Руны на клинках

Ну, это всем и так уже ясно, давай дальше. И Пётр Алексеевич сказал:

– Неприятель пройдёт опасные места, потеряет время для перестроения в колонны, немного расслабится. Мы нападём неожиданно, с разных сторон, и сами рванём в ближний бой. Нам нужно сжечь их, сколько успеем сразу. Потом не будет.

Мы смотрели в его простоватое лицо. Капитан оглядел нас и проговорил:

– Я хочу, чтобы вы это сейчас хорошо уяснили.

Танкисты сдержано ему кивнули. Он подобрался и перешёл на деловой тон:

– Перед нами пологие и невысокие пригорки, дорога идёт между ними. Противник направит дозоры по вершинам. Первый батальон, готовимся к обороне на обратных склонах и в низине. Второй батальон заходит за холмы и прячется в поле. Там есть широкие балки, двадцать танков спрячете…

Я печально подумал, что наш батальон второй и есть. После объединения Пётр Алексеевич спокойно забирал у нас машины. Я один маг остался в батальоне.

– Второй батальон сидит в засадах, пока первый не начнёт бой, – сухо проговорил капитан. – А потом просто едете и убиваете всех. Приказ ясен?

– Так точно! – дружно ответили танкисты.

– Младший лейтенант Большов! – вдруг сказал Пётр Алексеевич.

– Я!

– Ты в моём личном подчинении, – проворчал он, глядя в сторону.

Сука! Вот зачем он это сказал?! Ребята могут остаться живые! Но другие же точно пойдут на смерть… и как мне потом жить?!

– Пётр Алексеевич, давно хотел тебе сказать, – начинаю задушевно. Он поворачивает ко мне удивлённое лицо, и я говорю. – Иди в жопу, капитан.

Пётр Алексеевич краснеет, я отдаю ему честь, оборачиваюсь кругом и иду к своей машине. Через три шага слышу его слова:

– Да, идите по машинам.

Приходится поднажать, чтобы не затоптали другие командиры. Добежал до своего танка, взбегаю вверх по броне и прыгаю в люк. Парни смотрят на меня и с улыбками ждут вводную.

Да. Все солдаты должны погибнуть. Но эти… конкретно эти самые. Они погибнут только потому, что я не знаю, как дальше жить. Пр-р-роклятый капитан!

* * *

Капитан должен был меня пристрелить. Я специально повернулся к нему спиной и сделал три неспешных шага. Он тоже маг и знал, что я почувствую злобу, могу выхватить «Парабеллум» раньше, чем он потянется к кобуре.

Но я вообще не собирался оборачиваться. Антонов обязан был меня пристрелить. Ему бы ничего не сделали…

Только я ж и так шёл в верном направлении. Он в любом случае не станет служить со мной далее, этот бой всё равно последний. Просто мне предстояло самому сказать парням, что это последний бой. Нас точно сожгут.

– Это всегда могло случиться, – хмуро сказал Павлик. – Сколько ребят уже потеряли.

– Я уже спасался из подбитой машины, – проговорил седой Саня. – Это ещё далеко не конец.

– А есть ещё колбаса? – спросил Лёша. – А то я что-то не наелся.

Я сухо ответил, что поищем ему корма, когда определимся с засадой. Батальон, не выезжая на дорогу, пробрался полем и остановились по десять машин с каждой стороны. Комбат позвал к себе командиров.

Никто на меня пристально не смотрел, вообще, словно ничего не случилось. Наш командир старший лейтенант Дёмин сказал, что в дозорах противника возможны маги, и спросил меня как мага мои соображения.

Я ответил, что маги чувствуют направленный на них взгляд, поэтому лучше совсем не смотреть. Старлей вздохнул, что это всё осложняет, но деваться некуда – будем ориентироваться только на слух.

Ждём первый выстрел, но не фиг знает где, а обязательно поблизости. Если повезёт, пальнёт его машина, а не повезёт – всё равно нас обнаружили, и прятаться дальше нет смысла.

Огляделись. Впереди раскинулся ровный луг, и, примерно, в километре маячил холмик. Его справа огибала дорога, оттуда придут основные вражеские силы.

Вместе обошли поле, а то оврагов, вроде, совсем нет. А их просто из-за высокой травы сразу не различить. Прикинули, примерно, маршрут вражеских дозорных машин и дистанцию, на которую они обгоняют основные силы.

С учётом этих факторов подбирали овражки – они нашлись во множестве, и хватило всем. Так же можно надеяться, что следы гусениц в высокой траве видны лишь с высоты, дозорные не заметят.

Я человек скромный, вперёд не лез. Мне, как последнему, досталась продолговатая ямка только на одну машину. Расположена она была дальше остальных и имела значительный минус – въехать и выехать танк мог только с одной стороны. С другого краю она сужалась, и края сильно обрывистые.

Вернулись к своим танкам и разъехались по выбранным позициям. Лёша в овражек заехал, потом выбрался задним ходом. Снова заехал и сказал, что заезд пойдёт, только не дело в бой въезжать вперёд кормой, надо выехать и развернуться.

Я приказал завязывать с тренировками, и без разворотов достаточно следов. Лёха выключил двигатель и проворчал, что тут ему всё равно не нравится. Навалилась тишина глубокой траншеи.

Нехотя застрекотали кузнечики, зачирикали полевые пичуги, да у меня над люком полоска синего неба. Экипаж получил по ломтю копчёной колбасы и хлеба, я тоже составил компанию. Жевал, запивая солдатским чаем из фляжки, и обдумывал положение.

Я давно сообразил, что не напрасно комполка собрал у себя всех магов. Всё получилось естественно – обычные люди ведь гибнут намного чаще. В первый батальон народ переводили из военной необходимости, а во второй батальон направлялось пополнение.

Оставили меня одного, чтоб не говорили, что все маги в первом батальоне. Есть же во втором целый боярин! Но тогда уже наш батальон замышлялся расходным. В случае чего боярина можно оставить в своём распоряжении. Не мог же Пётр Алексеевич знать, что боярин…

Блин! Не надо было прямо посылать! А с другой стороны могли подумать, что я нарываюсь на уговоры. Не, всё правильно. Лучше извинюсь, если выберусь живым. И прослежу, чтоб у мужика не было из-за меня проблем в дружине.

А интересно, что сейчас там происходит! Воюют где-то. Мирзоев точно стал генералом, а Бирюкову должны дать подполковника…

Кажется, земля чуть подрагивает? Стрекотание стихло, и птичкам тоже интересно. Молчали всем экипажем, дрожание поля заметили все. Послышался гул танковых двигателей.

Отдалённый шум превратился в сплошной вой и быстро достиг максимума, земля тряслась. Донеслись раскаты далёких выстрелов. Я сказал в шлемофон:

– Лёха, запускай двигатель. Павлик, фугасный.

– То есть бронебойный? – виновато уточнил он.

– Фугасный, Паша, – повторил я очень добрым голосом.

Наш танк завибрировал, его рычание почти неслышно в общем шуме. Я уверен, что при запуске не вылетело облако копоти, Лёха следит за мотором. Бой вдали разгорается, приглушённые выстрелы учащаются, вплетаются в общий грохот…

А этот выстрел раздался рядом. Я закрываю свой люк и впервые хватаюсь за хитрый рычажок – теперь оптика наводчика переключена на командира. Опускаю пушку и давлю на свою кнопку.

Фугасный снаряд влетает в землю у дна овражка и взрывается, стенка осыпалась. Не то, что я прям был уверен в своих расчетах, просто решил проверить.

– Паша, бронебойный, – сказал я и вернул хитрый рычаг в исходное положение. – Лёш, вперёд, чтоб башня торчала.

Осыпь, конечно, получилась неровная, и под весом танка она проседает. Лёха остановил танк, зацепившись передними колёсами за край, чтоб не увязнуть. Башня поворачивается вправо и немного вниз. Встали криво, но из-за высокой травы почти незаметно, а в остальном наводчик разберётся.