Мужчина и его женщины

Народ проворно разбежался. Тихон заметил, что ему нужно зайти в свою художественную студию, по какому-то пустяковому делу. Пригласил девушек посмотреть картины. Сделал это пролётом, легко, без намёков и тем самым основательно намекая. Пригласил не всех, но только Лиду и Лену.

На Лену он положил глаз (это сквозило совершенно очевидно). Лида нужна была… чтобы пошла Лена. Шаповалов постиг глубины соблазнения и считал себя – не без основания – мастером городского пикапа.

Во многих смыслах это был уникальный человек. Я говорю о Шаповалове. Если бы меня попросили охарактеризовать его одним словом, я бы вспомнил слово "обаяние".

Если вдуматься, это великое слово. Дай Господь человеку многое: талант, деньги, красивую женщину. Отбери только обаяние. Глядь… через год-полтора – нет у человека друзей, не осталось денег, ушла женщина, и талант измельчал, рассыпался, словно песчаник под ногами бульдозера.

И, напротив, награди распоследнего мерзавца обаянием – ничего более не нужно. Через год у него и деньги, и вино, и бабы вокруг него вьются, словно мухи над кучей мёда, и друзей набралась полная когорта… некоторые даже поклонниками себя считают. Дурачьё.

Тихон Шаповалов обладал не только обаянием, он располагал очарованием. Художник, не умеющий рисовать. Юморист без чувства юмора. Издатель, не понимающий, как печатаются буквы… Его любили все и сразу. Влюблялись моментально, без предисловий и оговорок. Кроме, быть может, девушки Лены (которая появилась на вечеринке случайно).

Однако не станем забегать вперёд.

Девчонки переглянулись и согласились пойти. Тихон сунул в карман замшевого (как у Шпака) пиджака початый лимон, о чём-то на секунду задумался. Бутылку коньяка брать не стал (в студии было), подмигнул Александру Раевскому и решительно выдвинулся вперёд. Прочь из Издательства.

"Нас ждут великие дела!" – воскликнул Киплинг устами бандерлога. Тихон Шаповалов мечтательно промолчал. Вскользь подумал, что лучшее, что придумал Бог – это женщины. Милее женщин только красивые молодые девушки.

Пусть врут, пусть выдумывают, пусть воображают – хороши. Всё можно простить юной задорной деве.

Вечер был тёмный и промозглый. Как только садилось солнце, из синих подворотен выползала недобитая зима. Лизала кучи смёрзшегося льда. В подобные минуты поэты чувствовали тоску и разочарование. Расчёркивали до хрипоты свои блокноты:

Сегодня мне письма не принесли:

Забыл он написать или уехал;

Весна, как трель серебряного смеха,

Качаются в заливе корабли.

Сегодня мне письма не принесли…

Прежде чем продолжить повествование, нужно осмыслить роль Александра Раевского. Понять, зачем он был нужен в сложившейся четвёрке.

Теперь, когда я пишу эти буквы и слова, я могу придумать многое. Сказать, что две пары – это логично. Что девчонки могли напугаться одинокого Шаповалова (что чистой воды идиотизм, ибо в ту пору не было ещё привычки бояться маньяков). Многое можно придумать, при старании.

Причина была проста: Лена понравилась Раевскому, а он понравился ей. Любовью это назвать преждевременно. Скорее лёгкая симпатия. Ниточка взаимного интереса. Желание обнюхать и лизнуть (простите такую "собачью" аналогию).

Плюс ко всему, Тихону Шаповалову нужен был клеврет. Ибо, какое обаяние же без клеврета? Усечённый шарм. Гордость кастрата. Короля делает свита. Оставшись один, король сам стягивает с себя штаны и сам усаживается на горшок. Это – унизительно для королевского достоинства.

Присутствовала ещё неприкаянная Лида. Её нужно было нейтрализовать, передав в "хорошие руки". Повторюсь, механизм обольщения был отработан.

Студия Тихона Шаповалова располагалась неподалёку. Эта студия (само это место, это здание, эти тополя под окнами и вековые липы вдоль аллеи) сами по себе они заслуживают рассказа. Ветхий почти загробный микрорайон в десяток домов. Улица Луначарского длиной в неполные два километра. Причём какой-то насмешник-градостроитель свернул улицу петлёй, как бы намекая на зацикленность Жизни. Кирпичные дома петровских времён. Крытые железом крыши, чугунные вензеля, испачканные бордовой краской. Студия – под крышей, вернее на третьем, последнем этаже.

Если поколдовать над тайной дверью в уборной…

Судя по некоторым признакам – например, по низкому потолку и округлому оконцу, – это помещение изначально предназначалось для складирования дров… или здесь хранили лопаты и веники, или горничные устраивали привалы, набегавшись между господами. Я говорю о временах дореволюционных, "удобства на дворе".

…Если поколдовать над потайной дверью – она откроется. В нос ударит запах сухой пыли и запустения. Через тесную дверцу можно попасть в "космическое пространство" – неосвещённый до черноты чердак, засыпанный керамзитом. Здесь нужно набраться смелости и пройти по доске, пользуясь в качестве компаса удачей. Далее – путь на крышу. К звёздам.

"Будто в коморке папы Карло", – думал Саша Раевский. Ему нравилось пробираться на крышу.

Раевский попытался понять, завидует ли он Шаповалову? Понял, что завидует. Чуть-чуть. Не тяжелее розового лепестка.

Шаповалов распахнул дверь, вошел в студию. Зажёг свет. Обилие красок, холстов и подрамников обычно поражало вновь прибывших. Сокрушало остатки девичьей обороны. Запах художественно мастерской кружил головы. Так получилось и в этот раз.

С Лидой, но не с Леной.

Тихон достал из холодильника колбасу. Немедленно раскупорили банку кабачковой икры. Кто-то взрезал ломтями сыр.

Много смеялись. Шаповалов распространял вокруг себя флюиды обаяния, как тёплые солнечные лучи.

Появился старик Натанзон из соседней квартиры. Люди ближе знакомые с бытом Шаповалова звали старика Робинзоном – так проще и понятнее.

Робинзон привёл Тишку – "барскую" собаку. Днями старик держал её у себя, кормил, выгуливал, за что получал от Шаповалова небольшую плюспенсионную мзду. По паспорту Тишка была таксой. В действительности – нет.

Пока девчонки визжали над собакой и трепали друг друга за уши, Робинзон растворился в интерьере. Он умел замечательно молчать и сливаться с поверхностью. Проявлялся только в нужный момент.

Зазвонил телефон. Тихон поднял трубку и сухо произнёс: "Слушаю". По его лицу пробежал серый блик. Саша Раевский сообразил, что звонила жена. Тихон отвернулся к окну, отгородился спиной. Раевский повёл девушек вглубь студии. Чтобы не мешать разговору.

Начали смотреть картины. Саша был вынужден что-то говорить, девчонки подневольно восторгались.

Неожиданно Лена спросила:

– А есть здесь хорошие картины?

Раевский смешался. Вместо него ответил Робинзон:

– Есть. Одна. Но её написал не Шаповалов…

Девчонки рассмеялись, Саша улыбнулся, Робинзон обиделся. Не понял, что смешного в его словах? Есть хорошая работа. Почему нужно смеяться? Нужно смотреть и впитывать в себя энергию художника.

Саша взял Лену за руку и повёл на крышу. "Если в этом доме живут феи, то они там!" – пообещал высокопарно.

Лида не пошла, осталась в студии.

В соседнем доме, в крайней квартире на втором этаже работал телевизор. Транслировали хоккейный матч. Было прекрасно видно броуновское движение спортсменов по площадке.

– А у нас в Мурманске звёзды ближе, – сказала Лена.

– Ты из Мурманска?

– Родилась там. Жила не долго, до шести лет. В школу пошла здесь.

Саша неопределённо хмыкнул.

– Хорошо помню звёзды, и Кольский залив. Мы жили…

– Погоди, Мурманск это в Сибири?