Нуониэль. Часть первая
И вот мы снова оказались среди скал. Выбившиеся из сил после спешного перехода по открытой местности, радостные, что ноги снова ступают по твёрдым камням, а не уходят по колено в снег, мы упали на острые валуны, чтобы перевести дух. Но Лорни быстро поднял нас на ноги, сообщив, что рядом есть пещера, защищённая от ветров. Не прошло и получаса, как мы уже сидели под скалой у костра и слушали завывания ветра, бушевавшего снаружи. Эта пещера служила раньше старому звездочёту Мирафиму перевалочным пунктом. Лорни знал об этом укрытии, ибо несколько раз совершал со своим учителем походы в «звёздную наблюдальню» – место, где в тиши и уединении пытливый старик силился раскрыть тайны мироздания. Некогда большой вход теперь завалили булыжники, так что нам пришлось согнуться в три погибели, чтобы проползти внутри. Но зато ветер, шумевший снаружи, сюда не проникал. Вокруг пещеры росли витиеватые карликовые сосенки, а чуть дальше – за хребтом, где белоснежный южный склон горы переходил в северный, начиналась горная долина, покрытая величественными, гигантскими елями. В самой пещере ещё лежало несколько толстых стволов этих елей, из которых мы и сложили костёр.
Когда тёплый свет пламени осветил стены, Ломпатри и Воська испугались того, что предстало их взору. В глубине пещеры, там, где пол плавно переходит в стену, лежало нечто, похожее на скелет огромного существа. Сначала рыцарь и его слуга приняли это за живого зверя, притаившегося здесь, но очень скоро стало ясно, что эта громадина не шевелится и не подаёт признаков жизни. Глянув на непонятную фигуру ближе, Ломпатри показалось, что это просто камни, принявшие столь причудливые формы. Но, коснувшись древних форм, стало ясно, что это в действительности окаменелые кости. Из разговоров выяснилось, что жители Дербен нет да нет, а натыкаются время от времени на такие вот чудные исполинские кости. Навой ещё в детстве нашёл такой скелет на берегу озера Аин. Древнее существо напомнило рыцарю огромный вход в храм, где жили жрецы, и большие каменные плиты рядом с теми древними постройками. Статуя в храме тоже, видимо, из от тех незапамятных времён, когда и людей-то по этим землям не ходило. Да и сам Стольный Волок, тянущийся от столицы к столице, проложили так давно, когда ни этих столиц, ни Троецарствия не существовало.
– Расскажи мне больше о форте, – попросил Ломпатри скитальца, когда все уже грелись у костра.
– Я туда никогда не ходил, – ответил Лорни. – Знаю только, что форт этот старый. Мой учитель называл его древней постройкой. Такой же древней, как Белые Руины, где вы со жрецами поругались. Не знаю, кто всё это построил. Но, судя по всему один из строителей – наш друг, – и Лорни оглянулся на скелет в дальнем углу пещеры.
– Значит, «Врата» построены не подданными Вирфалии? – спросил Ломпатри.
– Я в этом плохо разбираюсь! – замялся Лорни. – Мой учитель смотрел не в прошлое, а в будущее. В этом отношении он ближе жрецам, нежели магам. Учителя больше влекли звёзды и свет, а не грязные камни.
– Глянуть бы сейчас на карты господина Нуониэля, – сказал Ломпатри. – Есть там и очень старые экземпляры.
– Ваш спутник и впрямь хранит много секретов, – заметил Лорни. – Дивлюсь я на вас, господин нуониэль, – обратился он ко мне. – То, что я выдержку вашу угадал и стойкость к невзгодам – это пустое! В горах ведь не крепкое тело спасает, а норов. Чем круче склоны гор, тем круче норов надобно, чтоб покорить их. По глазам видно, что вдоволь у вас большая.
– Кто большая? – переспросил Навой.
– Вдоволь! – повторил Лорни. – Человека по вдоволи меряют. Вот я всю жизнь в лесах провёл, но народу всё же повстречал немало. Не скажу, что так много, как в ином граде стольном. Но ведь в граде как: мелькнёт человек перед глазами, и исчезнет. А что у него за душой? Какова его природа? Какова вдоволь? Вот в глуши, где люду мало, если кого встретишь, уж точно поймёшь, кто таков. В городах-то люди все пуганые – душу прячут, а тут, на просторе, куда её денешь. Вот она, как на ладони! Столько лет скитаюсь – глаз намётанный стал: сразу вижу, что за человек.
– Так что за вдоволь-то такая? – снова спросил Навой.
– Вот ты возьми какого-нибудь благородного человека. Любого.
– Ну вот господина рыцаря возьмём нашего! – весело сказал Навой, указывая на хмурого Ломпатри.
– Рыцаря, так рыцаря, но, пожалуй, не господина Ломпатри. Возьмём другого. Да не суть кого! Вот сидит такой благородный в своём замке, за каменными стенами, в залах, увешанных толстыми шкурами, да с коврами глубокими. И вина у него атарийские, яства свежие, шкатулки да безделушки резные из Сарварии. Камины топлены, а в бойницах не рыбий паюс, а настоящее стекло местифальских мастеров. Трапезничает наш рыцарь курицей. Ножку раз укусил, и псам своим кинул, чтоб доели. А теперь возьми этого рыцаря да посади в чисто поле, да или вот хоть к нам сюда, на горы! Да посади его нагого! Что думаешь, попросит он у тебя свои дорогие платья? Потребует на ноги сапожки из телячьей кожи? Станет нос воротить, коль ты ему холодную куриную ножку предложишь?
– А ты думаешь, не станет? – улыбаясь, спросил Воська.
– Он у тебя не кафтан расписной потребует, а вот шкур потеплее, – засмеялся Лорни, поглаживая рукав своей грязной шубы, связанной из шкур разных зверей. – На ноги валенок попросит, да потолще, а из еды всё возьмёт, что ни предложишь!
– Мало ты благородных видывал, скиталец! – махнул рукой Воська. – Такие строптивые бывают – хоть в гроб ложись! Это я не об вас, господин Ломпатри.
– А ты его чуток выше в горы заведи – образумится. А коль нет, так ещё выше. Горы большие, а человек – тьфу – клоп! Рано или поздно – обломается.
– Ну хорошо, обломался наш благородный. Дальше что? – спросил серьёзный Навой.
– А дальше самое интересное! Возьми теперь этого благородного, да посади обратно в его замок. Вот коль он снова начнёт по старой привычке собакам надкусанную куриную ножку кидать, да в дорогих нарядах ходить, когда вокруг никого нет – то вдоволь у него маленькая. А если к прошлому не вернётся, а станет на вещи по-новому смотреть, вспоминать невзгоды и лишения, и с благодарностью принимать и курочку, дорогой кафтан, и тёплую постель – велика вдоволь человека. Вдоволь – она как мешок: если мала, то туда лишь малые вещи помещаются. Одёжа, безделушки, диковинки. А если вдоволь большая, то поместится туда всё самое большое в жизни – и умеренность, и радость, и счастье, и снисхождение. Вынь из такого огромного мешка сапожки из телячьей кожи – и не заметишь, что нет их больше, ведь мешок огромен, вещей там много и все они велики.
– Что про меня скажешь, хожалый? – спросил его Ломпатри. – Велик мой мешок, али мал?
Лорни помедлил с ответом, стукнул пару раз палочкой по углям и закутался поглубже в свои шкуры.
– Горы покажут, господин рыцарь, – нехотя ответил скиталец. – Горы умножают всё сто крат.
– Обидеть меня боишься ответом? – не унимался Ломпатри.
– Не боюсь! В горах не рыцарей бояться надо и не бандитов. Самих гор страшиться стóит.
Глубоко за полночь Лорни вывел компанию на горный пик, где возвышалась каменная постройка в несколько этажей. Разглядеть во тьме, что это за строение, помогли две луны, светившие здесь ярче, чем в долине. Лунный свет отражался от снега и заливал пространство сумеречным маревом, холодным и пустым. Облака плыли у самых ног, но даже тут кружились снежинки. Малые числом и размером, они двигались в воздухе то вверх, то вниз. А потом, внезапно их уносил порыв сильного ветра.
Внутри «звёздной наблюдальни» Лорни строго-настрого запретил зажигать факелы и разводить костёр. Единственное место, где он позволил затеплить небольшой огонь – худая пристройка с отдельным входом. Там едва могли поместиться двое, но скиталец настаивал, чтобы ночевали все именно там. Кое-как, сидя, прислонившись к холодным стенам, грея ноги у железного ведра, с парой тлеющих поленьев, мы скоротали остаток ночи. Только под утро, когда свет уже забрезжил сквозь дверные щели, сон накрыл рыцаря и его спутников. Признаться, в дрёме я и сам не заметил, как Лорни спозаранку вышел из нашего укрытия. Во сне мне вновь привиделись смутные очертания того другого мира, в котором я жил по ночам. Но зыбкий сон, не накрывавший меня вуалью тьмы, лишь томил своей скрытностью. Мне требовалось разгадать этот мир, постичь его тайну. Я думал о тёмной траве, которую колышет ветер, вспоминал башню из чёрного камня и, конечно же, то существо, смотрящее вдаль. Я думал о крыльях этого существа, тянущихся шлейфом по холодным камням и конечно же о свете, исходящем из тех огромных глаз. Сумей бы я воскресить тот сон, несомненно, заглянул бы в бездонные, светящиеся очи ещё раз. Даже сейчас воображение рисовало мне эти живые источники света, струящиеся холодными токами, подобно лесным ключам, играющим на солнце в тёплый летний день.
Когда мне померещилось, что я вот-вот провалюсь в мир снов, меня что-то одёрнуло, схватило за руку и вытянуло обратно в явь. В ведре у моих ног тлел уголь; это всё, что осталось от вечернего костерка. Люди жались друг к дружке, глубоко вдыхая и выдыхая морозный воздух. А Лорни уже и след простыл.
Я тихо поднялся, заткнул за пояс свой меч в берестяных ножнах, и вышел. Закрывая дверь, я ещё раз глянул внутрь: не разбудил ли кого. Солнце, плывущее над самым горизонтом, светило, что называется, наослепь. Но опустить взор казалось также невозможным; ведь снег горел ещё ярче. Прищурившись, я поднял перед лицом руку, закрываясь от солнечных лучей. Только так я хоть что-то смог различить в белом мареве мороза. Солнце нисколько не грело. Оставив надежду избавиться от озноба, я отправился на поиски скитальца. Я не верил, что он дал дёру от нас. Также с трудом согласился бы с человеком, который сказал, что этот лесной малый свалился кубарем с горы или завершил свой жизненный путь каким-либо иным дурным способом.
Я обнаружил Лорни за углом «наблюдальни». Он активно работал лопатой, наполняя снегом старые деревянные сани. Увидев меня, он передал лопату мне и велел, как заполню сани до отказа, тащить их к сторожке, где мы провели ночь. Сложно работать, когда не понимаешь, зачем это надо, и каков будет конечный результат. Но, нуониэли не задают лишних вопросов, и поэтому я просто занялся погрузкой снега.
Когда я понял, что вспомнил ещё один элемент своей прошлой жизни, я перестал замечать озноб и голод, мучивший меня с самого вечера. Нуониэли не задают вопросов! Интересно, как это пришло мне в голову? И как неожиданно я вспомнил эту особенность своего народа! Новая деталь моей былой жизни несказанно обрадовала меня. Теперь моя хандра, проявлявшаяся ранее в страхе воспоминаний, исчезла, как тьма исчезает с приходом солнца. Мне захотелось вспоминать снова и снова. Я ощутил желание узнать всё, что я знал до ранения. Стать тем, кем я был тогда! Какая бы это была радость! Я вновь познакомился бы со всеми этими замечательными людьми. Сейчас я знаком с ними как кто-то, кто подобен ребёнку и не знает себя. Но если бы я всё вспомнил, вспомнил бы себя самого, я бы ещё раз познакомился с каждым из отряда рыцаря Ломпатри. Ведь все они замечательные и прекрасные люди. И провинция у них просто замечательная. Горы тоже великолепны. Даже этот снег и непонятное задание Лорни, от которого я согрелся и даже слегка взмок, тоже самое лучшее, что может быть в жизни!
Я приволок нагруженные снегом сани к сторожке. Тут все уже проснулись. Через открытую дверь я заметил самого скитальца. Он листал старую книгу звездочёта. Над огнём в середине сторожки висел котелок с небольшим отверстием в нижней части.
Гений звездочёта Мирафима заключался в том, что он разгадал тайну света. По мнению этого уважаемого жителя Степков, всё, что мы видим – есть не сами предметы, а лишь свет, который от предметов отражается. Солнечный свет, попадая на льдинку причудливой формы, изменяет направление своего движения, и мы видим «солнечных зайчиков». А если всё – свет, то, глядя на предметы через льдинку определённой формы, эти самые предметы будут выглядеть по-другому. Эти нехитрые рассуждения и легли в основу идеи дальнозора. Осознав принципы, Мирафим потратил годы, изучая лёд и его формы, разглядывая различные предметы через ледышки, которые он сам мастерил. В итоге, он нашёл идеальные формы льдинок, глядя сквозь которые, предметы выглядели крупнее.
Секрет дальнозора крылся в десяти огромных латунных посудинах, похожих на тарелки с круглым дном. Лорни, следуя рецептам своего учителя, заполнил эти блестящие плошки чистой талой водой. Именно для топки снега он повесил над огнём в сторожке котелок. Больше всего времени заняло наполнение сосудов. Как объяснил скиталец, нельзя сразу наливать воды до краёв – так лёд получится прозрачным только по краям, а в центре, где толще всего, он будет белый с многочисленными трещинками и пузырьками. Поэтому Лорни наполнял сосуды постепенно, ожидая, пока каждая порция воды станет не жидкой, а густоватой, готовой вот-вот затвердеть.
Ровно в полдень скиталец стоял перед входом в каменное строение, а на земле, у ног ученика звездочёта лежали десять посудин различной формы, наполненных повторяющим эти формы льдом. Всё было готово для сбора чудо-устройства.
Изнутри «звёздная наблюдальня» оказалась пустым залом, засыпанным толстым слоем снега. Крыша этого сооружения не составляла единого целого со стенами, а лежала на круглых вращающихся колодках, для того, чтобы эту крышу поворачивать в разные стороны. От середины потолка до стены шёл проём шириною чуть более аршина. Когда оттуда с помощью длинных шестов сбили снег, мы увидели синее небо, озарённое далёким солнцем, ползущим у горизонта, но всё же не столь низко как казалось с дербенских лугов. В центре помещения находился постамент, на котором стояло само устройство – длинные железные реи, выходящие наружу через проём в пологой крыше. На эти реи Лорни и принялся устанавливать тяжёлые ледяные «блины». В помощь он взял только меня, подробно объяснив перед этим как обращаться с хрупкими и очень важными блинами. Лорни наказал мне не дышать на эти шутки. Запрещалось также подпирать падающий или выскальзывающий блин ногою или бедром. Брать в руки – только в двойных рукавицах. Все эти предосторожности требовались для того, чтобы форма глыбищ не изменилась от тепла, которое исходит от живого существа. Но процесс установки ледяных блинов на реи, уходящие в дыру на потолке меня интересовал чуть меньше, чем то, почему именно меня Лорни попросил помочь ему с самой ответственной частью сборки. Ведь до этого момента никто из людей не просил меня помочь с чем-то важным и особенным. Я дрался, когда дрались все остальные. Бежал, когда бежали другие. Не спал, когда приходила моя очередь дежурить. Но особых заданий мне никто не поручал. Даже Ломпатри. Все они относились ко мне не как к члену отряда, а как к дополнению, которое может делать какую-то работу, но полностью заменить человека не в состоянии. Мне хочется верить, что этот скиталец Лорни, провёдший половину жизни в глуши, разглядел во мне существо аккуратное и более чуткое, чем прочие члены отряда. Хотя может статься, что скитальцу взбрело в голову, будто нуониэли менее тёплые и выдыхают не такой горячий воздух, как люди.
Когда ледяные блины стояли на своих местах, Лорни извлёк из-под постамента свёрток чёрной ткани с многочисленными швами и заплатками. Кусок материи, старый и грязный, чем-то напоминал одежды скитальца. Этим просторными полотном Лорни обернул реи с ледяными блинами так, что вся конструкция стала похожа на большого, кривого и толстого червя. В начале, там, где стояли совсем маленькие блины, червяк был тонкий, а на другом конце, уже над крышей, толстенный.
Конструкция дальнозора оказалась продуманной до мелочей. Лорни, с помощью рычажков, мог сдвигать каждый из ледяных блинов вперёд и назад, добиваясь идеального изображения. Скиталец достаточно долго провозился с этим делом, глядя в тонкий конец чёрного червяка. Потом он послал Навоя, Воську и пленного Акоша на подмостки, находившиеся под самой крышей. Там, толкая рычаги, троица повернула крышу так, что Лорни смог навести дальнозор на Дербенский Скол. После этого скиталец ещё некоторое время дёргал рычажки, радостно хихикал и потирал руки, как ребёнок, которому вот-вот вручат долгожданный подарок. Затем он хлопнул в ладоши и сообщил, что всё готово.
Я и рыцарь стояли у входа в ожидании: Лорни запретил нам находиться у дальнозора всем вместе, чтобы «не нагревать собой пространство». Когда мы подошли ближе, Лорни скомандовал нашим на подмостках поворачивать крышу «до наоборот». Те налегли на рычаги, и деревянная крыша покатилась по круглым каменным колодкам, скрипящим и хрустящим так, будто они рассыпа́лись в пыль под непомерной тяжестью. Мы внизу в это время поворачивали сам постамент с дальнозором. После команды «стоп» Лорни прыгнул на постамент и направил устройство на «Врата». Скиталец разглядывал что-то через тонкий конец червя с таким восторгом, что остальные невольно заразились этим хорошим настроением и сами стали гоготать и мотать головою, дивясь ребячеству своего спутника.
– Теперь ваша очередь, господин рыцарь, – улыбаясь, сказал Лорни нашему командиру.
В следующие несколько минут меня не покидало странное чувство, которое, как мне казалось, испытывает каждый, когда оказывается на рубеже времён или событий. Ощущение того, что заканчивается один мир, и наступает другой, нахлынуло на меня именно тогда, когда Ломпатри медленно ступал к устройству. Да, я недолго путешествовал с рыцарем, и я мало знал о нём. Но всё же, этот рыцарь и этот поход – вся моя жизнь. Я не помнил своего прошлого, а тот короткий отрезок жизни рыцаря заменял мне всё моё существование. Но, даже глядя на этот крохотный кусочек, несложно представить в уме всю остальную картину. Несколько дней рядом с этим человеком оказалось достаточно, чтобы разгадать всю его суть. По-крайней мере, так мне казалось тогда, за мгновение до того, как Ломпатри глянул в дальнозор. Этот рыцарь был самым умным из тех людей, которых я повстречал. И он был силён. Да, возможно, телесные силы истощились с годами, но сила воли оставалась столь же несгибаемой, как его сияющий меч. Ещё я видел, что перед лицом трудностей и опасности, Ломпатри проявлял несокрушимую твёрдость характера, воодушевляя всех, кто находился рядом. Когда мы оказывались на волосок от смерти, я чувствовал, как люди меняются, а я, мой разум, моя душа оставались непоколебимыми и спокойными. Даже если бы сама смерть заглянула мне в глаза, я остался бы спокоен и трезв рассудком. Но моё спокойствие – это лишь отстранённость, которая, скорее всего, свойственна всем нуониэлям, или же всем сказочным существам. Но Ломпатри – человек. И как все люди, он должен бояться смерти, страшиться перемен, избегать боли. Однако, выходя на открытый бой с неизвестностью, рыцарь каждый раз демонстрировал несвойственную его товарищам выдержку и ту самую твёрдость. Тело его ныло от напряжения, в душе властвовал страх, но разум оставался чист. На грани жизни и смерти разум Ломпатри представал властелином и тела и души. А если мне и удавалось узреть страх, беспокойство, тревогу или слабость в этом могучем человеке, то лишь на миг. Теперь, подходя к мудрёному устройству медленным шагом, Ломпатри тоже казался спокойным. И всё же в плавных движениях я узрел нерешительность. Он спокойно сидел с Акошем и его бандой у костра в чистом поле. Он спокойно вёл беседу с лукавившим старостой в Степках. Без всяких сомнений рыцарь выходил на битву с разбойниками туманным утром у древнего храма. Увидав друга, раздираемого волками, Ломпатри без колебаний бросился на выручку. А тут, на вершине горной цепи Чнед, перед сложным механизмом звездочёта Мирафима, великий воевода, владыка провинции Айну и подданный короля Хорада вдруг замешкал, подобно заяц, перед тем, как выпрыгнуть утром из своей норки на открытую опушку.
Ломпатри приблизился к устройству. Лорни попросил рыцаря сесть на шаткую, сколоченную наскоро скамейку из толстых, круглых, еловых веток и посмотреть одним глазом в «червя», а другой глаз закрыть. И только Ломпатри глянул в дальнозор, как тут же отпрянул от него, как женщина, открывшая сундук и увидавшая там мышь. Непонимающе, рыцарь посмотрел на Лорни, но тот лишь ласково улыбался в ответ, тыкал пальцем на дальнозор, и кивал Ломпатри, как бы говоря: «всё хорошо, так и должно быть». Во второй раз, Ломпатри смотрел в устройство уже дольше. Ему оказалось сложно держать один глаз закрытым, поэтому рыцарь приложил к нему руку. Но Лорни тут же взял рыцаря за обе руки и положил их на рычажки. Затем скиталец медленно начал переводить эти рычажки в разные положения, что вызвало у Ломпатри искренне удивление и восторг. Теперь, стало видно, что, глядя в «червя», рыцарь испытывал искреннюю радость и восхищение. Но, как и свойственно Ломпатри, он быстро опомнился и стёр с лица детское выражение счастья. Он выпрямился и протёр глаза руками.
– Воська, – скомандовал Ломпатри. – Подай карту.
Слуга выполнил поручение, передав своему господину старый кусок кожи, который Закич обнаружил в одной из сожжённых деревень по прибытии в Дербены. Видавший виды лоскуток и картой-то сложно было назвать. Но Ломпатри попросил скитальца указать, где они сейчас находятся. Лорни понял проблему рыцаря и подробно объяснил, где построена наблюдальня, и как далеко «Врата», Скол и древний храм, где жил жрец Наимир. Ломпатри кивал головой и молча глядел то на карту, то в дальнозор. Потом он вернул карту Воське и глубоко вздохнул.
– Такую бы штуковину, да во времена нашествия Белых Саванов! – воскликнул Ломпатри смеясь. – Загнали бы их обратно на острова, откуда они явились. А может, и куда подальше!
Рассмеявшись своей же шутке, Ломпатри приободрился и стал глядеть в устройство, страстно дёргая рычажки, очевидно менявшие угол обзора, открывая новые места наблюдения. Сначала мы все следили за ним с интересом. Но рыцарь всё сидел и сидел, щёлкая рычажками, время от времени восторгаясь чем-то, что видел через дальнозор. Это продолжалось так долго, что всем стало скучно. Вернулось ощущение холода и усталости, а голод с новой силой дал о себе знать. Воська раздал остатки пережаренной зайчатины, но этого, конечно же, оказалось недостаточно для того, чтобы снова ощутить чувство сытости. Когда солнце стало клониться к горизонту, Ломпатри попросил показать ему лагерь возле Скола.
– Весь форт отсюда не видать, – сказал мне Ломпатри, когда остальные занимались перенаправлением устройства. – Но то, что я видел, вызывает больше вопросов, нежели ответов. Форт хоть и называется «Врата», но ворота как с одной стороны, так и с другой, которая смотрит на Сивые Верещатники, нисколько не примечательны. Странно всё же, отчего они так назвали этот форт? Люди внутри не вооружены; только на стенах и за стенами. Что находится в укреплении внутри стен, конечно, не видно. Возможно, детей держат там. Но всё же я не увидел признаков присутствия большой группы пленных. Зато теперь я знаю, как устроен этот форт. И всё же дети должны быть там. Глянем сейчас на эти штольни, и, если ничего странного нет – двинем на «Врата».
Ломпатри говорил всё это не столько мне, сколько самому себе. Рыцарь полностью погрузился в раздумья и планирование. И что-то не давало ему покоя. Понятные и видимые лишь ему одному причины и следствия всего предприятия не сходились. Ломпатри чувствовал и понимал – что-то он всё же упустил. Лорни продолжал настраивать дальнозор, а рыцарь ходил взад-вперёд, бубня себе под нос единственное слово: «неразумно». Он повторял это слово вновь и вновь, пока Лорни не окликнул его. Ломпатри поспешил сесть на уродливую скамейку, уткнулся в устройство и стал лихо управлять рычажками, с такой лёгкостью, будто бы делал это всю жизнь. Лорни предупредил рыцаря, что солнце уже садиться и скоро ничего будет не видать. Но на этот раз наблюдение продлилось лишь несколько минут.
– Подземные твари! – воскликнул Ломпатри, подпрыгнув на скамейке. – А ну глянь!
Мы с Лорни приблизились к нему. Тут же подоспел и Навой. Сначала Лорни посмотрел в устройство, затем старый солдат, а потом и я заглянул в эту чудо-машину. Сказать, что я удивился – ничего не сказать. Я действительно увидел то, что находилось на расстоянии нескольких дней пути. Поселение у подножья Скола выглядело так, будто лежало у меня на ладони; небольшой лагерь из нескольких халуп. Одна из построек выглядела вполне прилично, а другие больше походили на сараи для дров. Через лагерь строем шли сутулые фигуры, несущие каждая по большому камню. Эти камни они сбрасывали в овраг. По дну оврага бежал ручеёк. На излучине я увидел несколько фигур в белых одеяниях. Они охраняли группу детишек, возящихся в воде – видимо, стирающих что-то.
– Это они! – услышал я голос Навоя.
– Нашли! Отлично у нас получилось, правда, господин рыцарь? – радостно спросил Лорни. Но Ломпатри не ответил.
Я повернул правый рычажок и волшебный «глаз» повернулся чуть левее, открывая то, что ещё миг назад оставалось недоступно кругозору. Когда я повернул левый рычажок – «глаз» поднялся вверх, открывая земли, лежащие за лагерем возле Скола. Но при этом всё помутнело и пришлось поворачивать ещё один небольшой рычаг, чтобы снова всё выглядело чётко. Этот последний рычажок был соединён с хитрым механизмом, изменяющим положение одного из ледяных блинов. Именно от его положения и зависела чёткость того, что я видел. Четвёртый рычажок двигал ещё один блин. От него зависло то, как широко я видел перед собою. Когда я стал двигать им, поселение у скола стало уменьшаться, и вскоре я видел уже весь лес. Когда я отвёл блин ещё дальше – я увидел и часть самого большого предмета в Дербенах – часть Скола. Красота и необычность этих гор поразили меня. Солнце уже касалось горизонта, и поэтому каменные склоны гиганта окрасились в холодные, мрачные тона грядущих сумерек. Верхушка же склона ещё горела ярким жёлтым цветом, напоминающим пожар. Там на вершине стоял осенний лес, ещё не потерявший золотую листву. Это буйство красок так захватило меня, что я, методом проб и ошибок, начал поворачивать механический глаз невероятного устройства. И хотя меня переполнял восторг и удивление – я не пропустил то, что происходило вокруг меня в эти последние моменты.
