Легко видеть
– И что он сказал?
– Он ответил, что лет на пять его еще хватит. И тогда я спросила: «А что ты будешь делать со мной потом?»
Михаил мгновенно перенесся в Танино прошлое, словно стал свидетелем того важнейшего для двоих разговора. Танин вопрос прозвучал в ушах ее любимого как приговор. Что он мог предложить еще в свою и Танину пользу, кроме пяти будущих лет? Вранье исключалось самой обстановкой. Он обязан был остаться честным и откровенным перед молодой женщиной, которая пять лет уже без раздумий дарила ему себя, не требуя развестись с женой, чтобы устроить свое семейное счастье. Но вот время пришло, а он уже чувствовал себя пожилым, почти старым, и потому еще острее осознал, что она дарила себя все же не затем, чтобы при таком богатстве натуры, которое у нее имелось, через пять лет остаться на бобах.
– Он ничего не мог тебе твердо обещать, – тихо сказал Михаила, – конечно, ты могла бы без особых угрызений оставить его через пять лет или там через сколько, когда он… выдохнется. Но тебе… наверняка это претило… А вдруг он бы не выдохся?…
– Не смогла бы я тогда его оставить, – глухо, но очень внятно сказала Таня, и Михаил подумал, что это правда. Каково бросать человека, который отдал себя тебе без остатка?
– И он бы тоже, наверное, дольше не мог, – продолжила Таня. – Ему ведь и тогда уже приходилось очень стараться.
– Поэтому ты не верила в долгое продление чуда?
– Нет, не верила, в самом деле – нет.
Отдавая все, Таня вправе была требовать от любовника многое, очень многое, и все же Михаила удивила ее прямота. Полуспрашивая, полуутверждая, он тихо сказал:
– Ты думала, что после тридцати лет у тебя такое с другим человеком не повторится. А после двадцати пяти еще могло?…
– В двадцать пять у меня еще была надежда. Парень за мной все эти годы ходил и ходил. Ничего не могу сказать – хороший парень. Ждал, никогда не попрекал. Но мог ведь и перестать ждать.
– А другие? Ведь наверняка тебя добивался не только он!
– А о других что мне могло быть известно? Долго ждать своего часа охотников мало. Да и большинство хороших мужчин в этом возрасте уже женаты. А с женатым я уже и так много нахлебалась. Какая могла быть у меня уверенность, что встречу подходящего человека, и он не занят? – Здесь Таня бросила быстрый взгляд на Михаила. – Вот как ты, например? И еще – не знаю, как тебе объяснить – оставить его сразу – это с моей стороны не было бы так нечестно, как бросить его после того, как он совсем выработается. Так он хоть был в семье. Может, с женой его бы и надольше хватило.
– Это не обязательно, – возразил Михаил.
– А я и не говорю, что обязательно. Но мне самой уже хотелось ребенка иметь, а его такая перспектива не устраивала. Нет, остаться с ним еще на сколько-то лет я уже не могла.
Восприняв Танины мысли, Михаил быстро прокручивал их в голове, пытаясь найти ей более благовидное оправдание, чем то, которое она привела. Все, что она рассказала, было, без сомнения, правдой, включая сюда и то, что она думала о своем теперешнем слушателе, с которым была откровенна, как на духу. Михаил не хотел довольствоваться напрашивающимся выводом о том, что Таниным решением руководил один разумный эгоизм, какого при всепоглощающей любви как будто не должно было бы быть. Положим, после пяти лет любовных отношений с женатым любовником она получила достаточно заслуженное право и на свой эгоизм. Но почему-то казалось, что этим доводом дело все равно не исчерпывается. В мозгу Михаила все крутилась и крутилась Танина фраза: «А что ты будешь делать со мною потом?» Что-то подсказывало, что в ней есть еще какой-то ключ к объяснению ее окончательного выбора. Так и оказалось. Михаил, наконец, смог понять. Любящим истинно и искренно просто невозможно представлять свою любовь ограниченной во времени чем-то, кроме смерти. Любовь для себя взыскует только верность. Если любовь объявляется прогнозированной до какой-то определенной даты, то это уже не любовь в своем первородном виде и, может статься, уже не любовь. Сразу в разумных категориях Таня не могла объяснить себе это, но она сердцем и душой поняла самую суть. Как проникла и в то, что при Марине он, Михаил, ей принадлежать никак не будет.
А вскоре Таня внезапно уволилась. Как объяснила Надя, этого особенно добивался заместитель Антипова – мужчина очень крупный и видный, обычно выдержанный и разумный, как это и подобает бывшему агенту – нелегалу из советской внешней разведки. Найти рациональные доводы для выживания Тани из закрытого центра было совершенно невозможно. Ее анкета перед приемом на работу тщательно проверялась. А если говорить о профессионализме, то более грамотной и быстропечатающей машинистки, чем Таня, Михаил вообще никогда не встречал ни до, ни после. Все это могло означать только одно. Заместитель директора тоже не мог преодолеть в себе тяготение к Тане и ее бюсту, а ей это оказалось без надобности. Как уж она объяснила ему – только словами или еще и руками – осталось неведомо. А была она хороша. И по своей воле одарила Михаила доверием, какого вряд ли удостоила кого-то еще.
Михаил не сразу вспомнил, от каких соображений отвлекся в прошлые времена, когда жизнь столкнула его и супругами Белецкими, и с машинисткой Таней. Оказалось – от мыслей о Галиной подруге Ире и ее муже Диме. Этот муж скорее всего, в отличие от Эдика, не имел при себе пистолета, а жена его, в отличие от Тамары, сама охотно пошла в тайгу, да еще по бурной воде, куда и не всякий мужчина сунется, и это само по себе говорило о многом. Разумеется, в современной России увлечение спортивным туризмом было уже совсем не то, что в Советском Союзе. Люди тоже стали другими – узнаваемыми, но другими – как-никак – уже два поколения возникли и оперились после поколения, к которому принадлежал Михаил. Какие отношения складывались в новых семьях, разрешали ли супруги друг другу разнообразить личную жизнь, участвовали ли в обмене партнерами с другими парами или в оргиях, судить было трудно. Что западная мода на подобные штучки давно пересекла границы Родины, Михаил знал определенно, но насколько она распространилась в последнем поколении, судить не мог – не хватало ни собственных наблюдений, ни достоверных сообщений. Увлечение туризмом, кстати, совсем не исключало его совместимости в другой обстановке с новомодными сексуальными развлечениями, призванными освежать померкшие и увядшие в супружеских союзах сексуальные реакции и ощущения. Так что с выводами относительно Иры, ее желания встретиться с Михаилом в Москве и позиции ее мужа по этому поводу было рано судить.
– «Не слишком ли много берешь на себя, умник несчастный? – сказал себе Михаил. – Ты никак возомнил, что не одна Галя, а все женщины, какие только видели тебя, тут же возмечтали получить тебя в свое употребление? Глупо, очень глупо, старая ты перечница! У нее нет проблем с сексом ни здесь, ни в Москве!»
Михаил не хотел идти дотемна. А раз так, надо было присматривать место. Если Галина компания будет идти до самых сумерек, догнать его было в их силах. Но у Михаила уже кончалось терпение, а мучиться без крайней надобности он не видел смысла. В таких условиях ему оставалось только одно – выбрать такое место для своего бивака, где никаким гостям нельзя было бы поместиться. Ну не хотел он подвергаться новому вторжению в ту сферу жизни, которая касалась – и должна была касаться – только его и Марины. И думать о муже Иры сейчас было без надобности, как и о любых других мужьях тех женщин, которых он любил. В свое время он ничего не имел против них, но считаться с их собственными интересами в отношении их жен по понятным причинам не хотел и не мог. Поэтому встречаться с ними Михаила никогда не тянуло, однако иногда приходилось, и тогда он вынужден был напрягаться, чтобы с его стороны разговор выглядел естественным, доброжелательным и заинтересованным.
Так началось его знакомство и с первым Марининым мужем. Саша сразу понравился Михаилу. У него была подкупающе мужественная внешность с подчеркнуто волевым подбородком, уверенность в себе хорошего специалиста и достойно ведущего себя человека. Он работал в закрытых организациях, занятых созданием и внедрением различных радиотехнических и наводящих систем для самых разных видов оружия. После окончания Московского энергетического института молодой радиоинженер и электронщик попал в суровые условия Корейской войны, где производил испытания и доводку новейшей самолетной аппаратуры в боевых условиях. Затем он участвовал в первом в советской истории подледном походе атомной подводной лодки к Северному полюсу, участвовал в монтаже и доводке станции слежения за искусственными спутниками Земли на Камчатке, затем на кораблях в южной части Тихого океана. Он подолгу находился в командировках, когда готовились к стартам космические ракетные системы и межконтинентальные баллистические ракеты. В Ключах на Камчатке он даже зимовал. Он был зрелым, закаленным, уважаемым и уверенным в себе человеком, когда в его поле зрения оказался Михаил.
Саша сразу понял, что его жена уже любит этого очень уж моложавого для своего возраста любителя туристских походов. Как и многие другие люди, прошедшие закалку в экспедициях на окраинах империи, в Мировом океане и в других едва доступных местах, он смотрел на туристов, «путешествующих без надобности», со снисходительностью устоявшегося матерого человека над теми, кто «задержался» в романтическом студенческом возрасте, старается создать себе трудности и приключения, на самом деле очень сильно уступающие реальным трудностям и опасностям в настоящей многодельной и многотрудной жизни. Михаил понимал, что Саша не видит в нем исключения из правил. Впрочем, Саша еще и теперь не без удовольствия ходил в несложные походы. Однако в первую очередь потому, что этого хотела жена.
Появление в доме постороннего мужчины, который явно пришелся по душе его любимой Марине, сразу встревожило Сашу, хотя он старался не показывать своего беспокойства вслух. Он, правда, после первой встречи поинтересовался у жены: «Тебе очень нравится Михаил Николаевич?» – Но она ответила, вкладывая так много чувства в слово: «ОЧЕНЬ!» – что он поспешно сказал: «Только не серьезно, ладно?» Однако с этим обращением он сильно опоздал. И при двух или трех следующих визитах Михаил – каждый раз по приглашению Марины – Саша уже не просто рассказывал о жизни и быте в экспедициях и командировках, но и о том, как там умели вести себя настоящие мужчины в критических случаях, когда требовалось доказывать свою жизнеспособность или стойкость в соблюдении интересов товарищей. Рассказы были о том, как они зимовали на Камчатке, как летали с отчаянными летчиками-штрафниками, которых за хулиганство в воздухе уже некуда было дальше ссылать, как падал в вертолете по-настоящему и как подыгрывал экипажу, когда тот имитировал отказ двигателя во время полета с инспектором ВВС и только у самой земли вновь включал его, наслаждаясь паническим состоянием проверяющего и особенно – неприлично-катастрофическими последствиями его испуга. Потом они сменились сообщениями уже дидактического, назидательного характера. Саша, принадлежа к тонкому слою так называемых «научников», был своим и в военно-авиационной среде. В том смешанном обществе, которое образовалось в Ключах, жизнь была изолированной от внешнего мира, от «материка», и довольно однообразной, а потому молодые женщины – жены офицеров – были очень непрочь внести в нее разнообразие с прибывшими из столицы «научниками». Бывало, они приходили в гости и без лишних хитростей просто садились им на колени, а то шли и еще дальше, чтобы не оставить у соблазняемых никаких сомнений, чего от них ждут и хотят. И научники, сами изголодавшись по женщинам, давным-давно отлученные от семей, все-таки оставляли офицерских жен без удовлетворения: «ну нельзя было этого делать, нельзя!» потому что они летали с их мужьями на отдаленные «точки», вместе рисковали и пили спирт, и поэтому путаться с их женами выглядело бы предательством друзей в том братстве суперменов, в котором привыкли ценить и блюсти достоинство других его членов не меньше своего. Словом, Михаилу явно указывали, что он ведет себя не так, как следует, если хочет, чтобы в этом доме его считали вполне порядочным человеком.
Михаил все понимал, но отмалчивался, хотя глаз под прямым Сашиным взглядом не прятал, не отводил. У него был другой высший долг – перед любящей и любимой Мариной. После того, как она призналась ему: «Такого у меня еще не бывало!..» – он уже не имел права отступать ни перед чем, чтобы быть достойным любви ТАКОЙ женщины, ибо он уже проникся уверенностью, что она – редчайшая и именно ТАКАЯ и, если у него на этом свете может быть счастливая жизнь и любовь – так только с ней.
Марина была верна Саше – своему первому мужчине – достаточно долго. И во время его долгих плаваний, командировок на космодромы и полигоны, и во время его Камчатской эпопеи. А ведь тогда у нее на руках в Москве был всего годовалый Колька, и ей еще предстояло закончить институт. Кстати, заместитель директора Сашиной фирмы (заместитель по кадрам и режиму) решил «конструктивно» воспользоваться ее продолжительным одиночеством. С этой целью он дал указание бухгалтерии не выдавать Марине зарплату мужа, о чем имелось соответствующее Сашино распоряжение, пока она не явится к нему. Марина пошла выяснять в чем дело, и этот штатный офицер госбезопасности сразу же запер дверь своего кабинета изнутри, положил ключ в карман, а затем пустил свои руки в ход в качестве исчерпывающих разъяснений причин невыплаты Сашиной зарплаты и способа снятия запрета. Видимо, он не ожидал, что тотчас получит звонкую пощечину и требование немедленно открыть дверь. Под угрозой получения новых пощечин дверь он открыл. Но этим дело не было исчерпано. Знал ли гебист, что после возвращения Марининого мужа он встретится с ним и ответит за гнусное домогательство – особенно гнусное потому, что он примешал к этому деньги, честно заработанные мужем и предназначенные для жены – или надеялся на защиту своего «ведомства», с которым мало кто хотел связываться в чьем-либо лице – осталось неизвестным. Но Саша после приезда вошел в его кабинет и без предисловий дал ему мощный хук в челюсть, чем и доказал, что статус «конторы» защищает офицера госбезопасности не всегда.
Впрочем, в своей жизни Саша позволял себе и не такое. Однажды на космодроме перед запуском новой ракеты он работал в монтажно-испытательном корпусе со своей аппаратурой, а главный конструктор и пионер космонавтики академик Сергей Павлович Королев обходил со своей палкой рабочие места и то и дело пускал в ход этот инструмент, чтобы поощрить трудящихся к более интенсивной работе на благо Родины. Так он добрался до Саши и занес было палку уже над ним, как вдруг услышал от незнакомого ему инженера, что пусть с ним потом сделают что угодно, но если его ударят, он эту палку сломает о голову Королева. Главный понял, что сказанное – не шутка, и палку опустил, а инженера запомнил и позже даже пригласил к себе домой и, представляя его Нине, своей жене, сказал: «Очень дерзкий молодой человек!» Королев имел все основания добавить: «И очень достойный!» – Но как раз этого говорить не стал. Без сомнения, Марина ценила мужа. Зная, что он получил немалую дозу радиации в лаборатории, а затем и на подводной лодке, она все же еще два раза пыталась родить от него детей после Коли, но оба раза неудачно – дети оказывались совершенно нежизнеспособными и сразу погибали. Даже свекор, отец Саши, отговаривал ее от последней попытки, но окончательно отговорил Марину только ужасающий результат. Михаил понимал, что и представить не может, до какой степени горя, опустошенности и обиды доводили его любимую эти тяжелые беременности и роды, кончавшиеся страшным фиаско. И все же Марина отходила душой после этих напастей. Она не стала неврастеничкой, не замкнулась в несчастье. Ее характер не изменился. И она кругом была хороша. В какое-то время в ее жизни появились два мужчины. Первого она оставила сама после того, как волна воодушевления, поднявшая было к небу, снова опустила ее на землю. Второго она оставила после слова, данного мужу, когда он узнал про ее связь. Тогда Марина сделала выбор не в пользу любовника. Но после появления Михаила все складывалось для Саши совсем не так. Во время второго или третьего визита в их дом Саша предложил Михаилу за чаепитием угостить молодого, но уже обученного Террюшу пастилой из своих рук. Михаил без промедления протянул пастилу прекрасному колли, который уже успел до глубины души очаровать его, и лишь потом, после того, как Террюша аккуратно взял угощение, как бы обратно перематывая в памяти фильм, восстановил момент, предшествовавший перемещению пастилы из вазочки в зубатую пасть Терра. Саша тогда словно подобрался на своем стуле к рывку. Стало ясно, что должно было произойти по сценарию. В ответ на угощение от «чужого» пес в соответствии с полученным образованием обязан был броситься на горло угощающего. Конечно, Саша не собирался допустить гибели Михаила от зубов пса, но смертельно напугать его был совсем не против. И, наверное, очень хотел, чтобы Марина увидела его испуг. Правда, в тот момент, когда шло угощение, Марина вышла из комнаты – при ней задуманную операцию просто нельзя было бы осуществить, однако, она успела бы явиться на шум и застала бы милого в непрезентабельном состоянии. Но то ли искреннее расположение Михаила не дало Террюше основания заподозрить подвох, то ли он слишком сильно любил пастилу, но он ее принял из ладони гостя с явным удовольствием, а Михаил после этого безнаказанно погладил пса по голове.
Прежде чем рассказать Марине о своем запоздалом прозрении, Михаил взял с нее слово, что после услышанного она не сделает и не скажет Саше ничего – буквально НИЧЕГО. И все же Марина, живо представив себе с его слов всю сцену, а, главное – ее возможные последствия, вспыхнула и выдохнула без задержки: «Ну, я ему…» Михаил, не дав договорить, оборвал ее, напомнив о том, что она перед этим пообещала. Было бы совсем не по-мужски, если б он устроил реванш мужу, используя власть и возможности его жены. Марина, однако, вспомнила в ответ один подходящий эпизод из практики Терра. Однажды он и Колька ждали у перекрестка, когда дадут зеленый свет на переход. И тут какой-то пьяный пожелал развлечься, ударив стоящую рядом собаку ногой. Дальнейшего пьяный уже не успел понять. Просто он осознал, что лежит, распластанный, на тротуаре, а над ним у самого горла оскалила страшные клыки сама смерть. Его и впрямь спасло только то, что Коля изо всех сил оттягивал Терра от горла. Когда разъяренного колли удалось удалить от лежащего, тот, успев в один миг протрезветь до абсолюта, вскочил на ноги и по-спринтерски рванулся бежать прочь.
Все это произошло на глазах у милиционера – регулировщика, который сказал, что пес ни в чем не виноват, потому что сам видел, как пьяный беспричинно ударил его ногой – сам Коля, кстати, этого не заметил. Великий Террюша не только не выносил хамства, но и никогда не спускал его никому. По существу именно он ввел Михаила в мир общения, дружбы и любви к достойнейшим существам, во многих вещах не уступающим людям и во многих же вещах их превосходящим. Из всех собак, которые были у них с Мариной, Террюша выделялся особым масштабом своей личности, и Михаил с полным основанием считал его настоящим патриархом всех собак.
Терр не взлюбил шиверы и пороги еще в походе по Нюхче и Илексе, где они ничего особенно серьезного собой не представляли. Кантегир для него (впрочем, как и для всех людей, познакомившихся с его водой) был куда более сложным испытанием.
Началось с того, что они целых пять дней добирались от поселка Малый Он до места, откуда можно было начать сплав. Груз был слишком тяжел, чтобы нести его в одну ходку. Марина несла, конечно, меньше, чем Михаил, и делала то одну, то две ходки, в то время как он то три, то две. Террюша в специально сшитом для него вьючном седле нес в две ходки мясные консервы, но на очень крутых подъемах буксовал, и тогда груз Михаила возрастал еще на полпуда. В таких случаях Терр несколько стеснялся, что не делает полностью свою работу, но, с другой стороны, хождение под седлом надоело ему настолько, что он не слишком переживал, когда Михаил ишачил за него.
Но одним воистину приятным для Террюши эпизодом при пересечении Кантегирского хребта был отдых на биваке, который они установили у верхней границы кедровой тайги совсем недалеко от перевала. Был тихий вечер, совсем не обещавший скорого ливня. Солнце клонилось к дальнему хребту по западному борту реки Оны. Вид от палатки открывался на всю долину Малого Левого Она. Такого многоцветия тайги и гольцовой зоны Михаил прежде еще не видывал. Верхушки кедров, обильно увешанных шишками, находились чуть ниже глаз и не заслоняли прекрасной панорамы гор. На склонах были редкие темные пятна от белых облаков, но в основном они были освещены и открыты.
Террюша выбрал себе место немного повыше, на большом камне, откуда все было видно еще лучше, и лежал там, гордо подняв голову, как волк Акела, покровитель Маугли, на Скале Совета.
Смотри, – показала на него глазами Марина.
– Соблюдает Саяны, – прошептал ей в ответ Михаил.
Темная зелень кедрачей, светлые, издали кажущиеся легкопроходимыми склоны гольцов, небесная бездонная голубизна действовали на Терра точно так же, как и на них с Мариной. Все трое смотрели на прекрасный мир в его лучшем проявлении во все глаза. Дух ликовал, пребывая в гармонии с ним. Усталость забылась. Это была воистину волшебная страна, за вход в которую было много заплачено, хотя за выход предстояло отдать еще больше.
Через день начался сплав, и среднее падение Кантегира на участке выше устья Самбыла составляло двадцать три метра на один километр русла реки. Именно там после водопадного слива Марина и Терри одновременно с разных бортов вылетели из судна, но, к счастью, Михаил их сразу водворил обратно. Только не всегда все получалось так хорошо. Особенно после последнего оверкиля в не очень сильном с виду пороге ниже достопримечательного и известного Карбайского каскада, но выше Иньсукского. Начинался этот порог бойкой, но недлинной шиверой, не предвещавшей особых хлопот, как вдруг перед самым ее концом обнаружился солидный перепад с высоким и крутым стоячим валом, и только тут до Михаила дошло, что порог по-настоящему опасен, что и подтвердилось несколькими мгновениями спустя. Передняя надувная лодка, на кормовом баллоне которой сидела Марина, задрала нос вверх, всходя на стоячий вал, но, так и не перевалив через него, начала валиться назад и вправо через борт. Михаил мгновенно метнулся всем телом влево, но опрокидывающий момент, созданный первой лодкой и приложенный ко второй через общую для них тканевую оболочку, оказался слишком велик. Словно в замедленном кино, Михаил видел, как перекручивается вправо вторая лодка, в которой за спиной Марины лежал Террюша, а далее сидел он сам. Крушение показалось неизбежным. Очутившись в воде, Марина и Михаил схватились за судно, едва успев вынырнуть головой из воды. Террюша без промедления рванул вправо к скальному берегу. Останавливать его было бесполезно, тем более, что ближайшей задачей стало вернуть судно на ровный киль. Они с Мариной ухватились сбоку за дальний от себя баллон и потянули его на себя, притапливая своими телами ближний. Обе лодки без особого сопротивления пришли во вращение вокруг продольной оси и почти тотчас хлопнули их днищами по головам. Вынырнув вновь, они быстро забрались на свои места. Терра рядом не было видно. Они сразу подвалили к левому берегу (правый был отвесной стеной).
– Где Терр? – спросила Марина.
– Уплыл вправо, – ответил Михаил.
– На том берегу его не видно, – встревожено возразила она.
А там его вроде и негде было увидеть. Ниже порога правый берег представлял собой отвесную стену метров около десяти высотой. Но вниз пса явно не снесло. Когда он хотел, то мог плыть и против течения.
– Надо подняться к порогу. Он где-то там. Ты тяни с берега за фалинь, а я буду взабродку толкать вперед корму, – сказал Михаил.
Против разогнавшегося потока идти было трудно, однако, через несколько минут они подвели лодки под самую ступень, в которой перевернулись.
– Вот он! – показал Михаил.
Терр стоял совсем невысоко над водой на горизонтальной полке. Скалу под ним омывало обратное течение, так что ему и стараться выплыть туда особенно не пришлось. Они стали кричать, вызывая пса к себе, но тот лишь прохаживался по полке под нависающей над ним скалой, даже не думая вновь входить с нее в воду. Когда они уже охрипли от крика, Михаил со зла стал швырять в Терра галькой и один раз даже попал, но на поведение упрямой шотландской собаки это никак не повлияло.
– Придется плыть за ним, – обречено сказал Михаил.
– На лодке? – спросила Марина.
– Нет, куда там. Это куда ее надо заводить, чтобы можно было попасть к правому улову. Придется мне плыть самому.
– Как? Здесь?!
– А что еще делать? Этот мерзавец сам ни за что не сдвинется с места. Его оттуда выволакивать надо. Поднимусь выше слива и постараюсь с разбега пересечь поток вплавь.
