Куролесовы страсти

Храбрец Сенька бесстрашно просунул руку в углубление и на ощупь начал шарить в ограниченном пространстве. Уже вскоре глаза его отобразили, что он что-то нашёл. Семён осторожно вытащил в свет длинный острый предмет. Зажав в руке холодную рукоять, он в восторге покрутил им, со свистом рассекая сталью воздух.

Находка, хоть и была – и небольшой и заржавевшей, но явно носила очертания грозного оружия.

У Лёньки перехватило дух. И он поспешил отобрать её у Семёна, переключая его на дальнейшие раскопки.

– Ух-ты, сабля! Козырно! Есть ещё что-нибудь? – полюбопытствовал он у загадочного Сеньки.

А Сенька, от усердия высунув язык, уже нашаривал и вынимал – старые счастливые подковы. В некоторых из них сохранились кованые гвоздики. Всего он извлёк их семь штук. И, утерев пот со лба, заинтриговал:

– Там ещё что-то есть. Только не ухватить никак. Не достаю, больно руки коротки.

Друзья разом покосились на самого мелкого.

Чувствуя недоброе, Шкода попятилась, и уже готова была слинять… Но Лёнька крепко схватил её за шкирку, чтобы не отвертелась.

…Она скулила, упираясь всеми четырьмя лапами, подтаскиваемая непреклонными деспотами к лазу, для острастки лязгала пастью и показывала большие вострые зубы, задирая верхнюю губу в нарочито свирепом оскале… Но всё это не помогло. И, покорившись беспардонному произволу, сама прыгнула в узкую нору, заинтересовавшись любопытными запахами.

Семён удовлетворённо цыкнул ей вслед:

– Вот это другое дело, давно бы так. Тоже мне воображуля.

– Тащи сюда, чего нашла! – нетерпеливо приказал Лёнька.

Сначала из лаза появился её крючковатый хвост. Шкода тащила за собой какой-то завёрнутый в мешковину свёрток, рыча и трепля его зубами. Она увернулась от поджидавших её командиров. И стремглав поскакала по периметру обширной ямы.

Лёнька, размахивая саблей, бросился за ней.

– Стой, воровка!

Сенька тоже ринулся вдогонку.

– Держи её, Лёньчик! Я на перерез…

…Шкода выжидала на одном краю, облаивая их весёлым лаем и поджидая пока они подойдут поближе. И прошмыгивала меж ними, сталкивая нерасторопных увальней лбами. Такой финт она проделала не раз, пока совсем не загнала преследователей.

И вспотевшие пацаны взмолились, устало приседая на обвалившиеся брёвна.

– Ты хорошая, Шкода. Только шкодливая. Ну отдай пожалуйста. А то схлопочешь! – ласково уговаривал её Лёнька, постепенно раздражаясь.

– Отдай по-хорошему! Не бойся, бить не будем. Особенно сильно, – психовал уставший Сенька, смягчая интонацию.

И Шкода согласилась. Тем более, что груз был достаточно увесистый и долго носить его в зубах – было самой тяжело и накладно. Она вдоволь наигралась и насладилась своей значимостью. И довольная своим отмщением, умиротворённо преподнесла в зубах таинственный клад прямо в руки друзей.

Пацаны нетерпеливо развернули полуистлевшую тряпичную обёртку. Под ней обнаружилась загадочная старинная книга с потемневшей от времени обложкой и пожелтевшими страницами.

– Книжка… – удивился кладу Сенька.

– Старинная, и названия не разобрать, – констатировал факт Лёнька.

Они осторожно развернули старинный раритет.

– Лабуда какая-то, с монстрами нарисованными, – разочарованно озадачился Семён, – не по нашему написана.

– Борюсик переведёт. Он у нас языкастый, в какой-то продвинутой гимназии учится, с иностранным уклоном! – обнадёжил Лёнька, засовывая книжку в подмышку и увлекая Сеньку к вылазке.

Алка с Борькой уже порядком заждались и проглядели все глаза, поджидая товарищей возле зарослей крапивы. И вот появившаяся Шкода возвестила об их скором прибытии.

Первым из крапивы появился Сенька с горшком на голове, саблей расчищая путь от жгучих кустов. А за ним важный Лёнька налегке, с книгой в подмышке.

Загипнотизированный Борька немо уставился завидущими глазами на сабельку. Алку же больше заинтересовал Сенькин шлем.

– Это что за посудина? – иронично кивнула она на горшок.

– Это «волшебный горшок»! На все случаи жизни пригодиться может. Бориска погреб им взорвал! – гордо покрасовался Семён, не выдав до конца тайну к прямой его Борькиной принадлежности.

– Мы клад там нашли, – перевёл внимание Лёнька на более значимую вещь. И поставил непререкаемую задачу шибко грамотному Борьке: – Пойдём, переведёшь.

– Я совсем немного знаю. Английский так-себе, и латынь посредственно… – неуверенно зачастил Борька по пути в хату, заранее оправдываясь. И опрометчиво предложил: – Может, кого-нибудь из взрослых попросим?

– Всё взрослые должны решать. А почему ты сам так плохо учишься? – резонным вопросом упрекнула Борьку Алка.

А Лёнька с Семёном многозначительно переглянулись, разом озаботившись о тайне безопасности найденного клада. И с пристрастием предупредили остальных потенциальных соучастников о неразглашении.

– Побожитесь, что никому не скажите! – зловеще произнёс Семён.

– Даже под пытками! – добавил страху Лёнька.

– Никогда, никому, нисколечко! – как-то сразу, нетерпеливо и легкомысленно, согласилась Алка.

– Да чтоб мне лопнуть, – как-то ненадёжно равнодушно круглил глаза Борька.

– Ты и так скоро лопнешь, – съязвил Семён.

– Э, так не пойдёт. Надо повесомее слова придумать, – постановил Лёнька.

– Да чтобы мне никогда Мороженое не съесть! Даже не лизнуть ни чуточки! – предложила страшную клятву Алёна, сгорая от любопытства.

Мороженое любили все.

Интриганы одобрительно кивнули и перевели свой взгляд на Борьку.

– Зуб даю! Да чтоб мне из стоматологии не вылазить, если расколюсь! – искренне, со всей правдивостью поклялся Борис.

Поход к стоматологу помнили – абсолютное большинство. Кроме Семёна. Зубы он чистил натуральной морковью, грызя её свежевырытую. И они у него были белее белых, без единой пломбы, не говоря уже о кариесе. Но и его убедили Борькины страшные доводы. Тем более что зуба можно лишиться – и не прибегая к врачебным кабинетам, а с помощью простой методы – кулачной терапии.

В общем приведённые аргументы показались достаточно весомыми, чтобы посвятить в найденную тайну всех членов дружественного сообщества.

Обладатели драгоценного клада зашли домой, и расположились за столом. Хозяин Лёнька неторопливо сдул пыль, и осторожно положил раритет посередине, раскрыв страницы с таинственными заковыристыми знаками. И для пущей остроты ощущений зажёг настольную свечу.