Чёрный Магистр

– Что ж ты, Илюша, не спешишь домой, как все прочие?

– Дом мой, как и твой, поди, в иной стороне остался.

– Так и есть. Да и вряд ли то место домом назвать можно сейчас, коль не осталось там никого из родных или близких мне.

– А что, коль не тайна сие, Турай, привело тебя в нашу сторонушку?

– О том я и хотел поговорить с тобой, Илья Муромец. Знамо, поверишь мне на слово, не станешь меня кличить блаженным ты… – И иноземец начал свой рассказ: С кем бы ни встретился я, всюду на лицах людских удивление, мол, чего надобно в краях здешних сему басурманину? Кто с опаской дорогу уступит, а кому и проучить меня вздумается за те грехи, что, по мнению их, племя моё учинило на землях сих. Хотя меня скорей стоит назвать вовсе безродным, ибо рождён был вдалеке от стороны, где жили предки мои. В ту далёкую пору, когда, поди, и сами русичи жили по иным заветам и почитали чуждых ныне богов, мой народ жил в бескрайних степях, кочуя за стадами неисчислимыми с одного места на другое. Когда вдруг пришла беда к нам до селя невиданная. Сказывали, дабы скрыться от неё отгородилось Богдойское ханство от мира всего стеной непроходимой, да и то не спасло его это. Невиданная сила, возглавляемая всесильным чудищем Скипером, пришла зорить сторону нашу. И не могло ничего сладить с ними, ибо приходили орды эти под покровом морока чародейского. Смотришь, не видать никого, а в следующий миг окружён тьмою ворогов. Было это похоже на то, что сам ты видел во время битвы минувшей. Ничего не оставалось племенам нашим, как объединиться, дабы, хоть толику шанса получив, одолеть эту силу поганую. И посчастливилось нам быть богами одаренными – появился средь нас воин великий – Темучин. Возглавил он пастухов да кочевников, и выпестовал из них воинов непобедимых, по силам коим супротив чудищ выстоять стало. Изгнав, однако, проклятых ворогов, решил великий хан, что коль смог он одолеть Скипера, то и Светом всем повелевать сможет. В итоге силой, коей мир он принесть поклялся, стал по земле нести войны и горести. Нашлись, однако, молодцы средь его воинства, кто не забыл предназначения своего, и отправились они по свету белому странствовать, отыскать дабы Скипера и погибель ему принести заслуженную. Одними их оных были я и мои братья названные, Тауказар и Ташказар. Куда их судьба привела мне не ведомо, я ж оказался на Руси. Думалось мне, что не той я дорогой последовал и быть мне убитому на чужбине, но случись вдруг побоищу Камскому! И вижу, как встарь было всё – несметные полчища, скрытые под покровом морока! Знать и вправду в краях здешних затаилось окаянное чудище! И хоть победу удалось русичам одержать, боюсь я как бы ни случилось того же, что было и после возвышения Темучина, когда обратился он в лихо вровень самому Скиперу. Ибо кто не победил бы в борьбе супротив того чудища всё равно люд мирской в проигрыше останется. Каюсь пред тобой Илья, ибо сначала недоброе замыслил я. Как увидел, с какой лёгкостью косишь направо и налево ворога, увидел я в тебе предка своего – Темучина! Стало ясно мне, что рок твой – сокрушить Орду басурманскую, и повести свой народ кровью напоённый, дабы взрастить Орду иную уже. Занёс я булат над сердцем твои, но узрел боль в глазах твоих и мысли прочёл после разговора с Алёшей Поповичем. И понял я, что ошибся в видениях своих. Не стать новым Тимученом тебе предначертано, а – тем, кто сладит наконец?то со Скипером!..

Вспомнились Илье сразу слова Садко о некой силе тёмной, глубоко корни пустившей на земле русской…

– Благодарю тебя, Турай, за доверие, что наказ мне открыл свой. Думается мне, правь глаголешь ты. И беды наши лишь начинаются…

17

Сколько пиров славных бывало в Царьграде, а такому ещё не случалось быть! Накрыли столы прямо на улицах. Боярин ли, дружинник, монах али простолюдин, все сидели вперемешку, братину за упокой жизнь отдавших ради спасенья отечества передавали, или во славу витязей славных чарочку подымали. Пели все и плясали, делились счастьем своим и безмерной радостью. Да, завтра вновь каждый понесёт крест свой, как и прежде, но сегодня все были друг другу равные, сегодня все были русичи, пред неминуемой гибелью выстоявшие!

Тут поднялся из?за стола князь Владимир. За время похода минувшего силы, казалось, вернулись к нему. Борода, совсем поседевшая, зазолотилась вновь, а щёки, что снега белее были, зарделись алым румянцем сызнова. Однако же ноги, как видно, всё ещё плохо держали его, и думалось, дунет ветер и не удержаться князю на ногах. Посему поддерживали его с одной стороны жена его Апраксия, а с другой Лавонтий?митрополит.

– Послушайте, люди, меня, князя вашего. – Тут же стих гул празднества. – Господь соврать не позволит мне, не было ни сна, ни покоя душе моей, пока вы кровь проливали за отчизну нашу. Ведомо вам, как хотелось мне, если уж ни повести за собою рать, так оказаться подле вас на бранном поле?то, но хворь не позволила. Посему оставалось мне лишь денно и нощно Христа молить, ниспослал дабы вам он помощи. И как весть дошла ко мне о победе вашей, понял я, что молитвы сии услышаны были. Одолели вы поганых захватчиков! – Тут же загалдели все радостно. – И не свершиться тому, коль не было б с нами тебя, Илья Муромец! Низкий поклон тебе! – Все взоры вмиг обратились на оного. – Так давай же выпьем с тобою, Илюша, да побратаемся!

Тут же наполнили чашу златую мёдом хмельным до краёв самых. Испил из неё Владимир и протянул Илье, но вдруг покачнулся князь, и коль ни подхватил бы его Левонтий, обронил бы кубок сей. Взял Илья драгоценную чашу из рук патриарха и произнёс:

– Благодарствую тебе, великий князь, но зазря ты мне возносишь хвалу. Я всего лишь отечества сын, как и прочие. Не меня тебе чествовать надобно, а народ русский, супротив захватчика выстоявший. И не я победу принёс на побоище Камском. Обратил в бегство не я басурман орду, а воевода наш, Добрыня Никитич, достойный больше моего чести тобою оказанной. – И с этими словами Илья поднял высоко над головой золотой кубок и с позволения княжьего передал его Добрыне.

Возликовал народ пуще прежнего, заголосил, что мочи есть:

– Пей, Добрынюшка! Пей!

Промолвил Добрыня:

– Спасибо вам, люди добрые, и тебе, князь?батюшка. – И со словами этими испил мёд из чаши поданной.

И вдруг кубок выпал из длани его и с грохотом рухнул на стол. Добрыня схватился за горло, лик его почернел в одночасье. Люди все замерли тут же, глядя на это с изумлением, не смея двинуться даже. Лишь Настасья, жена Добрыни, с криком отчаяния бросилась к суженому своему. Он успел лишь протянуть к ней руку, как повалился и, испустив последний вздох, умер. Повисла тишина гробовая, лишь Настасья Микулична рыдала над мужем своим, как вдруг раздался голос Алёши Поповича:

– Ах, ты, собака?князь! – Вспомнились тут же ему слова отца его, Левонтия. – Илью погубить хотел, а жизни Добрыню лишил! – И со словами этими на князя кинулся, обезумев словно. За ним, было, кинулся Илья, но вдруг толчея началась какая?то, и он не успел ухватить за рубаху товарища. И Алёша, отталкивая Левонтия, заслонявшего собой князя, кинулся на Владимира. Одним ударом повалил он его. Тут же закричал кто?то:

– Убили князя! Убили!..

Опрокинулись тут же столы со звоном и грохотом, расступился народ, в ужас придя, и ощетинились стрельцы да дружинники клинками булатными. Вольга Алёшу от князя, дух испустившего, оттягивает. Но беспокойные возгласы потонули в крике Дюка Степанова:

– Погубили князя вы! Погубили, ироды!

Обступили богатыри Алёшу, закрыв того со всех сторон.

– След вам отдать нам убийцу Владимира! – продолжал верещать боярин Дюк.

Вавила ответил ему, сжимая в руке булаву, откуда ни возьмись в руке его взявшуюся:

– Ты, боярин, остынь пока. Погубили не только князя, но и Добрынюшку. Коль вина за Алёшей, ответит он, но лишь после того, как всё выясним…

Дюк с боярами прочими, на стрельцов глянув, махнул на витязей:

– Взять душегуба немедленно!

Зазвенели секирами стрелецкие молодцы, но встал на пути их Левонтий вдруг:

– Постойте же вы, люди добрые! Что же вы свару затеяли?!

– Ты за сына своего заступаешься? – бросил патриарху Степанов Дюк. – Сам же видел, чего натворил здесь твой выродок!

– Видел я! Видел! Но Вавила прав! Нечего кровь проливать, её проли?ли достаточно! Христом?богом прошу, опустите мечи свои окаянные…

Нерешительно охрана княжья опустила булаты свои вслед за дружиною. Взяли на руки богатыри своего брата от отравы погибшего, прочие же – князя убитого, и понесли к княжьему терему. Народ расступался пред этой процессией. Казалось весь Киев потонул в тишине полной скорби, лишь Настастья с Апраксией своих мужей оплакивали…

18

Кудрёванко, разодетый в красный стрелецкий кафтан, сжимал в руках меч и весь трепетал от нетерпения. Сейчас всё должно пройти без сучка и задоринки, ибо он понимал, что ему не видать, как своих ушей, нового прощения от Чародея. Он вновь с ужасом вспомнил, как тот явился к нему в темницу после длительного похода от реки Камы в Киев. Тогда Кудрёванко, буквально, весь сжался от страха и ужаса, при виде таинственного служителя. Ему подумалось, что тот пришёл к нему, дабы покарать за то, что не сладили он и прочие с воинством русичей на Камском побоище. С самого начала Кудрёванко понял, кто на самом деле всем хороводит. Жидовин и Идолище глубоко заблуждались, раз тешили себя мыслью, что всё будто бы следует согласно их замыслу. Но вопреки тягостным ожиданиям Чародей обратился к узнику вполне благосклонно:

– Как ни странно, но я даже рад, что ты остался в живых.

– Благодарю, господин, благодарю… – Залепетал пленник.

– Твои ратники успешно добрались до Киева под покровом моего повелителя. Я дарую тебе возможность смыть свой проступок. Ты возглавишь их…

И вот сейчас всё решится. Послышалось, как в сенях княжьего терема засуетился народ. Идут! Они идут! Кудрёванко махнул своим воинам – приготовиться…

Только вошли богатыри и стрельцы, держа на руках мёртвых Владимира и Добрыню, боярами ведомые, как вдруг захлопнулись двери терема за ними. И тут же налетел на вошедших кто?то. И пролилась кровь! Вороги, в стрелецкие да боярские одежды ряженные, со всех углов повыскакивали, и давай разить, казалось, всех кто ни попадётся под руку. Вот только, отметил Илья про себя, меч из ножен доставая, кто?то из бояр и стрельцов от страху трясётся иль бежать пытается, а кто невредимый, как ни в чём ни бывало, мимо душегубов проходит в сторону. Измена! – промелькнула мысль у Ильи в голове. И уж, было, готов он был в сечу ринуться, как вдруг почувствовал, что кто?то в спину ему лезвие воткнул. Тут же руки от боли адской бессильно разжались. Глядь назад – это Гришка Степанов его засапожником ударил! А затем, даже не глянув на Илью, схватил он меч?кладенец, из рук выпавший, и пропал из глаз долой. Прочие же богатыри не на шутку с супостатом вероломным схватились, и никто не увидел Гришки предательство. Ноги Ильи подкосились, и рухнул на пол он.

Алёша Попович в атаку немедленно бросился, высматривая меж тем, где его батюшка? Но так и не найдя его ни живым, ни мёртвым, выдохнул облегчённо, знать не вошёл он в терем?то. Тут же выхватил из руки ряженного клинок и давай разить проходимцев, как видит вдруг среди них Кудрёванко! Что он делает здесь, коль сидеть должен нынче в темнице узником? Как оттуда сбежал? Кто его выпустил? Тут же Алёша бросился на него:

– Зря я тебя не удавил голыми руками ещё на Камском побоище! – Крикнул он на Кудрёванко глядючи. Тот же увидал только Алёшу, так сразу страхом сменилась радость на лице его. После очередного удара богатыря выпала из рук его сабля, и свалился он на колени пред витязем. Взмолился он, было, о пощаде, но увидел ненависть лютую в глазах противника. Бросить успел он только последний взгляд на стоявшего в стороне Дюка Степанова, как слетела голова с плеч его. Лишь Илья, на полу лёжа, кровью истекая, заметить успел куда перед смертью глянул Кудрёванко. Глаза его уже пеленой красной застлало, но нашёл в себе силы он не сомкнуть очей своих, так как заметил вдруг меч Святогоровый в руке Гришки предателя, стоящего позади боярина Дюка. Степанов же уловил на себе взор раненного Ильи и словно оскалился.

В этот момент всё стихло. Илья попытался понять, что произошло, как перед ним показался Садко:

– Илья, что с тобой? – Тут он, видимо, увидал кровь и промолвил: – Тебя ранили!

Илья попытался что?то произнести, как его подхватили на руки.

– Степа… – Всё силился он из себя выдавить, когда все услышали, как с грохотом отворились двери и в зал высыпали ощетинившиеся копьями молодцы из княжьей охраны, видать прибежавшие со стен крепостных. В след за этим раздался голос Дюка Степанова:

– Слава тебе, Господи! Поспели уж наши спасители! – Из?за спин ратников тут же показался народ киевский. – Никто и помыслить не мог о вероломстве подобном! – Крикнул Дюк, на дружинников перстом указывая. – Их встречали здесь как победителей, наших защитников, а они что удумали?! Сговорились с проклятым Кудрёванко, погубили князя с Добрынюшкой, и задумали нас всех здесь вырезать! – тут же наперебой «выжившие» бояре начали Дюку поддакивать. – Что ж вы наделали? Совсем, поди, от крови и убийств обезумели?! Коль ни Дунай и Григорий, так и погубили бы нас и остались бы безнаказанны!

Изумлённые богатыри устремили свои взоры на стоявших пред Дюком Дуная и Гришку. Никто даже представиться в страшном кошмаре не могло, что такой бравый рубака, как Дунай мог предать своих соратников!

На Дюка, ни о чём не думая, под крик испуганной толпы бросился Алёша Попович. Казалось, Гришка и Дунай даже не попытались удержать его, однако же, обнажили мечи пред кинувшимися, было, за Алёшей дружинниками. Но к своему удивлению Алёша вдруг застыл, понимая, что не способен даже пошевелиться, опутанный чарами колдовскими. Дюк наклонил к нему голову и тихо, так чтоб никто не услышал, произнёс:

– Дам тебе, Алёшенька, я совет отеческий. Ты б утихомирился, и товарищей своих пришпорил. И подумай лучше о своей Еленушке, да о батюшке престарелом. Всем вам есть кого поберечь, так ведь же? – И почувствовал Алёша, как бессильно опустились руки его…