Иван Дорога

– Вы, значит, Иван?

– Да. – ответил я. – Добрый вечер!

– А я… Марина! – растягивая слова, кивнула она.

– Очень приятно! – сказал я, и отчего-то захотел сесть ровнее, – …а по отчеству?

– Не надо отчества, просто Мария! То есть – Марина.

– Мама! – недовольно влезла Надя. – «Просто Мария» – это сериал! Ваня, не обращай внимания, у них на работе «Ёлка» была… только моего отчества не спрашивай. – добавила уже шепотом, склонившись к моему уху.

– Каждый имеет право на отдых! – собравшись с мыслями выдохнул я.

– А у нее нет отчества! – все же расслышав выдала Марина, с опять вернувшейся к ней поддатой интонацией. – Нет отца – нет и отчества! …У нее только матчество, она Надежда Мариновна!

– Мама, хватит, ты же пьяная – иди спать! – недовольно сказала Надя.

– А что хватит! Да выпили… по поводу. Может, я хочу поговорить с молодым человеком? Спать! – становясь все пьянее, возражала Марина.

– Мама! – нетерпеливо прикрикнула Надя.

– Надя, все хорошо, это Новый год, – по-третейски отстраненно сказал я.

– Правильно – Новый год! – подтвердила Мария. – А вы, вообще, что здесь делаете? – и не дожидаясь ничьего ответа уставилась в экран телевизора. Князь Милославский предлагал Феде прекратить падать на колени, который в свою очередь не уставал восклицать сакраментальное «не вели казнить!». – Ой! – склонившись вперед шепнула Марина. – Смотрят «Иван Васильевич меняет профессию», какие милашки – не шалят, не пьют – фильм смотрят! – и неожиданно, как всякий пьяный человек, стала серьезной и сделав строгий вид, приподняла подбородок и спросила со всей серьезностью, и тут же после вопроса ее потеряла. – Ребятки, а вы предохраняетесь?

– Мама, фу-у-у! – вскрикнула Надя, одновременно лупя меня по ноге за мой бесконтрольный смех.

– Фу или нет, а предохраняться надо! – кивая, сказала Марина. – А если фу – тем более надо! – тут же раскачавшись в кресле, она поднялась на ноги и быстро вышла из комнаты со словами, – все, я спать!

– Ушла красиво… – обиженно шепнула Надя и, вздохнув, улыбнулась.

Весь остаток вечера Надя время от времени повторяла, точнее требовала, чтобы я собрался с силами и не считал это полноценным знакомством. Хотя я сам по этому поводу не делал никаких практических выводов, да и как их делать – маловато оснований. Но даже если бы их было достаточно – на трезвую голову это будет другой человек, и с ним опять придется знакомиться. В общем-то, так и получилось. На следующий день я отметил Новый год с отцом и сразу пошел к Наде. Здесь сегодня было полно гостей. Большую часть людей вокруг я не знал, в том числе, как подтвердилось, хозяйку дома Марину – тоже. Вот и знакомился.

Основная масса гостей, по словам Нади, была партнерами ее матери по работе. А прежде чем это услышать, невольно размышлял, что это за непривычный лоск исходил от окружающих? Честно говоря, я уже замечал прежде, что те, кто с успехом занимаются предпринимательством, имеют особый блеск. И вообще, эти самые бизнесмены, что попадались тогда на глаза, в какой-то момент начинали походить на домашних котов. Может быть, это печать пересечения некой черты, где благополучие имеет иное качество? Кстати жены таких «котов» как правило походили на неких «птиц». Странно конечно, но стоило только посмотреть на них, и сумбур моего бессознательного в ту же секунду выдавал именно эти ассоциации. Если при взгляде на даже постороннего человека проскальзывало нечто подобное, то как пить дать, предприниматель с женой. Или, на крайний случай, чиновник, но у этих улавливаемые мной черты были более размыты.

На фоне остальной компании Марина выделялась особенно. Она, несмотря на род занятий не вписывалась в те определения, чертами которых отличались остальные. Теперь я видел в ней нечто высокое, и ее физическая красота это и подтверждала, и не оспаривала. Сегодня ее повадка была умеренно-участливой, и если это была игра, то это получалось очень естественно. А если верить книгам разного рода романтиков, мне думается, именно таких женщин часто идеализируют. За такими возвышенно-не нуждающимися тянутся рыцари и принцы, их называют звездами и богинями. В них есть та притягательная отрешенность, которую так старательно воспроизводят прочие женщины, дабы стать объектом поклонения. Но оставь их одних, и они растеряются и начнут кричать в старании привлечь взгляды воздыхателей. А перестань обращать внимания на такую как Марина она не сделает ничего и просто продолжит смотреть на только ее собственное звездное небо, чем и занималась всегда. И оброненные ей платки не жест признательности или выбора – это просто платки, которые она не смогла удержать в руках.

Я тогда смотрел на Надю и завидовал самому себе – она была очень похожа на мать, но на мое «пиратское» счастье, пока этого не понимала.

Еще из интересных заметок: в этой качественно совсем непривычной для меня компании особенно выделялся очень плохой юмор. Эти люди так же хорошо выглажено выглядели, как и очень плохо шутили. А тот факт, что окружающие смеялись истошно и с огоньком, говорил и о них как лишенных этого дара. Я, конечно, позволял себе смех из вежливости и не «отсвечивал» презрительно-каменным лицом, дабы указать им на юмористическую никчемность – это дорога в никуда. Но уж, наверное, не хохотал как некоторые, особенно старательно. Кроме того, у этих самых «котов», когда они подпили, оказалось полно детских комплексов, и некоторые из них довольно быстро скатились в плоскость «ты меня уважаешь?!». Даже для моих неполных восемнадцати лет это было чересчур, но, когда директор «чего то там инвест» и владелец сети кафе «У Аркаши», сняли пиджаки и начали «давиться на руках», я понял – нет, нормально. Их жены «птицы» тем временем без споров раздвинули в стороны посуду, а сами уселись на диван. Взялись спокойно трещать: о детях, школах и прочих ветрянках, и ресницах, не обращая внимания на красные покрывшиеся испариной лица армрестлеров. В общем от простого привычного мне «пролетарского» этот праздник отличало только более обстоятельное вступление, дороговизна одежды и подарков. И даже в мои походы на перекур в компании этих самых «котов» все скатывалось к стандартным вопросам: пропаганде собственных ценностей и конечно угрозам (куда без них). «У вас с Надей серьезно?», «Учишься? Нет, не тому учишься! Учись торговать – в экономике все!» и мое любимое «Если Надю обидишь – пеняй на себя!». Я в тот вечер по настоянию Марины практически не пил и оттого отвечал легко и дипломатически кивал из почтения к возрасту и нежелания лишний раз волновать своих новых толстошеих знакомых.

Первая волна застолья обозначилась экспрессивными выпадами и обсуждениями некоторых рабочих процессов, в которых непосвященный не сможет ни черта разобрать. Ей на смену пришли сентиментальные высказывания и ностальгические юношеские воспоминания. Мужчины рассказывали преувеличенные истории, а их жены кивали и время от времени вставляли ремарки и романтические уточнения. Здесь мы с Надей стали недовольно переглядываться, а когда назрела опасность участия в застольной песне, решили пойти гулять.

Пока Надя пошла переодеваться, я надел куртку, обулся и топтался в прихожей, когда из гостиной вышла Марина и закрыла за собой дверь.

– Вы надолго? – громким шепотом спросила она.

– Не знаю, но думаю, что нет – холодно, – ответил я.

– Ваня… – покачивая указательным пальцем начала она, – ты мне понравился. Осталось только с вопросом перспектив определиться, а в целом понравился, – вздохнула Марина и отвела лицо. – Вчера немного неудобно получилось, но такой неприглядной я бываю крайне редко, учти это!

– Вы тоже.

– Что тоже? – насторожилась она.

– Вы тоже мне понравились, – стараясь выглядеть уверенней, сказал я.

– Хм, хорошо… – измерив меня взглядом улыбнулась она. – Молодец, наглый – далеко пойдешь! – и указывая на дверь в комнату Нади, добавила, прежде чем вернуться в гостиную, – аккуратней гуляйте!

– Вы уже вчера предупреждали, – выдал я и уловил в лице Марины легкую улыбку и укор за напоминание.

Новогодняя ночь выдалась светлая, а так ожидаемый романтиками снег, как еще один символ праздника, уже лежал вокруг высокими покатыми сугробами и блестел в лучах убывающей луны.

Кругом по окрестностям громыхали фейерверки и петарды. На центральной площади играла музыка. Праздничная толпа приплясывала, вторя словам песни, время от времени вскрикивая, грохоча хлопушками и зажигая бенгальские свечи.

– Обещанная дискотека «от Морозко!»? – глядя на двухметрового Деда Мороза, слепленного из снега сказала Надя.

Я кивнул и заметил в толпе Саню, кричащего что-то в небо. Мы подошли ближе и поздоровались. Саня всех поздравлял с новым тысячелетием, а когда ему сказали, что двухтысячный год это все еще двадцатый век, он как мне кажется ничуть не расстроился. Продолжил кричать и стал трепать за плечо своего азиатского коллегу по сцене – домбриста, стоящего тут же и довольно улыбающегося. Санина подруга тоже вопила и, вложив стаканы нам в руки, немедленно налила в них коньяк. Приказала поздравить Александра Назарова с успешным дебютом на «большой сцене», что мы незамедлительно и проделали. Пока я объяснял Сане, что его выступление, пропущенное мной, нельзя считать поводом для расстройства, и впереди целая неделя, чтобы это восполнить, неожиданно для меня словно из-под земли вырос Вова Кусков с подругой под руку. Я бросил говорить с вопящим Саней и пожал Вове руку.

– С Новым годом! – сказал я.

– И тебя так же! – ответил Вова и достал из пакета бутылку и стаканы. – По чуть-чуть?

– Почему бы и нет!

Мы выпили, Вова пожал мне руку, еще раз поздравил и пошел через площадь, увлекая подругу за собой. Я смотрел ему вслед и думал, как же он изменился за последнее время. Стал спокойным, как бывают спокойны победители, и если это итог нашего с ним пререкания, то по логике вещей закон двойственности был нарушен, ведь я никакого проигрыша не ощущал.

Глава 7. Старый Новый

Как говорил мой отец: «В нашей стране столько праздников, что короткие будни становятся лишь незначительным неудобством!» И вот еще одно из этих неудобств осталось позади и тринадцатого января наступил другой праздник – «старый Новый год».

Особенность этого праздника на юге Западной Сибири выражается в том, что именно в это время ходят по домам ряженые, поют песни, просят за пляски сладости, а те, кто постарше – рюмку. Кажется, этот праздник есть везде, только отмечается в разное время и имеет другие корни и чаще называется «колядки» или на североамериканский и европейский манер «день всех святых». Здесь он именуется «шуликаны», принцип тот же, но с погрешностью на особенности атмосферы. Не знаю, откуда это слово произошло. Не то от тюркского, не то от фольклорной фантазии наших выдумщиков и берет свое начало из, допустим, ассоциативных созвучий? По поверью шуликаны (или еще говорят «шуликане») – это духи, которые в это время ходят по домам и требуют подношение, а не получив его, могут наказать заносчивого хозяина: уронить поленницу или снять с петель калитку. Но народ особенно в тонкости происхождения этого торжества, как водится, не вникал, а просто праздновал. Так что несколько вечеров, начиная с тринадцатого января, никто особенно не удивлялся, если к нему в дом ввалится ватага орущих частушки ряженых в масках зверей и в вывернутых наизнанку шубах, выслушивал и насыпал угощения, как правило – конфет.

Я на тот момент уже года три как не ходил «шуликанить». Скорее всего стал считать себя слишком взрослым для конфет, но недостаточно зрелым для алкоголя в качестве платы за песню. И тут неожиданно в разговоре с Надей узнал, что она вообще никогда не участвовала в этом лихом празднике. По ее словам, она наблюдала за ним со стороны, как за чужим танцем. На время праздника закрывалась и не позволяла себе впускать певунов и частушечников за порог. «Что ж, не странно, для горожанина такое не только диковато, но и не логично. Ведь в городе наоборот всячески обороняются от проникновения в дом людей в масках и уж, наверное, не устраивают им день открытых дверей, пусть и раз в год,» – думал я тогда и вспоминал тревожный музыкальный мотив из телепередачи «Криминальная Россия».

Бог – свидетель, я не хотел участвовать в этом празднике и на этот раз, но во мне вдруг взыграло какое-то сектантское чувство. Все росло и множилось желание не так чтобы самому побегать по чужим домам в костюме нечисти, как вовлечь в этот процесс Надю. Пока склонял ее к вакханалии, термины и формы выбирал сплошь сектанско-пропагандистские: «Ты ведь не знаешь, как это здорово!», «Ты же здесь живешь – нужно чтить традиции!» и «Здесь ничего предосудительного нет!». Но Надя хохотала и не поддавалась. Вдруг, словно мне в помощь, к Наде зашла школьная подруга Наташа и, выслушав мое предложение, обрадовалась, сказав, что участвовала в подобном, когда была еще в начальных классах школы, и теперь это нужно обязательно повторить. Надя согласилась, и я убежал к себе готовить костюм.

Позвонил Сане и не успел предложить ему отпраздновать, как он меня опередил. Договорились встретиться рядом с домом Нади в девять часов.

Приоделся я тогда всем на загляденье. Напялил вывернутый наизнанку армейский тулуп, который папа принес из военкомата. Надел валенки, а под ушанку нацепил маску гориллы, когда-то купленную для такого же праздника и использованную только однажды.

Тулуп был мне очень велик. Рукава висели ниже рук сантиметров на десять, а широкий подол, той же длины не дотягивал до пола. Я все сомневался, годится костюм или нет. Но когда проходил через неосвещенный переулок, и старуха, жившая по соседству на мое: «Здравствуйте!» шарахнулась в сторону и взялась бормотать: «…свят-свят!» и креститься, я понял – хороший!

Еще одно подтверждение, что гориллье гуталиново-черное рыло работает безотказно, я получил, когда нажал кнопку дверного звонка в расчете напугать Надю. Но чуть было не довел до заикания ее мать Марину. Она вскрикнула так, что мне пришлось снять маску чтобы ее успокоить. Не успела она меня отчитать за свой испуг, как из комнаты Нади в коридор вывалились две горбатые фигуры. На них были вывернутые дубленки, подпоясанные шарфами и пластиковые перемазанные красным лаком для ногтей маски свиней.

– Ваня, а у тебя какой костюм? – спросила одна «свинья», обувая сапоги. Я показал маску гориллы.

– Мам, я подушки с дивана для горбов взяла, всё, пока – я не поздно! – сказала вторая «свинья», выходя в дверь.