Война Кланов. Медведь 2

– Георгий Победоносец, что ли?

– Он позже Георгием стал, когда христианство укоренилось, а до этого Егорием был. Возложил на него Род ношу тяжелую – поддерживать в мире равновесие, да срок определил в сорок сороков. А когда срок подошел к концу, то Егорий присоединился к остальным славянским богам, что взирают на землю и детей своих с небес… Покинул Игру вместе с остальными богами… Вот только их куклы по сей день продолжают играться…

Неторопливый говорок завораживает и клонит в сон, словно я вернулся в детство, и мама рассказывает сказку. Под теплым одеялом так приятно свернуться калачиком, гораздо приятнее, чем на земле, хоть и выложенной папоротником. Соловей всё также выводит рулады автомобильной сигнализации, а вот волчий вой затихает на пронзительной ноте.

– Даже был такой заговор «как на острове Буяне, на полой поляне светит месяц на осинов пень, в зелен лес, в широкий дол. Около пня ходит волк мохнатый, на зубах у него весь скот рогатый…» – рассказывает охотница, и я ловлю себя на мысли, что пропустил часть её монолога, на время уйдя в свои мысли. – И ездит Волчий Пастырь на колеснице, которую тащат волки и каждому встречному жалует его судьбу по справедливости.

– А сейчас что же случилось? Почему не осталось справедливости, а перевертни нападают, как хотят и никого не стесняются?

– Сейчас взялась за дело воскрешения дочь Пастыря, а она почти ничего не знает о роли своего отца в поддержке равновесия. Упертая она, должна воскресить отца и всё тут, вынь да положь! – выдыхает охотница и подкидывает в костер пару ветвей. – Ты постарайся поспать, а я пока покараулю. Когда саму сморит, то толкну, и ты на страже побудешь. Хорошо?

Я киваю в ответ и под трели соловья ныряю в темную заводь сна. Кажется, что только закрыл глаза, как тут же чувствую, что за плечо кто-то трясет. С трудом продираю глаза и вижу лицо охотницы над собой.

– Сейчас я лягу, а ты смотри не усни. Хоть я и сделала Защитный круг, однако смотри во все глаза и слушай во все уши, – улыбается она и отходит к своей лежанке. – Не забудь дровишек подкинуть в костер, а то замерзну и на тебе отогреваться буду. И лучше тебе не знать как именно.

Я пару раз вздыхаю и выдыхаю, рука манит прилечь на неё, но долг пересиливает, и с легким стоном присаживаюсь возле костра. Тот потрескивает и без устали пожирает предложенную пищу. Соловьиное пение прекращается, и весь фон составляет треск костра, пополам с шумом в верхушках деревьев.

Надсадно звенят надоедливые комары, но дымок костра держит их на расстоянии. Не пускает в Защитный круг. Как оборотней. По широкой ленте неба, что светлеет с двух сторон, медленно катится чахоточно-бледная луна, слегка запинается за рассыпанные звезды и спешит скорее покинуть небосклон, чтобы не встречаться со своим извечным соперником – солнцем.

Я подкидываю дрова в костерок, смотрю на пробуждение утра, слушаю посвисты ранних птах. Когда отхожу по малой нужде, то натыкаюсь на прозрачную стену. Именно такая выбросила меня из машины, в тот день, когда я приехал к Александру.

Где они с Вячеславом сейчас? Нормально доехали или разодрались из-за Людмилы?

Как и Александр, я удивился признанию Вячеслава. Такое самопожертвование ради великой цели встретишь не везде, и ведь выплеск эмоций произошел недавно, а до этого Вячеслав хранил и носил всё в себе. Меня передергивает, когда представляю себя на его месте. Цель действительно должна быть великой, если ради неё берендей наступил на горло собственной любви и гордости.

Небо светлеет настолько, что скрывает за желтизной далекие звезды, словно кто-то огромный сдул блестящие крошки на небосклоне. Ветви почти закончились, а сходить за другими мешает Защитный круг. Я терпеливо жду, пока проснется охотница, чтобы позавтракать и продолжить путь.

От нечего делать я раскладываю оставшуюся еду на пакетике, подкидываю последние ветки в костер, на что огонь отвечает благодарным урчанием, и подношу нож к крышке тушенки. Я стараюсь ударить тихонько, чтобы только прорвать жесть, но получается небольшой щелчок и тут же слышится шорох листьев. Когда же опасливо кошусь на место, где лежала охотница, то вижу её в боевой стойке. На морщинистых щеках блестят две дорожки от влаги. Зная твердокаменный характер тети Маши, я предполагаю, что это скатились росинки, не могла же она плакать во сне?

– Приснилось что, теть Маш?

– Да кошмар какой-то навалился. Ладно, сон это лишь другая реальность нашего существования, ничем не связанная с нашей обыденностью, – отвечает охотница и наливает на руку воды из фляжки.

– Завтрак почти готов, последние штрихи и можем приступать, – показываю на разложенную снедь.

Охотница умывается в несколько движений, убирает немного растрепанные волосы под косынку и присаживается к костерку. Он почти потух, и крупные клубни угля покрывает толстый слой пепла. Налетевший ветерок сдувает серый налет и под ним алеют яркие точки – пламя ещё живет, лишь затаилось на время. Ждет, пока ему не поднесут свежую пищу. Охотница берет ломоть хлеба, и мы завтракаем под пение ранних птах.

По поляне крадутся синеватые всполохи тумана, который понемногу рассеивается под лучами встающего солнца. Темный край неба растворяется на небосклоне, словно капля акварельной краске в стакане воды. Угли шипят, когда на них ложится сырой мох, костер скрывается под зеленой порослью. Охотница в это время вытаскивает из земли иглы. Когда мы пошли в сторону дороги, то я съеживаюсь и ожидаю удара о незримую преграду. Его нет, зато трава с удовольствием хлещет по ногам и оставляет капельки росы.

Солнце поднимается огромным красным шаром над желтым горизонтом, на поляне и на деревьях искрятся капли влаги, что скопилась за ночь. Я восторженно наблюдаю за рождением нового дня. Такое чудо не заметишь в городе, где ежедневное начало дня хмуро закрывается осознанием того, что нужно идти на работу. Тут всё живет своим укладом, как жило сто, двести, тысячи тысяч лет назад.

– Засмотрелся? – слышится тихий голос охотницы, когда мы вышли на дорогу.

– Да уж, есть на что засмотреться – красота неописуемая.

– Редко вы бываете на природе, я тоже самое и Александру говорила. Вот и кажется вам, что красиво, а когда каждое утро будете встречать в гармонии с природой, то увидите, что это такой сложный механизм, какой пока человек повторить не в состоянии.

Испарение над асфальтом превращает дорожную ленту в мерцающего полоза, что далеко раскинулся на приволье и позволяет ползать по туловищу различным букашкам-машинам. Свежесть воздуха не передать словами. Мы идем и слушаем басовитое гудение шмелей, перелетающих с одной стороны дороги на другую. Рядом раздается цвирканье деловитых синичек, когда они охотятся за насекомыми. Сопровождает стрекот кузнечиков, что иногда выпрыгивают на дорогу и тут же стремятся убраться обратно под тень травы.

Мы проходим сквозь небольшие деревеньки, где набирали воду во фляжки и сверялись у местных жителей с маршрутом. В одной деревушке зашли в магазин и пополнили запасы провианта, толстенькая краснощекая продавщица разговорилась с тетей Машей и положила сверх того, что мы заказывали. Мы везде представлялись туристами-пешеходами, что идут себе не торопясь навстречу восходу. Романтика, да и только! Только ноги гудят с непривычки.

Когда же день входит в полный разгар, когда солнце начинает нещадно выжимать из нас последние капли пота, когда желудок сообщает, что внутри кишка кишке бьет по башке –именно в этот момент на противоположной стороне дороги останавливается красная «Нива».

Владимир и Геннадий

– Привет, пешеходы! – высовывается белобрысый водитель.

На вид ему лет двадцать, мой ровесник. Второй парень скалится с пассажирского сидения, он вряд ли старше первого. Потрепанная «Нива» одного возраста с хозяевами.

– Привет, автолюбители! – в тон отвечает охотница. – Что-то вы долго ехали, ещё немного и мы бы дошли сами.

Водитель разворачивается на дороге. «Нива» урчит мотором, как разбуженный медведь, и скрипит тормозами возле нас.

– Залезайте, пешеходы! – басит черноволосый парень.

– Меня можете называть Марией! – говорит охотница, когда мы оказываемся в пыльном и пропахшем бензином салоне автомобиля.

– Женёк! – протягиваю я руку между сиденьями.

– Гена! – пожимает руку светловолосый.

– Володя.

– Наши нормально добрались? – спрашивает охотница. – Фингалов и синяков не наблюдалось?

– Да вроде бы нормально, – после секундной задержки отвечает Володя. – Смурные только, да друг на друга не смотрят.

Светловолосый Геннадий переключает передачу, оглушительно стреляет выхлопная труба, и машина дергает с места. Старенькая «Нива» угрюмо рычит, набирая обороты.

Я пробую вытянуть усталые ноги, но сиденье впередисидящего не дает этого сделать, в коленку впивается жесткая рама спинки. Тете Маше хорошо с её габаритами – поджала ноги и вольготно раскинулась на сидении. Между нами притулились запыленные рюкзаки.

– Ничего, что хмурые, главное – что живые! Как там Иван Сидорович поживает?

– Спасибо, хорошо, – басит Владимир. – Ждет вас в гости. При нашем отъезде заставил ребят прокопать отводок от реки. Сказал, что совместный труд объединяет.

– Узнаю Сидорыча! Когда-то он и нас с отцом Александра заставил участок леса выкорчевать, взамен помощи с перевертнями.

– Так вот почему он называет то поле Марийкиным лугом, – обращается к Володе Геннадий. – Ну и сильны же вы, если такую здоровую поляну от деревьев освободили.

Нас обгоняют легковушки, которые скрываются за горизонтом, в дрожащем мареве дороги. По бокам проносятся стены кустов, их разделяют небольшие поля и полузаросшие просеки.

– Да, было времечко, – потягивается охотница. – Ладно, ребятушки. Посплю я немного, а вы постарайтесь сильно не трясти машину.

Тетя Маша подкладывает под щеку ладонь и закрывает веки. Охотница стала так похожа на мою бабушку, которая всегда засыпала после обеда в своем кресле у негромко бурчащего телевизора, что я ощутил желание привычно укрыть её пледом. Вот только пледа не было, и это не бабушка, а воин, что охотится на перевертней и берендеев. На таких как я…

Они всего лишь пища…

– Ты как, прошел Предел? – оборачивается ко мне Владимир. – Охотница не сильно тебя помяла?