Отставший

Огромная круглая арка. Несколько бронзовых колоколов разного размера на палке-оси прямо в дверном проёме. Ровные деревянные колонны, выкрашенные бордовым цветом. Позади (как бы за храмом) маленькая аккуратная башенка. Архитектор устроил на ней регулярно выступающие элементы крыши, и от этого складывалось впечатление, что башенка ненастоящая. Что семь или восемь огромных тортов в шестиугольных коробках поставили друг на друга. Заготовили к празднику.

"Вот только чего ради? – задумался Феликс. – Чему радоваться?"

От вида этого странного места, Феликс опять затосковал, невпопад спросил, почему всё вокруг выкрашено бордовой краской? Получил ответ, что краска вовсе не бордовая, а вишнёвая. И что лучше бы ему не болтать и не соваться.

Впервые прозвучало слово "отставший":

– Не болтай без причины, отставший!

На входе в храм проводник крутнул молитвенный барабан мани, сделал Феликсу знак пригнуться, и они оказались в тёмном коридоре без окон и освещения. Ослепший с улицы Феликс ухватил буддиста за руку и шел за ним, как за поводырём. (Впрочем, "как" здесь явно лишнее. Именно, что за поводырём.) Доносились запахи съестного, бытовые шумы и даже смех. Этот смех более всего насторожил Феликса, ибо он – определённо – принадлежал женщине. Женщинам – их было несколько.

– Где Ринчен Санпо? – спросил поводырь, непонятно к кому обращаясь.

– Пребывает в стабильности, – ответили из глубины комнаты.

Проводник удовлетворённо кивнул (Феликс уже пообвыкся с сумерками и различал детали) и продолжил движение по коридору.

Миновав несколько комнат, они оказались в маленьком зале. Пол этого зала располагался уровнем ниже, чем коридор и Феликс непроизвольно подумал о бассейне. Округлая форма зала и спаренные деревянные колонны усиливали такое впечатление.

В центре на маленькой циновке сидел человек в мятой четырёхгранной шапочке и ожидаемо бордовой кашае. Глаза сидевшего были закрыты, он замер, будто оцепенев.

Однако, несмотря на полную неподвижность буддиста, Феликс был уверен, что ещё мгновение назад он ел. Об этом свидетельствовала маленькая чёрная миска (позади циновки) и влажные бамбуковые палочки, лежавшие на миске.

– Ринчен Санпо! – приветствовал проводник. – Да уплотнится твоя стабильность!

Монах ответил такими же словами и открыл глаза.

"Слепой!" – подумал Феликс с каким-то внутренним разочарованием.

Один глаз монаха был затянут белёсой плёнкой, второй не имел зрачка – на белом контуре глазного яблока лежала тёмная "копейка" радужки.

Тем не менее, монах осмотрел Феликса (таким же основательным манером: от ступней до макушки), затем пригласил сесть:

– Дай отдых пояснице, почтенный друг! – он указал обеими руками на циновку перед собой.

Феликс подошел и неловко опустился на бамбуковый диск. Долго пристраивал под себя ноги. Их было слишком много для такого маленького сидения.

Проводник, тем временем, растворился в тени коридоров, решив, что больше он здесь не нужен.

– Чайку бы! – произнёс монах, не повышая голоса.

В то же мгновение девушка в просторном оранжевом кимоно внесла глиняный чайник и две фарфоровые чашки. Поставила поднос на низенький столик и ретировалась.

Чай пили молча. Только сопение Феликса и громкое довольное причмокивание монаха разносилось по залу. Стало жарко.

Наконец, Феликс не выдержал.

– Вы монах? – спросил он.

Монах не отрицал.

– Буддист?

– Нет.

– А кто?

– Даос.

– Это что за херня? – спросил Феликс и густо покраснел.

Между тем, монах не огорчился на грубое слово. Он выглядел… как бы это сказать… Будто к директору детского сада привели в кабинет самого отчаянного и разбитного драчуна из младшей группы. Директор смотрит на это "чудо" и решает, стоит ли ему подружиться с малышом (метод пряника), или жестоко выпороть хулигана (метода кнута).

– Мне трудно с тобой разговаривать, – произнёс после паузы. – Глубина твоего невежества не имеет меры. Попробуй сформулировать вопрос по-другому.

– Чем вы отличаетесь от буддистов?

– Прежде всего, отношением к пустоте, – ответил монах, и Феликс почувствовал, что этот вопрос понравился. – Вот послушай, что говорит о пустоте буддистский наставник высочайшего ранга…

Монах потянулся к стопке книг (она стояла прямо на полу) и вытащил одну, в потрёпанном кожаном переплёте. Надел очки и откашлялся. Очки поразили Феликса. Это были суперсовременные окуляры со сложно-фокусными линзами. "Баксов пятьсот, думаю… – пронеслось в голове. – Может дороже".

– Пустота, – прочитал монах, – это отсутствие самобытия, собственной сущности явлений. – Он посмотрел на Феликса поверх очков, проверяя внимательно ли тот слушает. – Это отсутствие не отличается во всех вещах, но тот предмет, в связи с которым она созерцается…

Монах отвёлся от книги и пояснил, что созерцание происходит в Калачакре ("Это система буддистского мировоззрения, своего рода Мировращение").

– Так вот, в Калачакре, предмет в связи с которым созерцается пустота представляет собой не скандху, состоящую из атомов, а образ пустой формы. – Монах ещё раз взглянул на Феликса. – И происходит это по следующей причине: если постигающий пустоту ум и его проявление – пустую форму превратить в нераздельные тело и ум, осуществляется тело Мудрости, а тело, состоящее из атомов, в тело Мудрости не превращается.

Он опустил книгу, обратился к Феликсу: "Каково? Сомнительно, правда?" Ответа, впрочем, монах не ожидал и вернулся к чтению:

– Также пустота здесь – не всякая при исследовании. Она представляет собой отрицание пустоты как не-существования всего: нигилистического понимания вследствие неправильного способа исследования.

"Ну ты, братец, залупил!" – подумал Феликс, когда цитирование окончилось.

– А если простыми словами? – попросил, намекая, что понял немногое.

– Буддисты просто не понимают, что такое пустота. Они рассуждают о ней только применительно к какому-то объекту! Всё одно, что рассуждать о тени предмета, опираясь только на его форму и забывая о положении солнца.

– А зачем рассуждать о пустоте, если там ничего нет? – задал вопрос Феликс.

– Пустота это не то, чего нет, – ответил монах. – А то, что есть. Но чего мы не видим или не ощущаем.

– А можно ещё проще? – спросил Феликс. – Без пиз… пустоты.

Монах вздохнул и озабочено нахмурился.

– Представь, что ты пошел прогуляться и попал под дождь. И не просто под дождь, а под ливень. Град лупит с куриное яйцо, ветер свищет. Что в таких обстоятельствах станет думать христианин?