– Нет… Я не сказала бы.
– Мне искренне жаль вашу мать, – медленно произнес Никита. – В доме остались рабы?
– Нет, уже очень поздно. Они ушли ночевать к себе.
– Тогда можно не бояться доносов.
– Я никогда их не боялась! – девушка вспыхнула. – Я не боялась и не боюсь доносов. Лучше погибнуть, чем жить, как дрожащая низкая тварь.
– Погибнуть никогда не поздно. Это слишком просто, чтобы действительно быть выходом из создавшегося положения.
Они внимательно, изучающее смотрели друг на друга. Голубые глаза Каролины горели, как у скандинавской Валькирии. Она настороженно смотрела на Никиту, будто пытаясь выяснить, кто перед ней – друг или враг. И не находила ответа.
– Вы похожи в этом на моего папу. Он тоже прячется за трусливыми «мудрыми мыслями». А я так не могу. Жить в постоянном страхе за свою жалкую жизнь, которую подпитывают сотни смертей по всему миру.
– Отец любит вас. Легко быть безрассудно смелым, когда в твоем распоряжении только твоя собственная жизнь, а не жизнь тех, кого любишь.
– Сколько вам лет, Никита?
– Полсемнадцатого. Что, не похоже?
– Вы постарели слишком рано. Постарели сердцем.
– Да. Всего за полтора года здесь.
Каролина опустила глаза и глянула на пьяного отца.
– Поможете мне оттащить его до дивана.
– Конечно.
Тащить инженера Кэйбэла было для Никиты довольно легко. Сказывалось то, что средний житель этого мира не превышал метр пятидесяти, а к этому моменту рост самого Никиты превзошел метр восемьдесят. Он с легкостью уложил Кэйбэла на диван, повернув набок.
– Какой вы сильный, – Каролина проговорила это без тени восхищения, просто констатируя факт.
– Для нашего мира я не так уж силен.
– Когда-то в Эрроган привозили, словно диковинку, самого высокого человека в нашем мире. У него был рост в шесть с половиной локтей. Вы на него похожи.
– Возможно.
Они присели за столик. Каролина взяла недопитую бутылку марочного вина.
– Выпить не хотите? Очень хорошее вино, между прочим. Дорогое.
– Спасибо, но не стоит.
– Тогда, – она порывисто поднялась, – в мусор ее!
Выбросив бутылку, она подошла вновь к столику и собрав залитую вином шелковую скатерть вместе с фарфоровой посудой, недоеденными бутербродами с диковинным паштетом, все кучей отправила вслед за бутылкой.
– Если бы на вас не работали, так или иначе, тысячи невольников, вы бы не могли себе позволить такой жест, Каролина.
– Знаю. Что же. – она села напротив и сложила руки на груди. – Вы к нам больше никогда не придете?
– А вам б этого хотелось?
– Не знаю, – пожала плечами девушка. – К нам никто не приходит. Пока была жива мама, приходили. Все больше к отцу. Теперь от нас шарахаются, словно от чумных. А может отец стал от всех шарахаться. Не знаю.
– Я сделал ошибку, что согласился погостить у вас?
– Смотря что считать ошибкой.
– Может перейдем на «ты»?
– Хочешь?
– Не знаю. Просто я устал от вечного «выканья». Это приятно только до определенной меры. Как и ощущение власти.
– Почему?
– Ничто так не старит, как власть.
– Расскажи мне что-нибудь…
– Что именно?
– Что-нибудь. Сейчас ночь, а спать я не могу.
– Ночь, – Никита оглянулся, будто желая удостоверится в ее словах.
– Ночь. А завтра будет утро, ты соберешься и уйдешь… Служить этой отвратительной машине, под названием Империя. Уйдешь, как это делает каждый день мой папа. Вот только не придешь к нам больше.
– Приду. Мне больше некуда приходить здесь.
– Возьми меня за руку.
– Хочешь?
– Не знаю. Просто я тоже устала.
Никита ощутил в своей руке прохладную легкую ладошку.
Глава 12
Две боевые галеры и несколько вспомогательных заморских кораблей неспешно шли вдоль берега. Раздавался ритмичный плеск тысяч весел и мерные удары барабана. «Тум…Тум…Тум…Тум…». В каждом таком ударе слышалась угрожающая мощь этих судов. «Независимость» и «Устрашающая» шли к Лапотному Порту, неся на своем борту два пеших и один конный легионы – 2-й Экспедиционный корпус, которому нужно было нанести наконец по диктатору Гороху и его войскам сокрушающий удар.
Наступление селивановцев, поддержанное 1-м Экспедиционным корпусом, захлебнулось в торфяниках под Гороховым. Натыкаясь на ожесточенное сопротивление, наступающие завязли в боях местного значения, в которых постпенно исходила их сила. Многие селивановцы дезертировали при первой же возможности, оставляя своих союзников один на один с не знающими пощады Гороховскими полевыми воеводами. Кто не дезертировал, тот спивался или начал «баловаться» упокой-травой.