Вторая дорога: Выбор офицера. Путь офицера. Решение офицера

– Вот как? И хозяин был один в трактире?

– Да, вся прислуга была распущена, даже вышибала. А что?

– А то, что вам крупно повезло. Крис, видимо, специально забил черный ход, чтобы подняться к Колетт можно было только со стороны трактира. Если бы у нас не было ломика или мы бы попросту ломанулись в дом с главного входа, он убил бы вас прямо в трактире.

А дальше, господа, все было просто. После того как под дверью Колетт я услышал еще один мужской голос, состав преступной группы стал ясен и все дальнейшие действия представляются очевидными.

По моему мнению, дело было так.

Перед Крисом была поставлена задача убить графа. Но не просто убить, а еще и скомпрометировать.

Для этого Крис завербовал каптенармуса, через которого подвел к вам, ваше сиятельство, свою якобы племянницу – особу, безусловно, умную, хваткую и умеющую управлять мужчинами.

Зная через каптенармуса, что в воскресенье состоится традиционная пьянка курса, с которой вы непременно сбежите к Колетт, он приказал ему принести ваш кинжал, разумеется, не сказав зачем. Примерно в девять часов вечера, когда вы должны были возвращаться в замок, Люк пришел за кинжалом и им же убил предателя. Таким образом, первая часть операции, казалось, была завершена – ваше обвинение в убийстве подготовлено.

Но ночью Крис пришел к Колетт, возможно, чтобы сразу ее убить, а может, чтобы подготовиться к завтрашнему дню – не знаю, но он обнаружил у нее вас и решил усилить доказательства вины. Он оторвал кусок кружев от вашей рубашки, отнес его на квартиру жертвы и вложил в руку. И на этом прокололся. Так что преступника подвело отсутствие чувства меры – качества, необходимого истинному художнику (А это я уже за Шерлоком Холмсом повторил[30 - А. К. Дойл. «Подрядчик из Норвуда».], и де Ри, судя по ехидной улыбке, понял.)

Затем Крис взял с комода бокал и выпил вина из стоявшей на столе бутылки, но не учел патологической страсти каптенармуса к чистоте. Прокол на самом деле небольшой, который вряд ли мог привести к провалу операции. Пил медленно, смакуя – иначе я не могу объяснить, откуда взялись капли вина на подоконнике. Оцените его выдержку, господа!

А наутро ему осталось только заманить графа на квартиру Колетт и убить обоих, представив дело так, что якобы граф убил племянницу вслед за дядей, а случайный прохожий убил его, пытаясь задержать. Как вам мои объяснения?

– А если бы меня арестовали до того, как Крис передал мне записку, или я отказался бы идти с ним? – спросил граф.

– Думаю, что в его плане было учтено все, в том числе и время, необходимое для обнаружения каптенармуса, осмотра места преступления и уже после этого для ареста. Не забывайте, что это я опознал кинжал, а ни меня, ни д’Оффуа там не должно было быть. Сколько времени искали бы хозяина без нас? Да и вас он прекрасно изучил – не отказались бы вы бежать на помощь прекрасной даме. Но и этот вариант Крис предусмотрел! Помните ту записку, якобы написанную Колетт? Он был готов просто организовать ее самоубийство, после чего приговор суда был очевиден.

– Вы страшный человек, барон, – де Фонтэн подошел и внимательно посмотрел мне в глаза. – Если вы способны распутать такой заговор, то какую же интригу можете закрутить сами?

– Не беспокойтесь, господин капитан. Любой литератор скажет вам, что не всякий критик может быть писателем. А на что я способен – жизнь покажет. Вчера все кончилось хорошо, и слава богу. Есть повод допить это прекрасное вино. Доклад закончил! Кстати, скоро и вечерняя поверка. Разрешите идти, господин полевой маршал?

– Идите, господа. А вы, де Безье, задержитесь.

Когда за де Фонтэном и курсантами закрылась дверь, де Ри подошел ко мне и пожал руку.

– Спасибо, Боря. Вчера ты меня спас – убийства офицера Академии самым родовитым курсантом мне бы не простили.

– Всегда пожалуйста. Кстати, записка Колетт выглядит очень убедительно, такое на коленке не состряпаешь. И еще, к хозяину «Трезвого сержанта» надо присмотреться повнимательней – он явно работал на Криса. А учитывая, что именно у него любят гулять курсанты, все становится совсем интересно.

– Я тоже так думаю, сообщу кому надо, но по большому счету, это уже не наше дело.

– Вань, а когда будут отпевать и хоронить Криса? Я хочу присутствовать. Таких противников надо уважать.

– Ты шутишь? Какое отпевание – он же самоубийца.

– А Александр Матросов – тоже самоубийца? Он погиб не потому, что не хотел жить, а потому что исполнял свой долг. Я не верю, что он просто бандит.

– Но и доказать это не можешь, а священника наши догадки не убедят. Кто он, каким именем крещен и крещен ли вообще – ты можешь ответить на эти вопросы? Нательный крест у шпиона ни о чем не говорит, ты же и сам знаешь. Если надо – он бы под любую веру перекрасился, обрезание бы себе запросто сделал. Выбирая профессию, мы выбираем не только жизнь, но и смерть, и похороны, и даже посмертие. Завтра в час дня его закопают за оградой кладбища. Придешь?

– Обязательно. И еще – отдай мне его медальон. Ну тот, ты знаешь.

– Бери, – де Ри пожал плечами, вынул его из ящика стола и протянул мне, – только зачем? Узнать по нему что-либо невозможно, мы уже пытались.

– Я и не собираюсь. Наверное, на память… Жизнь покажет. Ну, раз нельзя помолиться, давай не чокаясь. Он был враг, но враг достойный. Дай нам бог таких друзей.

А через неделю в Академию в сопровождении личной охраны прибыл владетельный граф Амьенский – отец Филиппа.

В тот же день военный трибунал под председательством де Ри принял решение о передаче дела Люка и Николетты для дальнейшего расследования и вынесения приговора в юрисдикцию суда Амьенского графства. Как приватно сообщил мне де Ри, этот вопрос был согласован в Париже. Чего стоило это согласование графу – история умалчивает.

Перед отъездом владетельный граф Амьенский удостоил меня приватной аудиенции.

– Господин де Безье, – торжественно начал вельможа, – от своего имени и от имени семьи я благодарю вас за помощь, оказанную моему сыну. Вы не позволили негодяям замарать честь нашего рода, такие услуги не забываются. В благодарность я прошу принять эту тысячу экю. Также я заверяю вас, как бы ни повернулась ваша жизнь, что бы ни случилось, – у вас всегда в Амьене будут друзья, на любую помощь которых вы можете твердо рассчитывать!

А вот это уже серьезно. Не деньги – хотя и не маленькие, а предложение не просто покровительства – дружбы. Здесь такими словами не разбрасываются. Если сказано друзья – значит действительно друзья. Не панибратство, не возможность тыкать человеку, стоящему значительно выше в сословной иерархии, а именно уверенность, что в любой беде ты сможешь опереться на его плечо.

А значит, надо и ответить достойно.

– Ваше сиятельство! Благодарю вас за столь высокую оценку. Со своей стороны обещаю, что, если только моя служба королю не будет препятствием, я предоставлю свои знания и способности в ваше распоряжение в любой момент, когда они будут вам нужны!

Вот и весь разговор. Одна-две минуты, крепкое рукопожатие и все. А сказано много. Меня ведь тоже за язык никто не тянул, так что к славному городу Амьен надо с этой минуты присматриваться ну о-очень внимательно.

И еще одно интересное событие произошло в связи с этой историей. Нас де Ри Тайной Академии связал, а вот прево и субделегата – нет. А выпить эти два кислых друга любили, а выпив – поболтать, да еще приврать с три короба. А выпивали они в кабаках, где их слушали не только местные забулдыги, но и заезжие представители искусства – проще говоря, менестрели, у которых фантазия бьет фонтаном, в том числе, как оказалось, и по мне.

Короче, как-то субботним вечером подходят ко мне де Бомон и д’Оффуа и от имени курса требуют, чтобы завтра я пошел на общую пьянку в «Трезвый сержант», где выступает некий заезжий артист с новыми парижскими песнями.

По тону и хитрым рожам вижу, что готовят каверзу, но не колются, заразы.

Ладно, хрен с вами, пойду, но смотрите, если что!

Ну и пошли. Пришли. Сели. Заказали. Выпили. Выходит менестрель и объявляет: «Господа! Свое выступление я начну с самой популярной на сегодня парижской песни! “Баллада о Черном бароне и прекрасной горожанке”!»

Я аж вином подавился! Действительно баллада обо мне. Только, оказывается, спасал я не графа Амьенского, а прекрасную девицу, естественно от мерзких разбойников! И работал я не головой, а как положено – шпагой. А потом передал ее, в смысле – девицу, в надежные руки своего влюбленного друга.

Я представил пылко влюбленным владетельного графа, в чьи надежные руки передал прекрасную Николетту, и не смог сдержать смех, который с удовольствием поддержал весь курс. О том, что было на самом деле, знали только мы трое, но и другие курсанты покатились со смеху, представив меня в роли благородного идиота.

А бедный менестрель потом долго гадал – что в его выступлении вызвало такую безусловно бурную, но все же совершенно нестандартную реакцию.

Разговор, которого Жан не слышал

– Ваша светлость – у меня плохие новости. Зоркий сообщает, что Маэстро и его группа схвачены, задание провалено.

После долгой паузы:

– Что, по-твоему, нам ждать в ответ и когда?

– Думаю, что ничего. Он умер в застенках, но, зная его, я уверен, молчал до конца.

– Действительно уверен?

– Судя по всему, он провел в неволе не дольше одной ночи. Палачи не дали бы ему умереть за это время, значит – самоубийство. До того, как потерял над собой контроль. Тем более что хоронили без священника и за оградой кладбища. Да. Я уверен – виконт не сказал ничего.