Чудо ты мое, зеленоглазое

На какое-то мгновение Петровичу показалось, что на него обрушился вал холодной воды.

«Может жив он еще?»

Петрович убрал руки от лица и осмотрелся. Вокруг стояла почти абсолютная тишина. Боль и черный ужас исчезли без следа. Прошла минута… Петрович смотрел в окно и чего-то ждал. Солнце слепило глаза. Казалось, его лучи проникают все дальше и дальше в мозг, разгоняя страшные, ночные тени. Старик ждал… Он не понимал, что именно он ждет, но то чувство, которое внезапно овладело им, можно было назвать именно ожиданием. Оно едва не погибло придавленное черным ужасом, но теперь вдруг окрепло и победило страх.

Старик ждал… Его удивляло, что за окном светит солнце, что у него на руке греется солнечный зайчик и даже то, что вокруг стоит полная тишина. Нет, нет! Что-что происходило с ним именно сейчас, именно в эту минуту. Что-то должно было происходить! Что-то рушилось – огромное и высокое, как гора, как черный дом заселенный злыми гномами похожими на крыс.

Прошло еще несколько минут… Петрович встал. Сильно болели ноги, ломило поясницу, но вместе с тем во всем теле чувствовалась удивительная, молодая легкость. Мысли стали четкими и ясными.

Старик шагнул в центр комнаты и остановился. Прежнее и здравое понимание происходящего вокруг, возвращалось к нему так же быстро, как это происходит у пловца вынырнувшего из воды.

В чуланчике едва слышно мяукнула Багира. Петрович вышел в коридор и открыл узкую дверцу. Кошка обнюхала ноги человека и подошла к пустой миске. Обследовав ее, она вопросительно посмотрела на хозяина.

– Я сейчас… – немного охрипшим голосом сказал старик.

Он сходил на кухню и вернулся с кастрюлей. Кошка ела не спеша, часто останавливаясь и посматривая на старика. Закончив завтракать, Багира подошла к Петровичу. Она потерлась о его ногу и принялась умываться.

Старик невольно припомнил давно забытый, пустячный эпизод: нечесаный и зевающий спросонья Витька разгуливал по комнате с сигаретой в ожидании закипающего чайника. Петрович ярче, чем обычно представил лицо улыбчивое племянника.

– Слышь, дядь Коль, – болтал Витька, заглядывая в чайник. – Наверное, твоя Багира по утрам больше на человека похожа, чем я. Ей бы еще зубы научиться чистить…

Что сказал племянник дальше, старик не помнил.

Петрович вышел на веранду. На земле у порога лежал окровавленный плащ толстяка. Выбежавшая следом Багира обнюхала плащ и быстро отошла в сторону.

– Вот такие, значит, дела, – тихо сказал старик. – Что ж, посмотрим, что дальше будет…

Он вернулся в дом, быстро привел себя в порядок и набросил куртку, недавно подаренную ему Леной. Механически совершая привычные действия Петрович думал. Он напряженно вспоминал все то, что было связано с появлением в диспетчерской чудовищно уродливого, и, словно в сказке, быстро подрастающего котенка. Теперь, после всего случившегося многое уже казалось ему странным. Например, почему умирающая старуха беспокоилась о кошке и почему именно ему она решила ее отдать? А почему котенок так быстро исчез с людских глаз? А, главное, почему старуха смеялась, когда Петрович уходил от нее? Странностей было слишком много, и все они укладывались в какой-то еще не понятный старику замысел. Петрович припомнил, что когда он рассматривал фотографии в гостях у старухи, ему показалось немного знакомым высокомерное лицо молодой, косоглазой женщины. Когда-то давно он уже его видел. Давно, очень давно…

Петрович закрыл дверь и вышел на улицу. На скамейке, возле своего дома, сидел Лешка. Он зевал и с показным безразличием посматривал по сторонам.

– Ты куда это, дядь Коль? – окликнул Лешка старика.

– Далеко, – коротко бросил Петрович.

– У меня к тебе дело есть, Петрович, – попробовал было заговорить Лешка.

Петрович только молча отмахнулся.

«Сам кашу заварил, сам и расхлебаю, – решил он. – И нечего в нее, как в болото, других людей тащить».

Автобуса Петрович ждать не стал и сел в полупустое маршрутное такси. Водитель дремал, откинувшись на сиденье. Старик потерял терпение уже через полминуты.

– Водитель, почему стоим? – громко спросил он. – Начальство, что ли, какое прибудет?

Петрович удивился собственному голосу: он звучал резко и уверено. Раньше старик предпочел бы не вступать в конфликт. Водитель зевнул и открыл глаза. Взглянув на Петровича, он снисходительно улыбнулся.

– Не спешите, дедушка. Жизнь и так короткая штука.

– Ты мне зубы не заговаривай, внучок, – быстро ответил Петрович. – Поехали и нечего тут спать в хомуте!

Пассажиры рассмеялись.

– Правильно, – согласилась женщина на переднем сиденье. – Ишь, моду взяли спать на работе.

Водитель что-то проворчал в ответ и со скрежетом врубил скорость.

Дом старухи Петрович нашел сразу. Он стал еще мрачнее и ниже словно врос в землю. Возле подъезда играли в войну разгоряченные беготней ребятишки. Петрович поймал за руку одного из них, веселого и конопатого.

– Подожди-ка, внучок. Старуха одинокая в этом доме живет, – сказал он. – Знаешь такую?

– Фамилия как? – спросил мальчишка «отстреливаясь» из-за спины старика. – Паф-паф! Паф! Витька убит!

– Ченцова, кажется.

– Знаю. Умерла она.

– Когда?

– На той неделе. Так и не успела переехать.

Мальчика дал длинную «очередь» и бросился за угол.

– Витька убит! – радостно кричал он – Витька убит!

Петрович поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж и открыл знакомую дверь.

Комната старухи была пуста… Из всей обстановки остался только старый, продавленный диван. Петрович вошел в комнату и, не зная, что делать дальше, осмотрелся вокруг. На простеньких обоях темнели не выгоревшие пятна от мебели и ковра. На полу лежал толстый слой мусора. Петрович нагнулся и разгреб его руками. Там были пустые катушки из-под ниток, обрывки газет, дощечки от сломанной шкатулки, прозрачная, шариковая ручка без стержня… Скомканная фотография лежала на том месте, где когда-то стояла кровать старухи. Она уже покрылась толстым слоем пыли и едва виднелась из-за придавившей ее пустой пластмассовой бутылки. Петрович развернул лист. Фотография была сильно измята и надорвана, но не до конца, а так, словно у того, кто пытался сделать это, не хватило сил.

На фотографии была изображена уже хорошо знакомая Петровичу женщина с дерзкими, слегка раскосыми глазами. Одной рукой она придерживала сидящего у нее на коленях крупного черного кота, другой протягивала в сторону объектива бокал с вином. Сзади стоял молодой парень. Он ревниво обнимал женщину за плечи, но не улыбался, а скорее с плохо срытой неприязнью рассматривал фотографа.

– Это же Лом, – вырвалось у Петровича. – Федька Лом!

Не в силах справиться с охватившим его волнением Петрович сел на диван. Нет, он не ошибался, на фотографии был действительно изображен убийца его жены.

Фотография упала на пол. Сквозняк подхватил ее и потащил к открытой двери. Измятый лист судорожно дергался и цеплялся за мусор. Очередной порыв приподнял его и отшвырнул в угол. В конце концов лист замер… С измятой фотографии на Петровича внимательно смотрели глаза женщины.

– С улицы мы котов таскали, – глухо сказал старик. – Вот и нашли то, что нам эта ведьма подложила… Выходит, самих себя мы с Витькой и продали.

Петрович вспомнил, где он видел старуху. Это было на похоронах Федьки Лома. Впереди процессии шла женщина в темном платке с низко опущенной головой. Возле дома Петровича женщина резко выпрямилась и бросила быстрый, ненавидящий взгляд на окна… Уже позже Петрович узнал, что это была мать Федьки.

Дорога домой не заняла у Петровича много времени. Выйдя из автобуса на своей остановке, старик едва не столкнулся с плачущей девушкой. Одной рукой она вытирала слезы, другой качала коляску с громко орущим младенцем.

«Тоже, видно, горе у человека, – подумал Петрович. – Только чем же ей поможешь?..»

У девушки было совсем юное лицо. Оно покраснело от слез и казалось некрасивым и трогательным одновременно. Взглянув на остановившегося рядом старика, девушка отвернулась и пошла прочь. Коляска подпрыгивала на ухабах и рытвинах, резко наклоняясь то в одну, то в другую сторону. Молодая мама налегала на ее ручку всем телом, и было видно, что каждый шаг вперед дается ей с большим трудом.

Дома Петровича встретила Багира. Кошка терлась о ноги хозяина, явно пытаясь привлечь к себе внимание хозяина.