Четыре столетия пути. Беседы о русской литературе Сибири

Говоря о романтической прозе Сибири, нельзя не вспомнить еще одну ее знаковую фигуру – И. Калашникова.

Иван Тимофеевич Калашников (1797 – 1863) родился в Иркутске, в чиновничьей семье. После окончания местной гимназии поступил в Иркутскую казенную экспедицию. Служба здесь помогла будущему писателю познакомиться с нравами и обычаями коренных сибирских народов.

В юные годы воспитанием И. Калашникова занимался П. Словцов, будущий автор «Исторического обозрения Сибири». Он обратил серьезное внимание на талантливого юношу. С помощью П. Словцова И. Калашников в 1822 году был переведен в Тобольск, еще через год – в Петербург, где и прожил до конца дней своих, служа чиновником в различных департаментах.

Это был один из даровитейших сибирских прозаиков первой трети XIX века. И. Калашникова принято считать родоначальником исторического романа в Сибири. Современники называли его «сибирским Фенимором Купером». Также пробовал он свои силы в поэзии и публицистике.

В 1830-х годах творчество И. Калашникова пользовалось немалым успехом. О его романах – таких, как «Дочь купца Жолобова» (1831), рассказывающем о жизни сибирского купечества и чиновничества, «Камчадалка» (1833), посвященном аборигенам российской окраины, и романа о политических ссыльных «Изгнанники» (1834), – с одобрением отзывались А. Пушкин, А. Кюхельбекер, Н. Некрасов, И. Крылов, Н. Полевой. Пристально следил за творчеством И. Калашникова В. Белинский, который, впрочем, относился к нему весьма сурово: резко критиковал за «напыщенность и слезливую сентиментальность».

Наиболее крупным и значительным произведением И. Калашникова является роман «Дочь купца Жолобова». Роман был переведен на немецкий язык. О нем положительно отзывался В. Гюго. Благосклонно оценивала его и западноевропейская критика.

История, которая легла в сюжетную основу романа, писатель услышал от своего отца, ставшего очевидцем событий, связанных с сумасбродством выжившего из ума начальника Нерчинских заводов В. Нарышкина.

Как и другие свои произведения, И. Калашников насыщает роман всякого рода «краеведческим» материалом – этнографическими, географическими, историческими и т. п. экскурсами и справками. Он щедро вводит в плоть произведения подлинные факты и сведения из прошлого Сибири.

Правда, по собственному признанию И. Калашникова, «некоторые происшествия, случившиеся в разное время», он «соединял в одну раму, оправдывая себя тем, что «так делывал и сам родоначальник новейших романов, неподражаемый Вальтер Скотт»[8 -

 Калашников Иван. Дочь купца Жолобова. – Спб, 1831, с. 4—5. Цит. по кн. Очерки русской литературы Сибири. В 2-х т. – Новосибирск, 1982, Т.1, с. 266.], который, к слову, был его кумиром и у которого И. Калашников многому учился. Прежде всего, умению строить авантюрную интригу.

Опираясь на авторитет В. Скотта, И. Калашников отстаивал также в своем творчестве право художника на отступления от исторической правды. Как истинный романтик он противопоставлял историю поэзии в пользу последней, полагая, что история может только побудить, но не удовлетворить желание «быть зрителем рассказанных ею происшествий». И тогда «на помощь душе приходит божественная, всемогущая поэзия…» Подобно писателю-маринисту А. Бестужеву-Марлинскому, еще одному яркому представителю русской романтической прозы, И Калашников считал, что воскресить прошлое – значит, оживить человеческие страсти, увидеть людей с «тайными их думами, с сокровенными порывами души, с неразгаданными муками и наслаждениями, с утаенными злодействами и добродетелями»[9 -

 Калашников Иван. Дочь купца Жолобова. – Спб, 1831, с. 4—5. Цит. по кн. Очерки русской литературы Сибири в 2-х т. – Новосибирск, 1982, т.1, с. 13.].

И, опять же, как типичный романтик И. Калашников стремился выразить через изображаемые им конфликты идею «роковой» неизбежности страданий добрых и честных людей. Сибирь же И. Калашников старался показать как страну, где есть люди честные, сильные и смелые, где рождаются высокие чувства и стремления. И. Калашников прилагал все усилия к тому, чтобы разрушить превратное представление о своей «малой родине» как о «дикой» стране с «дикими» жителями и показать истинное ее лицо.

Достоинства и слабости «Дочери купца Желобова» повторились и «Камчадалке». Произведения эти вообще во многом схожи. В том, прежде всего, что, как отмечал сам автор, «здесь и там действие происходит в Сибири, и таким образом оба сии романа знакомят читателя с сибирскою природою и туземными обитателями».

Интересно, что, при всем романтическом антураже и тональности, в изображении быта камчадалов И. Калашников остается по-прежнему этнографически точным и объективным. Аборигены изображены им как люди темные, невежественные, полные диких предрассудков, а их религиозные верования отражают крайне примитивное представление о мире. При этом писателем подчеркивается смирение и покорность камчадалов, их забитость, позволявшие русским начальникам тиранить, угнетать и обирать до нитки.

Но обращает автор внимание и на то, что, несмотря на все это, камчадалы народ честный, верный слову, мужественный и стойкий в минуты испытаний. Чего нельзя сказать, подчеркивает писатель, о многих русских, проживающих с ними бок о бок. О казаках, например, устраивающих аборигенам жестокие экзекуции, или начальнике Камчатки, неком Антоне Григорьевиче, который здесь, на краю света, чувствует себя совершенно безнаказанно и творит чудовищные вещи.

Подчас нагнетание зла и ужаса в романе «Камчадалка» явно чрезмерно, что впрочем, также вполне в духе романтизма. Подкупает, однако, искренняя авторская боль за судьбы беззащитных людей и его гнев по поводу произволу и самодурства царских чиновников.

В романтическом ключе написан и роман «Изгнанники», хотя, в то же время, это, пожалуй, наиболее реалистическое произведение И. Калашникова.

С наступлением и развитием в русской литературе «натуральной школы» романтические повествования И. Калашникова быстро отошли в тень, тем не менее, след свой в сибирской литературе первой половины XIX века они оставили.

Жар-птица из холодных краев

Но пора уже сказать и о самой, наверное, яркой фигуре не только сибирского романтизма, но и вообще всей литературы Сибири девятнадцатого столетия – Петре Павловиче Ершове (1815 – 1869).

Его имя ассоциируется в первую очередь и главным образом с поэтической сказкой «Конек-Горбунок». И это совершенно естественно, поскольку на протяжении вот уже без малого двух веков ею зачитываются люди разных возрастов и поколений не только в России, но и по всему миру. Увидевшая свет в 1834 году сказка эта только у нас в стране переиздавалась около трехсот раз общим тиражом более десяти миллионов экземпляров. Помимо того, «Конек-Горбунок» переведен на все основные языки планеты, выходил во многих странах мира. Прочно прописалась сказка на драматической и балетной сценах.

В чем же причины столь необыкновенной популярности этого произведения?

Сказать коротко – в глубоких народных корнях и истоках, что особенно хорошо видно на образах главных его героев Ивана и Конька-Горбунка. Через них автору удалось выразить самую суть русского человека, показать, каким духовным богатством он владеет. Да и другим персонажам в народности не откажешь. Хорошо знакомым фольклорным типом видится, например, жестокий, жадный и сластолюбивый царь, привыкший загребать жар чужими руками.

Надо сказать, что именно фольклор стал прочным фундаментом сказочной поэмы П. Ершова. Его духом пронизано все произведение. Автору удалось искусно сплести различные мотивы русских сказок, в том числе и услышанные от жителей Сибири. Поэт переплавил богатейший фольклорно-сказочный материал и создал на его основе совершенно оригинальное произведение, оплодотворенное собственной фантазией и мироощущением.

Великолепно зная устное народное творчество, П. Ершов широко и умело пользуется его поэтической стихией, особенно ощутимой в разного рода поговорках, присказках, сравнениях, местных сибирских диалектизмах. П. Ершов вообще стремится сделать текст максимально разговорным, создать впечатление, что поэма действительно родилась в народных недрах, а он, автор, лишь записал ее, сохранив в ней и просторечные обороты, и фольклорную образность, и сверкание блесток народного юмора. И успешно этого достигает.

Вместе с тем сказка написана поразительно легкими, «летучими» стихами. И, наверное, именно это умение создателя «Конька-Горбунка» подчинять народную языковую стихию собственным художественным задачам дало повод А. Пушкину сказать, что сей «Ершов владеет своим стихом, как крепостным мужиком». Сам искушенный сказочник, Александр Сергеевич настолько высоко оценивал «Конька-Горбунка», что однажды при личной встречи с П. Ершовым сказал: «Теперь этот род сочинений можно мне и оставить»[10 -

 Петр Павлович Ершов, автор сказки «Конек-Горбунок». Биографические воспоминания университетского товарища его А. К. Ярославцова. Спб, 1872, с. 2. Цит. по кн. Очерки русской литературы Сибири. В 2-х т. – Новосибирск, 1982, т. 1, с. 277.].

Правда, отношение к «Коньку-Горбунку» не было однозначным. У одних поэма вызывала восторг, у других – неприязнь и даже отторжение. Ее отвергали официальные круги, что при антимонархической, античиновничьей направленности сказки вполне естественно. Цензура сначала беспощадно вымарывала в ней острые места, а впоследствии и вовсе запретила. Однако не принял ее и В. Белинский, утверждавший, что сказка эта «не имеет не только художественного достоинства, но даже и достоинства забавного фарса»[11 -

 Белинский В. Г. «Конек-Горбунок». Русская сказка. Соч. П. Ершова в III частях. // Полн. собр. соч., т. I. – М., 1953, с. 151.]. К слову сказать, «неистовый Виссарион» и сказки А. Пушкина тоже считал неудачей, «плодом ложного стремления к народности»[12 -

 Белинский В. Г. Статьи о Пушкине. // Полн. Собр. соч., т. VII. – М., 1955, c. 576.]. Время, впрочем, все расставило по местам: вопреки мнению великого критика сказки А. Пушкина и П. Ершова продолжают жить.

Но вот какая любопытная и очень существенная деталь: если А. Пушкин пришел к сказкам уже в зрелом возрасте и в зените поэтической славы, то П. Ершов своего «Конька-Горбунка» написал девятнадцатилетним юношей в начале творческого пути. Феноменально? Безусловно! И, на первый взгляд, просто невероятно! Однако жизнь и судьба сибирского поэта многое могут объяснить.

П. Ершов родился в деревне Безруково под Ишимом. Отец поэта служил исправником, и все детство Петра прошло в разъездах по Сибири. Поэтому с ранних лет ему приходилось встречаться с людьми самых разных сословий: с крестьянами, казаками, ямщиками, охотниками… От них мальчик многое узнал о жизни русского народа, услышал живую, сочную разговорную речь. Да и в сказках, песнях, которых в эти годы пришлось немало услышать, воспевался и прославлялся простой человек – крестьянин, солдат, мастеровой… Все это, конечно, не могло не отложиться в памяти и душе чрезвычайно восприимчивого, не по годам развитого ребенка и не стать той благотворной питательной средой, в которой вызревал будущий поэт.

Большой след в судьбе П. Ершова оставили годы (1825 – 1830), проведенные в Тобольске, где он учился в гимназии. Именно здесь довелось ему познакомиться с такими выдающимися личностями, как историк П. Словцов, ссыльный композитор А. Алябьев, директор гимназии и очень прогрессивный для своего времени педагог И. Менделеев – отец великого химика Дмитрия Менделеева. Каждый из них оказал на формирование молодого П. Ершова заметное влияние. Так что, несмотря на юный возраст, будущий автор «Конька-Горбунка», уезжая в Петербург поступать в университет, имел уже все задатки для того, чтобы стать настоящим поэтом.

О петербургском периоде своей жизни П. Ершов всегда вспоминал с теплым чувством, смешанным, правда, с горечью, как о времени светлых надежд, далеко не всем которым, увы, суждено было осуществиться. Хотя первые годы пребывания в столице оказались действительно радостными и счастливыми. Прежде всего, конечно, потому, что увидела свет, стала литературным фактом поэма «Конек-Горбунок».

Да она, наверное, и не могла не появиться именно тогда, в середине 1830-х годов. Не просто потому, что сам автор был переполнен ею. Литературная обстановка тех лет тоже как нельзя лучше способствовали рождению произведений такого жанра. Вспомним, к нему обращаются В. Жуковский, Н. Языков. В начале 1830-х появляются «Русские сказки» В. Даля. В этот же период публикует свои сказки А. Пушкин. Последнее обстоятельство скорей всего и стало решающим фактором для молодого поэта, ибо сказочное, как, впрочем, и вообще все творчество Александра Сергеевича, было для П. Ершова эталоном.

После публикации «Конька-Горбунка» П. Ершов становится частым гостем на страницах столичных газет и журналов, где выступает со стихами, поэмами, пьесами и даже рассказами. Но большинство его новых произведений лишены неповторимой свежести и оригинальности «Конька-Горбунка». Лишь в немногих, таких например, как водевиль «Суворов и станционный смотритель», ощущается живая народная струя.

Пытался П. Ершов вернуться и к счастливому для себя жанру стихотворной сказки. Даже задумал написать целый поэтический свод («сказку сказок»). Но дальше замысла и отдельных, не очень интересных фрагментов дело не пошло.

Литературные неудачи П. Ершова сопровождались семейными несчастьями: умер отец, следом – старший брат. После окончания университета поэт остался фактически без средств к существованию. Выход из создавшегося положения П. Ершов видел только в возвращении в Сибирь. В стихотворении «Прощание с Петербургом» он писал: «На небе родины далекой меня другое солнце ждет». Поэту казалось, что на берегах Иртыша он снова обретет творческие силы и сможет осуществить все свои замыслы.

Летом 1836 года П. Ершов с матерью уезжает в Тобольск. Навсегда. Здесь он становится учителем гимназии. Ему удается хорошо зарекомендовать себя на новом поприще. Во всяком случае, преподает новый педагог весьма нетрадиционно: курс словесности читает по университетским лекциям, рассказывает учащимся о своих встречах с А. Пушкиным, В. Жуковским, другими светилами русской литературы, организует гимназический театр… Новаторство его, правда, далеко не всем по душе. Частенько натыкается он на стену глухого раздражения, провинциальной косности, а то и откровенной враждебности. Все это, как и постоянные обременительные заботы о куске хлеба, угнетает поэта и явно не способствует творческому вдохновению.

Хотя литературных занятий он не оставляет. Пишет, например, полные пессимизма и разочарования стихи. В одном из них с характерным названием «Грусть», беспощадно оценивая прожитую жизнь, поэт признается: «И сердцу сладкие о днях воспоминанья мешаются во мне с отравою страданья».

Едва ли не лучшим из всего написанного П. Ершовым в Тобольске стала навеянная историческим прошлым Прииртышья и основанная на старинном сказании поэма «Сузге» (1837), рассказывающая о любви хана Кучума к черноглазой красавице-наложнице Сузге. Лирические перипетии этой истории разворачиваются на фоне событий, связанных с присоединением Сибири к России. Поэма не лишена весьма существенных недостатков. Тем не менее, в литературе российской она стала явлением незаурядным и дожила, неоднократно переиздаваясь, до наших дней.

Пробует себя П. Ершов и в прозе. А 1857 году им опубликован цикл рассказов «Осенние вечера». В них современники поэта без труда под личиной тех или иных героев угадывали реальных, живших в Тобольске, людей. В том числе и самого автора. Писателю удалось здесь многое: и характеры персонажей, и их, каждого с особинкой, речь. Налицо и сюжетное мастерство. Ну а главное, что весь цикл был пронизан согревающей душу и сердце человечностью, которой вообще отмечены лучшие произведения П. Ершова. Цикл «Осенние вечера» стал, к сожалению, его последней значительной художественной вещью.

В 1857 году П. Ершова назначают директором Тобольской гимназии. За пять лет пребывания на этом посту он успел немало сделать для развития просвещения в Сибири.

В 1862 году П. Ершов вышел в отставку и остался полностью не у дел. Жилось ему в ту пору очень трудно. Обремененный большой семьей, он бедствовал порой настолько, что даже не мог купить дров для отопления дома. С помощью Д. Менделеева – бывшего своего ученика и будущего создателя периодической системы (тот был женат на падчерице поэта) – П. Ершов выхлопотал пенсию, которая, впрочем, ненамного и ненадолго улучшила его положение…

Скончался П. Ершов на 55-м году жизни. Похоронили его в верхней части Тобольска, на кладбище за древним валом, возведенном еще сподвижниками Ермака. На могиле поэта установлен мраморный памятник с исчерпывающе-лаконичной надписью: «Петр Павлович Ершов, автор народной сказки «Конек-Горбунок».

Мог ли предположить стихотворец из далекого сибирского города, сочиняя «на заре туманной юности» веселую и увлекательную сказочную поэму, что переживет она его на столетия, что выпущенная им с листа бумаги фантастическая Жар-птица осветит и согреет души и сердца не одного поколения благодарных читателей!..

Неспешная поступь «натуральной школы»

Романтизм в сибирской словесности просуществовал почти до середины XIX века, но в недрах его уже созревало куда более могучее и жизнеспособное направление – реализм.

Как и другие «измы», реализм в Сибири запаздывал. Читающая публика где-нибудь в Иркутске или Красноярске предпочитала, к примеру, реалистическим повестям А. Пушкина его же романтические поэмы. Да и вообще проза великого поэта котировалась у сибиряков куда ниже, скажем, романов В. Скотта или И. Лажечникова. Гоголевские же «Мертвые души» и вовсе считались пустой вещью и «огромной пошлостью», а нравились в них только красочные и звучные лирические отступления типа «чуден Днепр» или «Эй, тройка! птица тройка…».