Катрина: Реквием ангела, исповедь демона

Лорд-маршал любезным жестом пригласил Катрину войти первой и сам последовал за своей гостьей.

Дверь он оставил открытой.

Виктор и Катрина оказались в просторном подземном холле. Стены и пол выложены из камня. Отсюда в разные части дома вели узкие тоннели. А рядом с лестницей проходил просторный коридор по обе стороны с чем-то вроде тюремных камер площадью около семи квадратных метров каждая. Их было тринадцать. Девять вдоль стены, одна сзади, ещё три в глубине подвала возле узкой арки окошка под потолком, через которое сюда заливалась дождевая вода.

Толстые решетки клеток были выкованы из неровных квадратных прутьев метала. Работа была грубой, ещё времен Восточной Пруссии. Очень крепкая ковка, возможно, ничем не уступающая современным конструкциям. О такие решетки немудрено порезать руки.

Камеры между собой разделяли каменные перегородки. Место это производило весьма тягостное впечатление. Здесь стены пропитал ужас смерти. Казалось, всё хорошее и светлое, что есть в этом мире, отступало далеко отсюда.

В камерах явно кто-то находился.

Из темноты доносились унылые позвякивания цепей, сбивчивые истеричные вздохи и суетливые шорохи. Но все эти звуки были старательно тихими, словно затаившиеся в темноте боялись обратить на себя внимание Катрины и Виктора, пришедших в их темницу.

– La’ji vo’wooro, – (что означало: «Они боятся») сказала Катрина на языке лордоков, глядя в темноту.

В их языке преобладали глухие велярные звуки – заднеязычные согласные – и альвеолярные латеральные спиранты, похожие на пение змей. Шелестящая текучая речь периодически прерывалась ингрессивными, созданными на вдохе, гласными.

– La’ji sadia ce dinmil’roh, – («Им ничего не остается») провозгласил Виктор, посмотрев туда же. – Они притихли. Думают, мы чудовища. Ты помнишь, в средних камерах – те, что получше, – напомнил он, подходя к одной из камер с приготовленным ключом. – Выбирай.

Он открыл скрипнувшую дверь. Путь в камеру был приволен. Катрина зашла внутрь, а Виктор остался снаружи.

Пленительный людской страх впустил наемницу. Этот страх пробуждал голод так же, как волнующий запах крови или сладкий с кислинкой аромат феромонов, как и красота правильных черт их молодых лиц.

Катрина начинала ощущать, как манят её инстинкты.

Прижавшись друг к другу, у стены сидели семеро. Когда Катрина вошла, камеру наполнил истошный стон страха. Она остановила взгляд своих синих глаз на первом человеке. Худосочный мужчина лет сорока с опущенными глазами. Наемница какое-то время смотрела на него, потом медленно протянула руку и подняла коготком указательного пальца его уставшее лицо. Глаз он так и не поднял. Смотрел в сторону. Он уже ничего не боялся и ни на что не надеялся. На смену пришла горечь отчаянья и смирение, которое наемница прочитала в потухших опущенных глазах мужчины. Этот Катрине не подходил. Он пробыл здесь слишком долго.

Наемница резко оторвала свою руку от его лица и шагнула к следующему человеку. Остальные пятеро ещё сильнее прижались друг к другу. Катрина протянула руку к молодому лицу и таким же движением приподняла лицо парня когтем.

Истерика подкрадывалась к юноше всё ближе. Он едва держал себя в руках, чтобы не заорать мольбы о помиловании. Его слезы блестели в темноте. Несмело он хотел было открыть рот, но наемница его перебила:

– Ш-ш-ш, – Катрина приложила палец к губам, глядя на перепуганного юношу спокойными глазами. Она присела рядом с ним. – Тише. Успокойся. Не шуми. Пожалуйста.

Рука, которой она приподнимала лицо парня, соскользнула ниже к сердцу бедняги. Испуганное сердце колотилось быстро-быстро. Пульс отчетливо отдавался в ладони наемницы, наполняя её сладким предвкушением крови.

Виктор с интересом наблюдал за Катриной в ожидании её выбора. Узники притихли. Они уже видели прежде, как приходили члены семьи Вормана, выбирали и забирали людей.

Катрина встала и подошла к молодой светловолосой женщине, отчаянно утыкавшей свое лицо в плечо соседа. Тот был красив, широкоплеч, с длинными волосами. Он тоже был напуган, но самообладания не терял. Его выдавали глаза. Глаза всё говорили о нем. Сильный снаружи, он боялся внутри. Так глубоко, что сам не знал, насколько велик его страх.

Взгляд лордоков проникал в глубины человеческих душ, где все честны с собой, где человеческий род един в своих страхах и надеждах. Неважно, кто они. Когда наступает час истины, даже князья цепляются за любые возможности, торгуются, унижаются, теряя свое наносное величие.

И всё же этот человек был другим. Он лучше бы умер, только не потерял чувство собственного достоинства. Катрина мельком на него взглянула и поняла это сразу.

Она опустилась рядом с молодой светловолосой женщиной. Та тихо плакала.

– Как тебя зовут? – спросила наемница.

Женщина всхлипнула и, захлебываясь слезами, невнятно проговорила:

– Тамара.

– Не говори с ней, – сказал Тамаре широкоплечий длинноволосый мужчина.

Катрина остановила на нем жесткий взгляд, который неожиданно для мужчины оказалось болезненно сносить.

– Замолчи! – зашипела она.

Наемница ещё долго молча смотрела взбешенными глазами на длинноволосого узника, потом вернула внимание к Тамаре, и выражение её глаз смягчилось. Катрина прошептала успокаивающим голосом:

– Бояться не нужно. Вы не знаете, что вас пугает, потому что нечего страшиться. Вы не почувствуете того, чего боитесь.

Тамара проскулила, таращась на Катрину, схватилась за её руку и хотела что-то сказать. Но слов так и не нашлось. Что бы узники ни произнесли, их участи это не изменит. Поэтому Тамара просто держалась за холодную белую руку наемницы лордоков, столь отличающуюся от человеческой.

Не в первый раз безмолвие оказалось красноречивее любых слов.

Катрина погладила Тамару по голове, улыбнувшись ей, потом разжала пальцы женщины и медленно зашагала к широкоплечему длинноволосому храбрецу, что осмелился навлечь немилость наемницы.

Катрина поставила ногу на колено узника и оперлась на неё руками, склонившись над мужчиной. Тот скривился и вскрикнул от боли, но потом стиснул зубы и замолчал, чтобы не доставлять своей мучительнице удовольствие наслаждаться его страданиями.

– Ты разочаровал меня, – холодно сказала Катрина без какой-либо интонационной окраски. – Я люблю покорных.

Широкоплечий длинноволосый узник прищурил глаза и подался вперед:

– И что ты сделаешь? Убьешь? Это ещё не самое страшное.

– Ты не знаешь, где ты. Не знаешь, кто я. А вдруг заберу твою душу?

Тон голоса, с какими Катрина произнесла свои слова, прозвучал уверенно и спокойно, опьяняюще правдиво. Устрашающе лукаво. И он поверил. Да так что не смог больше смотреть Катрине в глаза.

– Я знаю, кто ты, – пробормотал себе под нос узник. – Здесь всякое говорят. Вдоволь наслушался. Да только не верю я в страшные сказки.

Он ей подходил, и она поняла это сразу же. Он подходил ей ровно, как и молодая женщина до него. Однако в этом смертном что-то было. Что-то, отличающее его от других. Катрина начинала понимать, чем этот узник ей приглянулся. Он напомнил ей Марка.

Она убрала ногу со вдавленного колена этого молодого мужчины и тот, вновь скривившись, вздохнул свободнее. Но поднять глаза так и не осмелился.

– Потому что боишься поверить, – сказала она, отворачиваясь.

Наемница лордоков спустилась в эту темницу с Виктором Ворманом лишь для одной цели. Лишить крови одного из узников. Подобные узилища имелись во всех домах лордоков. Но Катрина решительно не захотела пить кровь широкоплечего мужчины с длинными волосами. Воспоминания о фотографе отвлекли бы и отравили предстоящую сладость ненужной грустью.

Она почувствовала неясное смятение в глубине своего спящего сердца, поразившись чувству, которое ощутила.

Каким бы странным ей самой не показался такой отказ, Катрина наотрез не пожелала пить кровь того человека, который её больше всех заинтересовал.

Ее глаза скользнули по трем людям в углу. Цепким взглядом она быстро окинула смертных, к которым ещё не подходила, посчитав, что уже сделала свой выбор. Те трое в углу ей не приглянулись.

Синие глаза вампира внезапно вспыхнули желтым сиянием, ручейками разлившемся по всей роговице от зрачка к черной кайме вокруг радужки.

Она вернулась на шаг назад, взяла Тамару за плечо и выволокла из камеры, ничего не понимающую и насмерть перепуганную.