– Олесь ты у себя?

Девчонка напряженно посмотрела на телефон, не в силах ответить, во рту застрял огроменный ком.

– Олесь, ты что забыла о просьбе? – Спокойно продолжила мама.

Тут Ангела осенило, маме нужны средства личной гигиены, и она облегчённо выдохнула:

– А, да мам, что-то и правда забыла.

– Вот девичья память! Кого воспитала! Пять минут и информация стёрлась, как у рыбок. – В саркастичной форме подметила мама.

– Мам, сама поражаюсь! – Весело поддержала Олеся.

– Ну тогда открывай, бабушка ждёт.

– Ой точно, бабушка Клава пришла, совсем вылетело из головы, ща пять сек!

Олеся и сама смутилась своей забывчивости, усиленно принялась размышлять об этом, не замечая, как уже на автомате направлялась к двери. Внезапно что-то резко переключило внимание девушки, она рефлекторно повернула голову в сторону объекта, являющегося раздражителем. У окна бесшумно стоял Кирилл и не моргая смотрел в одну точку. Олесе стало крайне любопытно, куда он глядит? Она уже собралась сменить свой маршрут в сторону окна, но тут из трубки раздался мамин голос:

– Эх ты, рыбка моя! И пяти минут не прошло, как ты уже и мать родную забыла, и бабушку любимую на порог не пускаешь.

В дверь кротко постучались, но Олесю словно шарахнуло током, в её мозгу возник конфликт, связанный с бабой Клавой, что-то не сходилось, но она никак не могла вспомнить, что именно? И пока девушка размышляла, её рука сама потянулась к дверной ручке, но встретила на своем пути преграду. Олеся резко остановилась врезавшись в Кирилла, который спиной преграждал путь к двери.