… Меня трясет за плечо жена.
Она испуганно говорит:
– Леша, Леша, проснись!
Я с трудом открываю глаза, вижу темноту и крохотный кусочек света откуда-то сбоку. Я лежу, уткнувшись носом в жаркую подушку, и не понимаю, что со мной происходит: это очередной сон или я уже проснулся?
– Ты кричал во сне, – говорит жена. – И ты горячий, как утюг.
Я поворачиваюсь на спину. Тело тяжелое и непослушное, как выброшенный на берег допотопный дредноут. Плохо… Я пытаюсь что-то сказать, но тут же сбиваюсь с мысли. Странное ощущение, что я еще сплю и вижу сон, не проходит.
Жена приподнимает мою голову, и я вижу горсточку таблеток на ее ладони.
– У тебя температура под сорок. Выпей…
Я снова пытаюсь сказать какие-то слова, но они приходят снова оттуда, из сна:
– Я не хотел… То есть я хотел просто погладить Трехцветную по голове, а потом… А потом она исчезла.
Жена громко говорит:
– Открой рот.
Я подчиняюсь и тут же чувствую медикаментозную горечь во рту.
– Пей.
Я послушно пью воду и, немного придя в себя, говорю:
– Только аспирин не нужен.
– Я знаю. Господи, зачем ты выходил чистить снег голый?!
Я пытаюсь улыбнуться… Что, совсем голый и даже без трусов, да?
Наташка кричит, что я последний дурак.
– Ты утром совсем здоровый пришел. У тебя же все прошло!.. Ты был веселый и добрый, как новогодний медведь. Неужели нельзя было надеть куртку?!
Можно было, можно… Только я очень сильно расстроился из-за рассказа. У меня ничего не получалось, понимаешь? Уже сейчас я не помню, что именно не получалось. Какие-то слова… Но, они, эти слова, уже давно стали мне чужими.
Кружится голова… Наташка сует мне под мышку термометр.
– Если за сорок, я вызову «скорую».
– Сколько сейчас времени? – я плохо вижу после сна без очков. Круглые часы на стене напротив плывут в густом тумане.
– Пол-третьего. Ты уснул, примерно, в десять и сразу стал храпеть и метаться. Потом заговорил…
Я перебиваю:
– Что?
– Бред какой-то про то, что все кончается… А, мол, вечность похожа на букет из ромашек и оборванных кончиков электрических проводов.
Я сажусь. Жена пытается меня удержать.
– Лежи, глупый.
Но мне просто необходимо встать.
– Мне в туалет нужно, – я опираюсь на плечо Наташки и встаю на ноги.
Ого!.. Меня тут же сильно бросает в сторону. Наташка ойкает и, что было силы, рвет меня за талию на себя. Она хватает меня за руку и шею, и валюсь я уже на нее. Наташке приходится удерживать меня от очередного крена.
– Может быть, пойдем ползком? – шучу я.
….Когда я снова ложусь на диван, Наташка снимает с меня майку и вытирает мокрое от пота тело прохладным полотенцем. Я чувствую сильный, какой-то кислый и удивительно неприятный запах своего пота.
– Наташ, тебе не противно?
– Что? – удивляется Наташка. Она на секунду замирает и смотрит на меня огромными, перепуганными глазами, но потом снова оживает, сердится и говорит: – Опять бредишь. Давай градусник.
Она недоверчиво и долго рассматривает блестящую стеклянную трубку.
– Сколько там?
– Тридцать девять и пять. Я все-таки вызову «скорую».
– Подожди… Я таблетки только что выпил.
– А сколько ждать?
– Ну, хотя бы полчаса.
Я закрываю глаза… Темнота похожа на ночную метель. Белые искры хлещут мне в лицо. Жарко!
«Снег лучше… Он – холодный».
К моему лицу снова прикасается влажное полотенце.
Я улыбаюсь и спрашиваю:
– Ты еще тут?
Жена принимает шутку.
– Нет, я это не я, а твое очередное литературное привидение.