Снайперская война

Характерно, что уже на фронтах Первой мировой войны сформировалось негативное отношение к снайперам как к «убийцам, стреляющим исподтишка». Одно из редких свидетельств о действиях пехотинцев после пленения снайпера во время Первой мировой войны содержится в краткой записи из дневника лейтенанта С.Ф. Шинглтона, офицера британской полевой артиллерии, датированной 16 июля 1916 года: «Королевские шотландцы поймали и повесили снайпера. Артобстрелы и очень много снайперов». Один британский снайпер был свидетелем подобного случая в 1944 году, во время наступления во Франции, после того как он выкурил немецкого снайпера из жилого дома: у того кончились патроны, он выбросил винтовку наружу через окно и вышел с черного хода с поднятыми руками. В это время мимо проходил британский офицер, чьи солдаты понесли страшные потери от меткой стрельбы этого снайпера. Он вытащил револьвер и застрелил немца. Иногда даже старшие офицеры ясно выражали довольно негативное отношение к снайперам. В 1944 году генерал Омар Бредли дал понять, что будет не против, если со снайперами будут обращаться «пожестче», чем с обычными военнопленными. В конце концов, «сидит себе снайпер, постреливает и думает, что потом спокойно сдастся, – так не годится. Это нечестно».

Но еще больший интерес, наверное, представляет неприязнь многих фронтовиков к своим же снайперам. Дело в том, что одна из величайших несправедливостей снайперской профессии состоит в том, что соратники зачастую относятся к снайперу почти с такой же неприязнью, что и враги. Началось это в окопах войны 1914–1918 годов и объясняется просто: когда снайпер начинал действовать на каком-либо участке, на головы сидевших там солдат обрушивался сокрушительный удар возмездия. Это мог быть ураганный артиллерийский или минометный обстрел, с помощью которого разъяренные солдаты противника желали отомстить за смерть товарища, нередко нанося тяжелые потери сидящей в окопах пехоте, которая вполне обоснованно полагала, что никак этого не заслуживает. В то же время для неприязни, проявляемой солдатами к снайперам и их профессии, были и другие основания, более глубокие и зловещие. В гражданской жизни нас всех учат относиться к человеческой жизни как к чему-то священному, но на войне это фундаментальное представление о ценности человеческой жизни неприменимо. Большинству солдат удается мириться с отказом от мирных убеждений, когда им приходится убивать, защищая самих себя или товарищей, и это считается приемлемым с точки зрения морали. При этом для большинства пехотинцев отвратительна сама мысль о том, что кто-то может преднамеренно выслеживать людей, словно дичь на охоте. Одна из причин, раздражавших солдат-фронтовиков, несомненно, состояла в том, что снайпер отличался от них тем, что в буквальном смысле слова держал в руках человеческую жизнь, а сам был олицетворением смерти.

Один немецкий снайпер писал, что следовал одному-единственному правилу: наведя перекрестье прицела на цель, он стрелял независимо от того, кем был тот человек и чем он занимался. У обычного солдата война заключалась в исполнении приказов, поэтому для большинства бой был сравнительно обезличенным делом, которое надо было делать как можно быстрее и с наименьшим риском. Снайперов всегда окружала тайна, потому что им было запрещено рассказывать, чем и где они занимались, и это тоже способствовало укреплению их репутации хладнокровных убийц. Британский офицер Фредерик Слит, служивший снайпером во Франции во время Первой мировой войны, писал о том, что пехотинцы на переднем крае с трудом сходились со снайперами, «потому что было в них что-то такое, что делало их непохожими на обычных людей, из-за чего солдаты чувствовали себя неуютно».

Этому заявлению год за годом вторят рассказы пехотинцев, которые мало что понимали в снайперских делах и видели в них только беспринципных, никому не подконтрольных охотников, вряд ли понимая важность работы снайперов, защищавших своих солдат от снайперов с той стороны. Зачастую эта неприязнь принимала откровенные формы, когда солдаты демонстративно лишали снайперов компании на отдыхе, отказываясь с ними общаться. Тем не менее на переднем крае снайперы были единственно возможным средством борьбы со снайперами противника, и пехотинцы это знали, потому что всякий раз, когда их прижимал к земле невидимый враг, они кричали: «Снайпера!» Один британский снайпер вспоминал, как в 1944 году однажды утром он выдвигался поближе к линиям немецкой обороны, минуя окопы, в которых сидели солдаты британской роты. Пока он шел мимо, они настолько достали его своими насмешками, что он вытащил боевой нож и распорол раздутый живот давно валявшейся возле окопов коровы, из-за чего солдатам, которым было некуда деться из окопов, пришлось страдать от вони, накатившей от падали. Да и во Вьетнаме снайперов-морпехов зачастую приветствовали словами: «А вот идет корпорация убийц!» – и им приходилось стоически воспринимать подобные выкрики.

Кроме того, снайперы чувствовали, что их действия весьма беспокоят гражданских, особенно в союзных странах, а действия их окружала завеса секретности, при этом об их подвигах мало кто что-либо знал. Удалось найти всего три газетных статьи о снайперах, причем все они были опубликованы в провинциальных газетах, и лишь в одной были приведены фотография и интервью со снайпером рядовым Фрэнсисом Миллером из 5-го батальона Восточного йоркширского полка. Немногие из снайперов, находящихся на службе, соглашались на подобную рекламу, вплоть до того, что отказывались фотографироваться для газет. Они избегали известности, им не хотелось, чтобы родные и знакомые знали, чем они занимаются, – из боязни осуждения с их стороны. Такое отношение вполне понятно, во многом оно объясняется традиционными идеалистическими представлениями о том, что война должна вестись «спортивно». Однако нельзя сказать, чтобы гражданские вдали от войны критично относились к работе, выполняемой снайперами, потому что те, кто не мог лично сражаться с врагом, положительно относились к мерам возмездия в любой их форме. Со слов вдовы одного британского снайпера, служившего с 1944 по 1945 год, она знала, чем он занимался на войне, и, хотя муж ее редко рассказывал о пережитом, он знал, что она его работу одобряет:

«Каждую ночь мы подвергались их [немецким] бомбардировкам, многие из моих знакомых погибли – матери, детишки, старики. Джек платил «джерри» [по-русски сказали бы «фрицам»] тем же, и нас это ободряло. Те, кто знал, что он служит снайпером, говорили: «Передай ему, пусть и за меня подстрелит кого-нибудь из этих гадов».

Снайпер рядовой-инженер 4-й роты 12-го танково-инженерного батальона СС Пельцманн в 1944 году в Нормандии уничтожил около тридцати британских солдат, пока, наконец, у него не кончились патроны. После этого он вылез с винтовкой из укрытия, разбил ее о дерево и крикнул английским солдатам: «Я прикончил достаточно ваших солдат, и теперь у меня не осталось патронов – теперь можете пристрелить меня!» Большой рыжий англичанин приблизился к нему, приставил револьвер к голове и выстрелил.

Британский солдат Перси Льюис, который в течение и после войны был профессиональным боксером, свидетельствует о жестокостях войны. Когда он служил в 6-м батальоне 181-го полевого полка, он был свидетелем казни немецкого снайпера, которого убил солдат, потерявший от пули снайпера брата за день до этого. Отношение союзников к снайперам на Западном фронте было жестким, что было следствием их фанатичного упорства в бою.

И все же, что интересно, однозначного отношения к снайперам не было, потому что среди своих они сами относились к своей работе с весьма жестоким чувством юмора и, надо сказать, мало что предпринимали для того, чтобы изменить отношение к себе, предпочитая оставаться в тени. Сержант Фернесс объяснял это тем, что большинство из них были людьми независимыми и зачастую необщительными, причем для этой работы наиболее подходят люди именно такого типа. «Все снайперы были добровольцами, метких стрелков никогда не зачисляли в снайперы в приказном порядке. В снайперском отделении никогда не было людей из тех, что являются «душой компании». Однажды он услышал от полкового старшины, что является самым необщительным сержантом на свете, что немало его позабавило, но это скорее говорило о складе характера самого старшины, чем о снайперах. Большинство из них были людьми тихими и осмотрительными, поскольку их профессии спешка противопоказана, и это находило отражение в их повседневных привычках. Мало кто из них курил, потому что курение плохо отражается на способности контролировать дыхание при стрельбе и вообще плохо действует на здоровье, да и пили снайперы в большинстве своем умеренно. Эта умеренность делала их непохожими на сослуживцев из обычной пехоты, которые предавались разгулу при любой возможности. Это усугублялось еще и тем, что по организационным причинам снайперы жили вместе и были освобождены от обычных фронтовых обязанностей, работали они по большей части тайно, и потому недоверие со стороны своих же пехотинцев было почти неизбежным следствием их работы, и снайперы относились к этому философски.

Иногда они даже не возражали против прозвищ, которыми наделяли их соратники. Снайперы из Холламширского батальона скорее гордились, когда один офицер, к которому они хорошо относились, называл их «Старухами с косой». Снайпер сержант Джон Фулчер писал, что во время Второй мировой войны некоторые из них поднимали психологическое воздействие на противника на невиданную высоту. Будучи индейцем из племени сиу, он отмечал, что «половина ребят в снайперском отделении были индейцами, включая двоих сиу из горного района Блэк-Хилс. Мне доводилось слышать, как другие Джи-ай называли нас дикарями. И когда они говорили: «Опять за скальпами пошли», то говорили это с восхищением, и мы воспринимали эти слова именно так». Следует сказать, что Фулчер со своими индейцами и в самом деле время от времени скальпировал убитых немцев, оставляя их на видном месте как предупреждение другим. Какое-то время спустя они узнали, что немцы решили убивать на месте плененных снайперов или индейцев. И даже в конце 80-х годов снайперское отделение одного из британских пехотных батальонов было повсеместно известно как «Лепрозорий».

Захваченный снайпер повсеместно рассматривался как лицо вне закона. Но следует сказать, что подобное отношение к снайперам совершенно несправедливо. Можно подумать, что пулеметчик, косящий длинными очередями густые цепи противника, или минер, нашпиговавший землю смертельными сюрпризами, «убийцы» в меньшей степени, чем снайпер. Мы уж не говорим о пилотах стратегической авиации с термоядерными бомбами на борту…

Типы снайперов

На Западе принята следующая классификации профессии «снайпер».

Снайпер-диверсант

Это наиболее известный тип снайперов (англ. sniper), знакомый по компьютерным играм, кинематографу и литературе. Действует в одиночку или с напарником (осуществляющим огневое прикрытие и целеуказание), зачастую вдали от основной массы войск, в тылу или на территории противника. Задачи – скрытное выведение из строя важных целей (офицеров, дозорных, ценного оборудования), срыв атаки противника, снайперский террор (наведение паники на рядовой личный состав, затруднение наблюдения, моральное подавление).

Чтобы не выдать свою позицию, стрелок зачастую производит выстрел под прикрытием фонового шума (погодные явления, сторонние выстрелы, взрывы и т. п.). Дистанция поражения – от 500 метров и выше. В удачных условиях человека можно уничтожить с расстояния 1,5–2 км из крупнокалиберных 12,7-мм винтовок (однако стрельба по одиночным целям таких малых размеров с подобного расстояния практически не ведется из-за большого разброса даже у лучших образцов снайперского вооружения). Оружие снайпера-диверсанта – высокоточная винтовка с оптическим прицелом, иногда с глушителем, обычно с ручной перезарядкой.

Маскировка позиции играет большую роль, поэтому выполняется с особой тщательностью. В качестве маскировки могут применяться подручные материалы (ветки, кусты, земля, грязь, мусор и т. п.), специальный «лохматый» маскхалат (англ. ghillie suit) либо уже готовые укрытия (бункеры, окопы, здания и т. п.).

Пехотный снайпер

Пехотный снайпер (англ. designated marksman) впервые появился в СССР в 60-е годы. Под влиянием советской концепции в 1990-е годы специальность пехотного снайпера была введена в армиях Израиля и США.

Снайпер – неотъемлемая часть пехотного отделения, как и пулеметчик или гранатометчик, действует в составе подразделения. Иногда в паре с пулеметчиком или парой автоматчиков (группа прикрытия). Задачи – повышение радиуса боя пехоты, уничтожение важных целей (пулеметчиков, других снайперов, гранатометчиков, расчеты ПТУРСов, связистов). Как правило, не имеет времени для выбора цели; стреляет по всем, попавшим в поле зрения.

Дистанция боя редко превышает 400 метров. Оружие: самозарядная винтовка, основной акцент на небольшой вес и надежность. Иногда таких снайперов снабжают серийными автоматами, которые отбираются еще на оружейном заводе по критерию «точность попадания» и получают оптический прицел. Винтовки пехотных снайперов редко снабжены глушителями.

Чрезвычайно мобильный, часто меняет позицию. Как правило, имеет те же средства маскировки, что и остальные солдаты.

Полицейский снайпер

Специалист из противоснайперского подразделения полиции.

Радиус поражения полицейского снайпера редко превышает 200 метров – обусловлено это тем, что стрельба, как правило, ведется в городских условиях. Зато и цели у полицейского снайпера очень малы: чтобы поразить преступника, угрожающего пистолетом, необходимо попасть ему в сочленение головы и шеи – тогда он не сможет выстрелить даже рефлекторно. Альтернативная тактика – выстрел в палец либо кисть. Одно из первых заданий на огневой подготовке милицейского снайпера в СССР – поразить с расстояния 100 метров мишень «рука с пистолетом» (для сравнения: аналогичное задание при подготовке солдат – поразить ростовую мишень с расстояния 200 м).

Применяются при освобождении заложников, а также для охраны мероприятий, на которых существует риск осуществления теракта.

Предыстория снайпинга

Опыт служит не для отрицания, он является указателем пути на будущее.

    Эйке Миддельдорф

Исторический экскурс в древнюю историю «Корпорации убийц»

Снайперы в исторической ретроспективе

Снайперы появились с момента возникновения дальнобойного оружия. С момента изобретения метательного оружия человечество затратило немало времени, сил и средств, чтобы получить возможность посылать камни, стрелы, дробь, пули и снаряды дальше, быстрее и точнее. Прицельная стрельба по отдельному человеку из лука или арбалета – практика не менее древняя, чем само это оружие, чем обнаруженный в замке Мейден-Касл скелет древнего бритта с позвоночником, пронзенным железным дротиком, выпущенным из римской баллисты. В данном случае невозможно сказать, целились именно в него или попали случайно. До чего же на самом деле доходила точность стрельбы из лука?

Сведения в литературе на сей счет противоречивы. Обычно можно узнать, что с 90 метров хороший лучник всеми стрелами попадал в ростовую мишень. Реже сообщается, что с такой дистанции он попадал одной стрелой в другую. Первое, безусловно, соответствует действительности, с учетом, что речь велась не о нормативах боевой стрельбы, а о спортивных состязаниях, на которых выступали лучшие мастера, цель была неподвижна, расстояние было всегда одно и то же, стрелы использовались специальные и сила попадания стрелы не учитывалась. И попадания стрелой в стрелу, несомненно, могли быть, но только случайно. Вообще же прицельная стрельба английскими лучниками (из деревянных луков) велась на 30 метров, турецкими и китайскими (из лучших луков) – до 70 метров, чаще же всего на 40–50 метров.

Проблема в том, что лук имеет определенную толщину и стрела располагается под углом к плоскости, в которой двигалась тетива. Дополнительный сбивающий наводку толчок стрела получает, когда через рукоять лука проходит ее оперение. Эти недостатки устранены в современных спортивных луках, но сказывались даже в лучших конструкциях Средневековья. Другими недостатками лука были крайняя (на современный взгляд) медлительность снаряда, очень затруднявшая стрельбу по движущейся цели (тяжелая стрела английского лучника дистанцию в 30 м преодолевала более секунды), и низкая аэродинамика кустарно сделанной стрелы. Кроме того, удержать тетиву мощного лука в натянутом состоянии двумя пальцами было просто невозможно. Поэтому при стрельбе на дальность или на пробитие лучник натягивал ее рывком, что точности попадания не способствовало. При стрельбе же на меткость лук натягивался не до конца.

Поэтому декларируемое преимущество лука над ружьем в точности стрельбы было весьма сомнительно (хотя англичане в XVI веке и использовали лучников именно в качестве снайперов при подразделениях мушкетеров). Оперенный снаряд летел намного точнее круглой пули, но пока он долетал, цель благополучно успевала окопаться по полному профилю. Точность попаданий из лука зависела от искусства стрелка, но весьма ограниченно: стрелок никогда не может контролировать все факторы, влияющие на полет его снаряда.

Большим достоинством арбалета являлась высокая точность стрельбы, сравнимая только с нарезным оружием XVII–XVIII веков. Это достигалось не только удобством прицеливания, но и тем, что тетива двигалась в одной плоскости со стрелой. Кроме того, арбалет мог иметь и прицельные приспособления.

Значительно повышала точность стрельбы и конструкция снаряда – самый лучший лучник стрелял точно, только пока пользовался своими стрелами, каждую из которых он знал в лицо и по имени. Но таких у него могло быть всего несколько, и, как только лучнику начинали подавать из обоза казенные стрелы, точность стрельбы падала в разы. Короткие арбалетные болты имели существенно менее выраженную «индивидуальность». Они не только были более стандартны, чем длинные стрелы, но и имели менее смещенный центр аэродинамического давления.

Но даже 300 лет спустя, когда на полях сражений появились ручницы и первые ручные мушкеты, их применение с целью поразить конкретного человека с большого расстояния было делом практически неслыханным. Несмотря на встречающиеся порой утверждения о том, что Леонардо да Винчи стрелял из нарезного оружия при отражении захватчиков, осаждавших Флоренцию в 1520 году, реальных подтверждений этому, судя по всему, не существует. Однако вполне уверенно можно утверждать, что в 1527 году другой великий художник, Бенвенуто Челлини, действовал как снайпер, служа в войске папы Климента VII. Сражаясь бок о бок с другими защитниками Священного города во время осады Рима, он стрелял из тяжелого мушкета с фитильным замком. Позднее в своих записях о пережитом он рассказывал:

«Я скажу только одно, чему изумится всякий, кто опытен в этом деле. Это то, что, при весе моего пороха в одну пятую веса пули, пуля эта у меня на двести шагов попадала в белую точку. Хотя я по природе меланхоличен, стоило мне предаться этим развлечениям, как у меня сразу же веселело сердце и лучше ладилась работа, и гораздо удачнее, чем когда я непрерывно сидел над своими занятиями и упражнениями».

Об одном из его выстрелов почти наверняка можно утверждать, что именно он стал причиной смерти коннетабля Бурбона, хотя сам Челлини оговаривает, что в тот день из-за густого тумана целиться было очень трудно и ему просто очень повезло. Разумеется, необходимо учитывать, что гладкоствольные мушкеты тех времен в массе своей плохо годились для прицельной стрельбы на большие дистанции. С другой стороны, нельзя отрицать и того, что огнестрельное оружие могло применяться с этой целью уже в то время, поскольку в Европе соревнования по стрельбе были тогда обычным делом, а в Голландии и немецких княжествах к началу XVI века регулярно проводились состязания по стрельбе из гладкоствольных и нарезных мушкетов, участников которых называли «scharfschetzen» (меткие стрелки).

Истоки снайпинга

Cнайперское искусство необходимо рассматривать совместно с историей развития тактики огня пехоты. Точкой отсчета принято считать начало ХVIII века, когда ружье окончательно сделалось оружием всей пехоты; ведь до этого ружейный огонь знаменовал лишь завязку боя, а окончательный разгром противника завершался ударом пикинеров. Гладкоствольные ружья того времени не имели достаточно высокой точности и кучности, однако довольно большая отлогость траектории на основных дистанциях огня позволяла при стрельбе целого подразделения поражать групповые цели. Именно этими боевыми свойствами гладкоствольного ружья объясняется введение в большинстве армий многолинейного строя.

«Желали получить сильный массовый огонь, не обращая внимания на собственные потери. Каждый из противников старался засыпать другого возможно большим количеством пуль в наименьший срок. Ввиду этого, стрелковое обучение пехоты ограничивалось горизонтальной наводкой и быстрым заряжанием… Во времена наполеоновских войн замечается как будто пренебрежение массовым огнем пехоты», – писал известный оружиевед В.Е. Маркевич. Действенность огня гладкоствольного оружия была крайне невелика: пехотное ружье при стрельбе по мишени 180х120 см с расстояния в 100 шагов (91 м) давало всего 75 % попаданий, с 200 шагов (182 м) – 50 %, а с 300 шагов (273 м) – не более 25 %. Стрельба на дистанции более 300 шагов считалась бесполезной!

Ко второй половине XIX века вся пехота европейских армий уже была вооружена винтовками, и теперь здесь стали обращать внимание на улучшение стрельбы одиночного стрелка, желая добиться тех высоких результатов, что показывали егерские и стрелковые части. Следует учесть, что хорошая стрельба во многом зависела от высоких личных качеств этих специально натренированных людей. Многое зависело и от тактической обстановки, складывающейся на поле боя. Когда стрелки и егеря попадали в свою стихию (передовые стычки, перестрелки и т. д.), они, можно сказать, творили чудеса. Этого же хотели добиться и от простого пехотинца!

Ф. Энгельс в одной из работ, посвященных развитию пехотной тактики, отмечал, что с 40-х годов ХIX века «создается легкая пехота, но уже не из лиц, занимающихся стрелковым спортом, и лесничих, а из наиболее сильных и ловких солдат; точность и дальность огня были соединены с ловкостью и выносливостью». В конечном итоге вооружение всех солдат нарезным оружием сгладило существовавшие различия между легкой и линейной пехотой и привело к появлению единой пехоты, способной выполнять любые боевые задачи.

Англо-бурская война

Как уже отмечалось выше, «снайпер» означает «меткий стрелок по летящим уткам». Когда-то в Англии так называли удачливых охотников. Потом так стали называть бурских стрелков. И этому были причины.

Бурские стрелки со своими дальнобойными винтовками. Южная Африка, 1900 г.

Ярким примером эффективного использования отличных стрелков для выполнения особых боевых задач стала англо-бурская кампания 1899–1902 годов. Бурские охотники, избегая вступать в открытый бой с англичанами, маскируясь, устраивая засады, подпускали солдат противника на близкое расстояние и выводили их из строя метким огнем. Эта неравная борьба за свою независимость горстки стрелков против численно превосходящих и хорошо снаряженных английских войск продолжалась более трех лет. Англичане от огня бурских снайперов несли очень большие потери. Даже когда в английской армии сменили цветное обмундирование на форму цвета хаки, не выделявшуюся на фоне песчаных холмов Трансвааля, меткий огонь буров продолжал наносить англичанам огромные потери.

Буры (так называли голландских поселенцев) со своими дальнобойными винтовками доставали англичан в любое время суток и, казалось бы, в самых безопасных местах. Известное окопное правило «трое от одной спички не прикуривают» родилось, независимо от предшествующего русского опыта, на английских позициях в республике Трансвааль. В ночное время, когда офицеры Ее Величества собирались кучкой и закуривали, бурский снайпер засекал вспышку загоревшейся спички и огонек сигары первого курильщика, затем прикуривал второй – снайпер прицеливался. Прикуривал третий и сразу же получал пулю.