Долгое прощание с близким незнакомцем
Под вечер мы благополучно вернулись в Важелку. Саня Березин сразу сообщили пришел на аэродром и, предупреждая возражения, повел нас к себе – дескать, утро вечера мудренее.
– Андрей, – спросил я. – Ты мог бы пожертвовать ради меня несколькими часами завтра днем и вечером, если мы утром прилетим в Киров? Мне от приглашения Васильковых не отмотаться, и я боюсь, как бы не застрять у них. А с тобой или, тем более, со всеми ребятами, можно будет и отговориться.
– Так ни меня, ни ребят Васильковы не приглашали, – возразил Андрей.
– Ну и что? Я устрою так, чтобы приглашение было.
– А что нам тогда делать?
– Как что? Культурно посидеть за столом. Сделаем свой взнос в виде вертикальной закуски. Цветы для хозяйки за мной.
– Я бы и в цветах с удовольствием поучаствовал, – буркнул Андрей и тут же покраснел.
– Ну тогда – тем более!
До прибытия в Вятку мы этой темы больше не касались.
Как и следовало ожидать, Сашка и Инка встречали нас у трапа на летном поле. Все были охвачены радостью от новой встречи и успеха экспедиции, и мне даже не пришлось просить о приглашении всей команды. Ребята засмущались, поэтому я взял инициативу на себя и сказал, что мы безусловно благодарим и рады будем воспользоваться их гостеприимством после таежного одичания, но только ненадолго, поскольку интересы нашего общего дела требуют скорейшей обработки материалов. Геологи оказались не против. Андрею не оставалось ничего другого, как присоединиться. Возражать против подобной постановки вопроса хозяева не стали, и нас на аэродромном автобусе без лишних слов повезли к ним домой.
Дорогой я попросил остановиться у книжного магазина. Хотелось подарить что-нибудь хорошее детям Васильковых. Наша компания расползлась вдоль полок и прилавков. Всем забрасываемым в далекие от столицы части империи, многократно доводилось убеждаться в том, что желанные книги чаще можно застать на периферии. Думая о названном в память обо мне Коле Василькове и, собственно, ничего не зная ни о нем самом, ни о его интересах, я решил, что не ошибусь, если подарю ему книгу о путешествиях или об авиации – фантастику он и сам для себя найдет. Я быстро наткнулся на двухтомник Нансена «Фрам в полярном море» и книгу Поля-Эмиля Виктора «Друзья по риску» и купил их, и только потом задумался, что же поискать для Иры.
– Ин, скажи, чем интересуется твоя дочь? – спросил я. – Современностью? Классикой?
– Ничем, – ответила Инка.
– Может, купить ей кулинарную книгу?
– Да брось ты думать об этом!
– Ну, тогда ничего не остается, кроме набора шоколадных конфет. Кстати, неплохо бы нам со своей стороны прихватить к столу коньяку и шампанского.
– Еще чего! Все уже есть!
– Ну нет! Так не полагается!
И вот мы, наконец, оказались в доме Инки и Сашки. По всему было заметно, что хозяева старательно следят за тем, чтобы в доме имелось все, что должно быть в уважаемой, преуспевающей семье. Эта печать всегда была неотторжима от провинции, и я понимал, что похвалить обстановку и уют совершенно необходимо. Мы договорились, что по-быстрому примем душ, чтобы соответствовать чистоте и атмосфере дома, а то исходивший от нас дух пребывания у таежного костра и ароматов, сопровождающих немытых бродяг, мог испортить настроение не только хозяевам, но и нам самим. Нам шестерым хватило полтора часа. За это время Инка с помощью мужа и детей накрыла стол и уставила его закусками. Все мы, тушуясь, перебрасывались отрывистыми вежливыми фразами, чтобы только не молчать. Но после первых тостов за экспедицию и хозяев языки развязались. В общей беседе обнаружились нити общих интересов, и в дальнейшем поддерживать разговор уже не составляло труда.
Меня как почетного гостя поместили между Сашкой и Инкой. По другую руку от Инки усадили Андрея. Сашка расчувствовался, вспоминая наши курсантские подвиги. Сейчас эти подвиги выглядели не всегда столь же веселыми, как казалось раньше. Но что было, то было. Инка вела себя предупредительно и сдержанно.
Коля Васильков оказался рослым и красивым парнем, похожим на Инку, как, впрочем, я и ожидал. Приглядываясь к нему, я думал, станет ли он продолжателем нашего летного дела и, главное, найдет ли счастье в нем. Наши с Сашкой юные благоглупости вряд ли завладели его воображением. Во всяком случае, наши глаза загорались ярче, когда мы оказывались в обществе бывалых летчиков и моряков. Впрочем, Коля оживленно беседовал с геофизиком Матвеем, сидевшим рядом и, судя по долетавшим до меня сквозь общий разговор обрывкам фраз, интересовался районами экспедиций, в которых тому доводилось бывать. Может, парень уже прикидывал, в какой район ему лучше податься после окончания училища, а в какой лучше вообще не попадать.
Впрочем, что удивляться? Современная молодежь и должна быть прагматичнее нас в силу большей привязанности к удобствам, деньгам и вещам. Наши родители в свое время были романтичнее нас, особенно когда их уговаривали с энтузиазмом строить коммунизм не щадя живота своего. Мы и то уже знали, что если сам не позаботишься о своем животе, то никакая власть о нем не позаботится, – чем ты окажешься в этом смысле беспечнее, тем это будет ей выгоднее. Ирочка, сестра Коли, выглядела в свои тринадцать лет уже скорее девушкой, чем девочкой, видимо, унаследовав от матери живой темперамент. В остальном она не вполне походила на Инну – тут уж явно просматривалось и влияние генов Сашки. Она односложно отвечала на вопросы Владимира Петровича и Игоря, между которыми сидела, немного стесняясь их предупредительности и заботы о ней. Я взглянул на ее мать, все еще сравнивая их. Инка вопросительно подняла бровь.
– Смотрю, насколько дочь похожа на тебя, – объяснил я.
– На меня не очень.
– Но и на Сашку тоже, – возразил я.
– Да, что-то среднее, – согласилась она. – Нравится?
– Да, очень! Думаю, будет покорять мужские сердца!
Инка улыбнулась.
– Ну, давай выпьем за это, – сразу предложила Инка и чокнулась со мной.
– Вы за что пьете? – поинтересовался Сашка.
– За то, чтобы и у меня, наконец, появилась нормальная семья, – сказал я.
– Ну, такое дело обязательно надо поддержать!
Я чокнулся и с ним.
– Не забудь на свадьбу позвать, – сказал Сашка.
В моей памяти всплыли сразу две вещи из русской живописной классики. «Неравный брак» кисти Пукирева и «Сватовство майора» (она же: «Поправка обстоятельств») Федотова. Почему, я сначала не мог понять. На майора я не тянул. На старца, имевшего на груди две звезды, тем более. И девами очень юного возраста – как из бедных дворянок, так и из богатых купчих – я как будто никогда особенно не интересовался. И вдруг в мозгах прояснилось: это они – и Сашка, и Инка – представляли, на ком мне надо жениться!
– Ты, наверно, уже забыл, что женить человека против его воли почти невозможно, даже если он всего лишь курсант, – напомнил я Сашке. – Или тебе по долгу службы, как лицу, ответственному за морально-политический уровень подчиненных в отряде, теперь почти каждодневно не приходится воспитывать персонал?
– Ну что ты, что ты?! – примирительно завозражал Сашка. – Чудак ты, ей богу! Время-то идет! Я об этом только. Больше ни о чем!
Я вдруг прислушался к тому, о чем говорили Инка с Андреем. Мой высокоученый друг говорил, что экспедиция, возможно, еще раз вернется в эти края. – «А от чего это зависит?» – «От того, найдутся ли средства для продолжения и расширения исследований. Тем более, что к двум вызывающим интерес точкам можно добраться только на вертолете» – «Ну, я думаю, вам здесь всегда обеспечат возможность добраться куда надо, без больших затрат». – «Приятно слышать, но трудно на это рассчитывать». – «Почему?» – «Одно дело подбросить старого приятеля на малом вертолете, другое – завозить и вывозить целую экспедицию, даже небольшую. Тут уж на благотворительности операцию не построишь».
Мне оставалось только потихоньку хмыкнуть. Ловко Андрей указал Инке на разницу между благотворительностью и той «экспедицией», которая могла сюда явиться в будущем. Как бы то ни было, настала очередь Инки сделать свой дипломатический ход. И она сделала:
– Вы в любом случае можете рассчитывать на помощь с нашей стороны.
Я мог видеть только малую часть ее лица, особенно губ, потому что она повернулась в сторону Андрея, но и этого хватило, чтобы оценить, столь коварной улыбкой она его при этом одарила. «Все, спекся», – подумал я.
Я не чувствовал ревности. Скорее это была легкая досада. Впрочем, если паче чаяния новая экспедиция исследователей НЛО явится сюда под руководством другого энтузиаста, а не Андрея Абазы, то Инка и его может встретить с живым интересом. Это я не в укор ни Инке, ни другим женщинам, которые хотят счастья и видят его под вполне определенным углом зрения. Каждому свое в мыслях и мечтах. Только не всегда в реальности. Жаль, что я не смел мечтать ни о Нине, надежду которой на брак когда-то не оправдал, ни о Риточке Фрейберг, которую достаточно скоро забыл.
Нину, конечно, я помнил гораздо лучше, но смел ли теперь сделать к ней шаг? Вот если бы она… Только с какой стати? Она человек с достоинством, гордый. Как ей начинать? Раньше я хотела – ты не мог, а теперь ты можешь – я не хочу. Мда-а. И все равно стоило бы ее повидать. Вдруг она до сих пор хочет, чтобы все вернулось – и упоительное счастье и шанс создать семью по взаимной любви? Да! Вдруг! Если Богу будет угодно. Если Он не взыщет с меня ее отказом за мой прошлый отказ. И все равно, несмотря на риск опозорится в собственных, не только Нининых глазах, мне надо попробовать.
Как ни странно, Инка и Сашка подталкивали в правильном направлении еще до того, как я сам сумел нащупать его. Ну что ж, спасибо. Будем считать, что я им обязан. С Ниной или, если мое покаяние окажется запоздалым, с кем-то еще, но я обязан сначала заняться своей судьбой, а уж потом решать, заниматься ли мне дальше неопознанными объектами. Или чем там еще? Может статься – философией… Или философией с литературой. Полетам над Землей пришел конец. Теперь я мог их продолжать разве что в качестве пассажира. Значит, полет мысли был тем более необходим, потому что вообще без полета мне вряд ли стоило жить. А где – в глухом углу или на виду, – не столь существенно. Главное, рядом с любимым человеком успеть совершить то дело, ради которого, как я теперь только начал понимать, я и оставался до сих пор жив, несмотря на искушения судьбы, которыми изобиловала моя летняя работа. Безбрежного океана времени впереди себя я уже не ощущал. А это что-нибудь да значило.
Эпилог. Михаил
Перечитав написанное, Михаил Горский не почувствовал никакой радости. В душе противно ныло. То и дело накатывало чувство, что он сделал что-то не то. Взялся за неразрешимую задачу. Именно за неразрешимую, а не просто непосильную для него, Михаила. Никакое сходство взглядов, вкусов и глубинных устремлений не могло быть достаточным для получения результата, сколько-нибудь сходного с кураевским. Неповторимая индивидуальность творца лежала много глубже их общего духовного слоя. Он не мог воспроизвести ни уникальную ментальность, ни уникальный жизненный опыт, ни интуицию другого человека, поскольку сам, как и любой другой, тоже являлся уникумом. Всевышний создал всех различающимися, несмотря на немалое сходство. Каждому отводится свое. И если кто-то не успевает сделать предназначенное ему в этой жизни, за него и так же, как он, не может уже сделать никто.
Предчувствия Михаила оправдались, пускай и не так скоро.
Черновой вариант «Тактики исчезновения» сестра покойного писателя Ольга Александровна на правах его единственной законной наследницы разрешила опубликовать в Северо-Восточном издательстве. Оставалось только ждать сообщения о выходе романа. Однако время шло, а никаких новостей Михаил не получал. Однажды, спустя почти год, поднимаясь, но эскалатору, Михаил увидел в руках человека, спускавшегося навстречу, книгу с оттиском автографа Глеба Кураева на обложке. Книга была определенно такого формата, какого Михаил никогда не видел. Значит, где-то Глеба печатали, а он об этом не знал. На следующий же день Горский позвонил Вике.
– Да, – подтвердила она, – это издал Мухитдинов. Я давно уже знаю.
– Там только «Полигоны»? – спросил Михаил, с тоской чувствуя, что вот-вот узнает нечто крайне для себя неприятное.
– Нет, там и «Тактика исчезновения».
– И вы мне не сказали! – не скрывая досады, упрекнул ее Михаил. А в ответ услышал:
– Я забыла. Альфред привез мне несколько экземпляров, но я уже все раздала.
Что-то похожее на стыд, только не за себя, захлестнуло душу Михаила. Истолковав затянувшуюся паузу как свидетельство обиды, Вика напомнила:
– Да не переживайте так! Это же самый первый черновой вариант…
– Но я-то и такого не знаю! – вырвалось у Михаила. – Послушайте, а тот вариант, который только у Вас, Вы дадите мне его прочесть – хотя бы в Вашем присутствии?
– Нет, – определенно и резко ответила Вика.
Горский едва не задохнулся от гнева. Какого черта она искала в нем слушателя для своих откровений!
Книгу, изданную Мухитдиновым, он все же достал и прочел. «Полигоны» были идентичны тексту, опубликованному в Москве еще при жизни Глеба. Что касается «Тактики исчезновения», то это действительно был достаточно сырой текст, над которым автор, будь он жив, еще работал бы и работал… Таким было первое открытие.
Второе, и главное, касалось лично Михаила: предчувствие провала всей его затеи оправдалось. Для начала – он пошел совсем не тем сюжетным путем, которой выбрал Глеб. Да и вообще кураевского у него не получилось ничего. Попытка последовать благородному примеру Римского-Корсакова и его коллег по «могучей кучке», дописавших незаконченную Бородиным «Богатырскую симфонию», оказалась бесплодной. Из-под пера Горского не вышло ничего похожего на работу человека, которому он хотел помочь, но который, рассуждая здраво, в этом уже не нуждался.
Оставалось смириться с поражением и отправить собственные «Стратегии» и «Тактики» в нижний ящик стола. Одно дело чувствовать и понимать в унисон с Глебом, совсем другое – творить. В этом вся разница. Тревожить тень любимого писателя, прежде казавшегося таким близким, таким понятным, Михаил больше не собирался. Пора было прощаться.
