В поисках утраченного

– Для этого есть две причины, Андрей Андреевич, – спокойно ответил Сергей. – Первая – сам стиль письма. Старославянским языком пользовались, как в письме, так и богослужении только монахи. Ну, а вторая, если написанные в списках книги, не выдумка, а действительность, то такие дарственные могли быть только монастырю.

– Ну, здесь я с вами не соглашусь, Сергей Алексеевич, – улыбнувшись, возразил Князев. – Помимо монахов, как вам известно, было еще и другое духовенство, которое, в принципе, не уступало в образованности. Да, к тому же церквям, также делались пожертвования.

– Даже бы и спорить не стал, Андрей Андреевич, коснись это чего-то другого, – сказал Сергей, подняв руки. – Но, только не в нашем случае. Дело в том, что к 17 веку, когда были составлены списки, старославянский язык был уже, так сказать, мертвым языком. Его не использовали не только в разговоре, но даже и в письме. К тому времени в России был уже в обиходе так называемый старорусский стиль. Или же, как мы его сегодня называем «синодальный». Он, кстати, еще жив и до сих пор звучит во всех церквях. А вот в монастырях монахи старославянский еще знали, так как по роду своей деятельности им приходилось сталкиваться с древними рукописями в этом стиле. Да и вообще, знать старославянский язык или же старогреческий монахом вменялось в их прямые обязанности.

А что касается дарственной, так судите сами, Андрей Андреевич. Вот, например, «Поучение» Мономаха в позолоченном обрамлении с сорока жемчужинами. Или же, вот – «Пчела» – сборник библейских афоризмов, в серебряном окладе с шестьюдесятью жемчужинами. Или «Слово» Даниила Заточника в серебре и золоте. Словом, их тут вон целый список. А смысл один. Такие подарки простые прихожане не могли делать. Не имели они такой возможности и средств, так сказать. А вот князья, бояре или же богатые купцы, делали такие дары монастырям с удовольствием. За здравия или же упокой души.

Церквям, конечно же, тоже оказывали внимание. Но дары им доставались больше в виде икон, напрестольных крестов или же окладов. Но никак не в виде таких богато украшенных книг.

– Против ваших железных аргументов сложно спорить, Сергей Алексеевич, – развел руками Князев. – Остается только согласиться. Только вот датировка, мне кажется, вами уж слишком завышена. Насколько я могу судить, старославянский стиль широко использовался до так называемого Смутного времени. Например, во времена Ивана Грозного. Почему же вы решили, что список был написан намного позже? В период правления аж Алексея Михайловича.

– Отчасти вы правы, Андрей Андреевич. Да, действительно, списки изначально могли быть написаны при Грозном, о чем свидетельствует этот факт. Посмотрите на это описание, – Сергей постучал указательным пальцем в лист.

– “Дарственная, блаженной памяти вклад”, – прочитал Князев.

– Все правильно. А так упоминались дарственные царя или же его бояр. Но те, кто составлял эти списки, немного просчитались и допустили одну ошибку.

Князев с удивлением посмотрел на своего собеседника.

– Вы так хорошо разбираетесь в грамматике старославянского языка? – спросил он.

– Ну, что вы, Андрей Андреевич! Нет, конечно же, – улыбнувшись, ответил Сергей. – Ошибка здесь не грамматическая, а, я бы сказал, стилистическая. В эпоху Ивана Грозного русский человек не знал слова «оклад». Оно появилось гораздо позже и окончательно вошло в обиход только в 17 веке. Как вы правильно заметили, при Алексее Михайловиче. Отсюда я и делаю вывод, что списки, в том их виде, в котором они и лежат перед вами, был написан в 17 веке.

– Мне нечем даже возразить. Однако почему вы решили, что эти списки были написаны в разных монастырях?

– Так это же видно из них самих, Андрей Андреевич. Зачем людям из одной обители, составляя списки, вносить в них одни и те же книги по три раза? Ну, судите сами: Служебник, Молитвослов или же Псалтырь, – Сергей провел рукой по спискам, – встречаются на всех трех листах. А это свидетельствует о том, что монахи описывали только свои, известные им, книги.

– Вы правы. Как это я не заметил, – пробурчал Князев, просматривая списки.

– Тем более что эти книги не являются дарственными, – добавил Григорьев.

– А это еще почему?

– Андрей Андреевич. – Сергей снисходительно улыбнулся. – Мне кажется, что это и так понятно. Что этот Служебник, что вот этот Молитвослов или же Псалтырь, это настольные книги любого священника или монаха. Его, так сказать, рабочий инструмент. Поэтому они и не могут быть даром. Более того, в те времена никому и в голову бы не пришло дарить такие книги монастырю. Да и в самих списках, как вы видите, они упоминаются, как бы вскользь, без каких-либо сопровождающих эпитетов, в отличие от других.

– Да, интересно! Интересно! – проговорил Князев, почесывая подбородок. – Вы мне на многое открываете глаза, Сергей Алексеевич. Но, простите, что заставил вас отвлечься на мои расспросы. Продолжайте, пожалуйста, дальше.

– Ну, что вы, Андрей Андреевич! Для этого вы меня и пригласили. Но если у вас больше нет вопросов, тогда поехали дальше.

– Да, конечно! Общая картина с книгами мне теперь ясна. А вот по самому содержанию, если так можно выразиться, что вы можете сказать, Сергей Алексеевич?

– Я полагаю, что эти списки были частью, каких-то отчетов по переписи монастырского инвентаря, так называемые «ревизорские сказки», откуда они, впоследствии, и были или же выдраны, или же утеряны.

– А с чего вы взяли, что они были выдраны из этих отчетов?

– Опять-таки из самих списков, Андрей Андреевич. Посмотрите. Все три списка обрываются, не закончив описания. Первый, на фразе: «А также по Вашему указанию провел я смотр дарственной, блаженной памяти вклад». Второй – «По Вашему указанию был проведен смотр дарственных, блаженной памяти вкладов». Ну и третий практически также на дарственном вкладе.

– Простите, Сергей Алексеевич. Может я и не совсем сведущ в старославянской грамматике, но я не вижу здесь, как вы выразились: “обрыва”.

– Андрей Андреевич, дарственная – это какой-то дар от кого-то.

– Это я понимаю.

– Следовательно, он должен бы быть указан.

– Сергей Алексеевич, если для вас это элементарно и просто, то для меня это настоящая китайская грамота. Поэтому не ходите вокруг да около, а просто объясните старику, что да как.

– Андрей Андреевич, да не собираюсь я вам морочить голову. Ну, посмотрите сами. При таком тщательном описании книг, вплоть до количества жемчугов на них, ни слова об их дарителях. А такого просто не могло быть. Монахи были еще те крючкотворы, любая мелочь была на учете. Все ими тщательно фиксировалось в специальных ведомостях. Благодаря чему мы сегодня и можем, в принципе, судить о быте наших предков того или иного периода. А здесь такой богатый вклад и ни слова далее. Поэтому я и говорю, что эти списки часть от общего, когда-то существовавшего отчета.

– Хорошо, допустим, – согласился Князев. – И что из этого следует?

– А ничего, – спокойно ответил Сергей.

– Как так? – растерялся Андрей Андреевич, от такого неожиданного ответа.

Григорьев только развел руками.

– Подождите, Сергей Алексеевич! Подождите! Вы хотите сказать, что это простые ничего не значащие бумажки? Так что ли?

– Ну почему же, Андрей Андреевич. Все-таки 17 век.

– Я имею в виду их содержание.

– А что содержание? Чудный список уникальных книг, которые когда-то украшали монастырскую библиотеку. Ну, а сегодня, наверняка, украшают какие-нибудь архивные запасники.

– Ну да. Вы правы, – усмехнулся Князев. – Где же им сегодня еще находится. Но я вас спрашиваю о другом. Если, как вы говорите, что это простые отчеты, зачем нужно было усложнять их составление?

– В смысле?

– Сергей Алексеевич, ну вы же сами говорили, что в 17 веке старославянский стиль письма практически не использовался. И я не могу понять, зачем тогда простую, обычную перепись книг составлять на мертвом уже языке?

– Хороший вопрос, Андрей Андреевич. Я и сам себе задавал его не раз. Но вразумительного ответа так и не нашел. Одни только предположения, да ерунда всякая в голову лезет.

– И каковы же ваши предположения?

– Андрей Андреевич, если ранее в своих доводах я оперировал фактами, то, еще раз повторяю, это только мои предположения.

– Я понимаю. И все же, мне интересно было бы послушать их.

– Ну что ж, – проговорил Сергей, склонившись над столиком, поправляя бумаги. – Давайте посмотрим на эти списки с другой стороны. Не как на часть общего отчета, а как на самостоятельные бумаги. На эту мысль меня наводит одно обстоятельство. Перечисленные в них книги упорядочены, а не хаотичны, как обычно бывает, когда просто переписываешь, что тебе попадается под руку. Смотрите. Они записаны в строгой исторической хронологии. Можно было бы, конечно, отнести это к случайности, но это прослеживается во всех трех списках.

– Да, если это случайность, то весьма странная, – согласился Князев.

– Далее, – продолжил Григорьев. – Меня все-таки смущает то обстоятельство, что в списках нет имен дарителей. Ну, предположим, в одном нет. Могу допустить даже в двух. Но, чтобы сразу в трех! Это вызывает уже не вопрос, а подозрение. Зачем было их вырывать из списков? Или же возникает другой вопрос: а были ли они вообще в списках?

Ну и последнее. Как вы правильно заметили, касаемо самого стиля написания. Старославянская письменность в 17 веке не только не использовалась, она практически уже была забыта. И даже монастырские «ревизорские сказки» к этому времени писались в синодальном стиле.

– И каков ваш вывод в этом случае?