Хора

– Нет, никто не хочет, – ответил за всех отец Валерий. Исидор оглядел лица присутствующих и не заметил желания оспорить это утверждение.

– Но мы должны понимать, что когда речь шла о карфагенцах, у Совета Домов не было иного выхода, кроме как признать, что нарушения не произошло, – продолжил Блез. – Во-первых, там у влаков не было выбора, кроме как выйти сражаться, иначе они все погибли бы. Во-вторых, если бы карфагенцев подвергли изгнанию, Дом лишился бы трёх четвертей влаков. У нас ситуация другая. Жизненной необходимости покидать Дом у влаков не было, да их и всего двое, – Блез сделал паузу и продолжил. – В общем, мы не знаем, какую позицию займёт Совет.

– Замечу также, что при этом дело ведь не лишено странностей, – задумчиво заговорил отец Валерий. – Как вам известно, тактические костюмы записывают видео и звук. Но на переданных нам костюмах любые записи отсутствуют. Корпораты утверждают, что не понимают причин этого. Предполагают, что, возможно, их оборудование вызвало сбои и нарушения в системах костюмов. Наши трики говорят, что это невозможно. Но полагаю, это может сыграть против наших молодых влаков.

– Да, их могут заподозрить в шпионаже, – согласился Харитон.

– Я не верю ни в какой шпионаж, – сообщил отец Валерий. – Корпораты настолько выше нас в области технологий, что если бы они хотели шпионить за нами, то давно бы это сделали без посредства людей. Да и предыдущих контактов между молодыми влаками и корпоратами не было.

– Тем не менее, любое сомнение может быть истолковано против наших путешественников, – напомнил Блез.

– Можем ли мы не передавать это дело в Совет? – спросил отец Валерий.

– Увы, нет, – законник покачал головой. – Все дела в отношении влаков рассматриваются только Советом Домов, и вот уж у кого точно есть глаза и уши в нашем Доме, так это Совет.

– Выходит, мы не представляем, чем это кончится, – отец Валерий вздохнул и высказал слова, которые мало кто мог бы себе позволить. – Как бы не вышло, что для них было бы лучше и не возвращаться вовсе.

8. Суд

Едва Илларион и Григор смогли встать на ноги, как их сразу же отправили из лазарета под домашний арест – каждого в свою комнату. Большую часть времени дверь в комнату была попросту закрыта, а чтобы выйти в туалет или душевую, надо было запрашивать разрешение через инфорк. И разумеется, в таких походах их сопровождали один или два трика. Друзья несколько раз пытались синхронизировать свои выходы наружу, чтобы увидеться, но им никогда не позволяли выйти в одно время. Удивительно, что им не запретили пользоваться инфорками и коммуницировать с другими жителями Дома. Но никто не горел желанием пообщаться с ними, а сами арестанты решили не навязываться никому, дабы не навлечь на них подозрений.

Илларион, выходя наружу, каждый раз сталкивался с тем, что его стараются не замечать. Люди, которые попадались в коридоре, моментально отводили глаза и быстро проходили мимо. Даже трики-охранники старались лишний раз не глядеть на арестанта и не заговаривать с ним. Не то чтобы Илларион очень любил общение, все влаки старались держаться отстранённо даже друг от друга, не говоря уже про представителей других каст. Но нынешняя ситуация очень сильно била по его чувству общности с обитателями Дома, и это было тяжело.

Единственные, с кем удавалось хоть немного пообщаться – это Григор и влаки-дознаватели. Пожалуй, это общение – единственное, что позволяло Иллариону держать себя в крепком рассудке.

Вопросов задавали много, но по сути они все были одинаковые. Друзья сразу договорились не сочинять ничего лишнего, просто не упоминать содержание своих разговоров в Старом Волгограде. Да, Григ принёс карту. Да, решили посмотреть на планетарий, потому что были увлечены изучением истории. Нет, чёткого плана не было. Нет, с Корпорацией никогда прежде не связывались. Да, к идее угнать трактор пришли внезапно.

В один из дней к Иллариону заглянул доктор Исидор. Илларион, честно сказать, побаивался психосомнолога, но был рад и такому гостю. Доктор сразу начал расспрашивать Иллариона о его снах.

– Нет, как я вернулся из путешествия, мне больше ничего так и не снилось, – честно ответил Илларион.

– Не снилось вообще или не снилось про Казимира? – уточнил доктор.

– Вообще ничего. Чернота какая-то.

– Но ты высыпаешься?

– Как вам сказать, доктор… Я сейчас на нервах из-за постоянного ожидания последствий. Я не могу сказать, что я в порядке.

– Понимаю, – психосомнолог кивнул. – А как с тобой обходятся? Не чувствуешь ли ты унижений?

– Меня стараются не замечать, и это неприятное чувство. Раньше я никогда не сталкивался с таким.

– Люди не знают, как к вам относиться. Вы повели себя так, как никто в Доме себя не ведёт. Это внушает людям опасения. И те опасения, что вы можете снова повести себя странно, и те опасения, что если они проявят к вам хоть какое-то сочувствие, их… – доктор осёкся, сообразив, что начал говорить слишком много. Но он всё же собрался и завершил фразу таким тоном, словно то, о чём он говорит, и не очень важно. – В общем, их могу посчитать сообщниками. Глупость, конечно, на так работает наша психика.

– Спасибо, – только и произнёс Илларион. На этом разговор как-то сам собой закончился. Психосомнолог спешно попрощался и покинул комнату Иллариона, а Илларион остался в одиночестве думать о том, прошёл он очередное испытание или нет. Впрочем, ему показалось, что доктор был настроен к нему дружелюбно и даже хотел чем-то помочь, что-то подсказать. Вот только Илларион не распознал послания.

А одной ночью случилось что-то и вовсе неожиданное. Инфорк засветился, зажужжал. Илларион, едва-едва уснувший, подскочил со страшным биением сердца, секунду не понимал, что происходит, а потом схватился за аппарат. На экране отображалось сообщение: «Привет, Лар, ещё не спишь»? Матеря Грига за такие фокусы, Илларион написал гневный текст и швырнул инфорк на тумбочку. Ответ на заставил себя долго ждать. Илларион решил, что спать ему не дадут, пока он ещё раз явно не пояснит, что вести беседы не намерен. Он снова схватил инфорк и увидел: «Это не Григ. Это Ада.» Сердце забилось ещё сильнее. Илларион попытался сообразить, кто же такая Ада, но в упор не мог вспомнить. Он уставился на фотографию девушки в инфорке. Лицо было смутно знакомо, они из одного поколения, но…

«Августа», – всплыло сообщение. – «Ты пару раз помогал мне в библиотеке».

«Чёрт возьми, да я многим помогал», – раздосадовано подумал Илларион.

«Я искала книги по информационным технологиям ХХ века», – напомнила Ада. И в этот момент Илларион вспомнил. Ну конечно, Августа! Девушка, что так увлеклась делами, свойственными двакам, что даже взяла себе псевдоним в честь полулегендарного исторического персонажа – Августы Ады Лавлейс, считавшейся первой женщиной-программистом.

«Теперь я вспомнил», – отозвался Илларион. – «Ты не боишься мне писать?»

«Я настроила мессенджер так, что наши сообщения будут удаляться через три минуты», – пояснила Ада. – «Так что читай быстрее!»

«А так можно было?» – Илларион искренне удивился.

«Можно не только это, но и многое другое. Просто для влаков эти знания считаются излишними»

Илларион готов был поклясться, что это утверждение было очень в духе Григора, и даже начал было подозревать, что друг всё-таки разыгрывает его. Но откуда у Григора такие знания, чтобы перенастроить мессенджер или начать переписку от чужого имени? Ведь любой житель Дома, взяв в руки инфорк, сразу же автоматически авторизовывался под своим настоящим именем.

«Расскажи мне, каково в Старом городе?» – попросила Ада. Илларион подумал, что всё это может быть хитрой ловушкой, попыткой выудить из него те сведения, которые он не раскрывал на допросах. Поэтому он начал отвечать достаточно осторожно:

«Там пустынно. Людей нет. Заброшенные дома. Кругом много зелени»

«Я слышала, вы от кого-то отстреливались?»

«Слышала?» – вновь удивился Илларион.

«Ну как – слышала», – призналась Ада. – «Просто взломала пару инфорков у тех, кто занимается расследованием вашего приключения»

«Что, и так можно было?»

«Можно. Я бы и тебя могла научить»

«Спасибо за предложение, но я пока не в том состоянии, чтобы учиться»

«Я понимаю. Продолжай»

«Да, нам пришлось поучаствовать в перестрелке. Мы сбили коптер с имином, а потом нас обстреляли с противоположного берега Волги. Мы чудом не пострадали, но потеряли трактор»

«Интересно. А Старый город, какой он? Похож ли он на Дом?»

«Нет, он вовсе не похож на Дом. Он не похож ни на что, что мы видели воочию в жизни»

«Я бы тоже хотела увидеть Старый город. Расскажи подробнее, как там».

Илларион и Ада переписывались полночи. Чувство обеспокоенности Иллариона по поводу того, что так из него могут вытянуть какие-то важные признания, постепенно отступило. В конце концов, он рассказал и так всё из того, что рассказать был готов; а что не готов был рассказать, не раскрыл бы и Аде. Илларион рассказал ей все историю с самого начала: как решили пойти, как искали трактор, как попали под обстрел, как оказались в Старом Волгограде, как ночевали там, как выбирались. Ада задавала много вопросов, но ни один из них Илларион не счёл бы провокационным. А под конец беседы она загадочно написала: «Мы завтра увидимся. Жди», – и отключилась. Иллариону действительно осталось только ждать. Потому что уснуть после такого он уже не мог.

Илларион находился в смятении чувств. Ему было и тревожно, и приятно одновременно. Тревожно – потому что он не понимал, к чему может привести вся эта ситуация, и какая-то часть его души всё ещё подозревала провокацию. Приятно – потому что талантливая девушка обратила на него внимание. Илларион подумал о том, как бы на эту ситуацию отреагировал Казимир. Но Казимира рядом не было, а уснуть, чтобы увидеть его, Илларион не мог. Впрочем, он подумал, что его альтер эго однозначно обрадовался бы такому событию.

Соглашаясь на авантюру Григора, Илларион плохо понимал, к чему это может привести. Не до конца он мог это понять и сейчас. Но уже было ясно, что независимо от исхода ближайшего суда, его жизнь крайне резко изменится.

Илларион уснул уже под утро, но вскоре его разбудил будильник. Шанс выйти в душевую у него был только один, в строго отведённое время. Упускать его было нельзя. Илларион заставил себя подняться с кровати, но твёрдо решил, что как только вернётся из душа, сразу снова упадёт спать. В конце концов, делать ему сейчас особо было и нечего.