Три царицы – Три Анны. Первый полицейместер

Малая корона Анны Иоанновны

От г. Шевелена, хранителя печатей, г. Маньяну. Версаль. «Потом Царица, сочтя нужным устроить свое государство таким же образом, как оно было устроено покойным царем Петром I, учредила сенат, состоящий из 21 члена, избранных вчера Царицей; из числа сенаторов исключен князь Алексей Григорьевич Долгоруков отец невесты покойного царя.

Вот список членов: канцлер граф Головкин, фельдмаршалы: князь Голицын, князь Долгоруков и князь Трубецкой, князь Димитрий Голицын, князь Василий Лукич Долгоруков, вице-канцлер барон Остерман, князь Ромодановский, генерал Ягужинский, князь Черкасский, генерал Чернышев, генерал Ушаков, генерал Мамонов, генерал князь Юсупов, князь Юрий Трубецкой, князь Барятинский, князь Урусов, генерал Сукин, статский советник Новосильцов, граф Михаил Головкин – сын канцлера, князь Шаховской». (СИРИО. Т. 74.)

«Марта 17 ее величество составила свой двор, и все удивились, что она назначила обер-гофмейстериною жену фельдмаршала Голицына и камергером – сына его да князя Куракина, зятя его, тогда как князь Голицын со своим братом были явными поборниками власти верховного совета; и стояли за образование управления – нечто в роде республики; но очень скоро я узнал причину этого.

При дворе была партия немецкая, пользовавшаяся всею доверенностию государыни, и ее составляли: барон Остерман, камергер Бирон, любимец ее величества, и граф Левенволд, которого она пожаловала в обер-гофмаршалы. Они, как иностранцы, видя, что имели нужду в подкреплении своей партии кем-либо из русских вельмож, велели сказать фельдмаршалу Голицыну, что ежели он пристанет к ним, то они введут его опять в милость, а от него желают только того, чтобы он поддерживал их и жил с ними в согласии. Голицын, от природы гордый, упорствовал несколько дней, но, наконец, сдался и присоединился к немцам, кои потом заступились за него так, что ее величество пожаловала жену, сына и зятя его в вышесказанные чины, а ему самому – бриллиантовый перстень в пять или шесть тысяч ефимков». (Герцог Де Лириа-и-Херика)

«Остерман, оказавшись, таким образом, во главе всех дел, прекрасно понял, что нужно заполнить ту пустоту, о которой шла речь, и так как императрица питала ко мне большое доверие, Остерман попросил меня предложить ее величеству сформировать Кабинет, который мог бы заниматься важнейшими государственными делами и посылать указы ее величества в Сенат и другие присутственные места, а назначить туда кроме Остермана только князя Алексея Михайловича Черкасского, которым он надеялся руководить. Я взял на себя это поручение. Ее величество одобрила предложение с условием, как она сказала, что я тоже стану членом Кабинета. Именно таким образом в Москве в 1730 году сразу после восшествия на престол императрицы Анны был сформирован Кабинет, который и просуществовал до конца ее дней, то есть до 1741 года…

Мы видели, что разрыв, существовавший между самодержавной властью государыни и властью Сената, был восполнен кабинет-министрами графом Остерманом и князем Черкасским, но этого было недостаточно, так как эти два министра были полностью подчинены великому канцлеру герцогу Бирону и не делали ничего, что не нравилось бы этому фавориту. Именно так из империи были вывезены огромные суммы на покупку земель в Курляндии, на строительство там двух дворцов, не герцогских, а скорее королевских, и на приобретение герцогу друзей в Польше, сверх тех нескольких миллионов, которые были истрачены на покупку драгоценностей и жемчугов для семейства Бирона, и не было в Европе королевы, которая имела бы их столько, сколько герцогиня Курляндская; и не злое сердце государыни, а ее стремление к покою, дававшее министрам возможность удовлетворять свои амбиции и действовать в своих интересах, явилось причиною пролития крови Долгоруковых и Волынского и дало возможность при иностранных дворах говорить о том, что императрица Анна велела отрубить головы тем, кто возвел ее на престол.

В Сенате в ее царствование присутствовали только два лица: кригс-комиссар Новосильцев и Сукин, который был обвинен в лихоимстве за то, что взял десять тысяч рублей с поставщиков провианта для персидского похода. Если фельдмаршал Трубецкой время от времени и приезжал в Сенат, то лишь по своим личным делам или чтобы выказать свое полное ничтожество; другие сенаторы, недовольные Кабинетом, вовсе не ездили в Сенат. Остермана же и Черкасского устраивало то, что в Сенате присутствовали лишь лица, не имевшие веса.

Поэтому легко можно судить о том, насколько образ правления и Кабинет императрицы Анны были не только не совершенны, но даже вредны для государства». (Дневник Мюнниха)

Anna I. Wedekind

От г. Маньяна г. Шовелену. Москва, 19 июля 1731. «Некоторые лица говорят, что Царица намерена учредить свою резиденцию в Риге; эта мысль внушена обер-камергером, которому легче будет вернуться в Курляндию, в случае, если замыслы его врагов восторжествуют». (СИРИО. Т. 75)

Именной указ Сенату о выдачи из штатст. – конторы годовых пенсий герцогине Елизавете – Софии, герцогине Элеоноре-Шарлоте и марграфини Марии – Доротеи. Указ Нашему Сенату.

Указали Мы определенную годовую пенсию, апреля с 8-го числа прошлого 1732 г. по апрель же месяц нынешнего 1733 г., матери блаж. памяти преставившегося Нашего супруга, светлейшего герцога Курляндскаго Фридриха-Вильгельма, Елизавете-Софии, вдовствующей герцогини Саксен-Мейнунгской, десять тысяч рублев, да сестрам его-ж, преставившегося Нашего супруга, герцогини Элеоноре-Шарлоте, герцога Брауншвиг-Бевернскаго Эрнста-Фердинанда супруги, двенадцать тысяч рублев, да преставившегося маркграфа Бранденбургскаго Альбрехта-Фридриха вдовствующей супруге, маркграфине Mapии – Доротеи, октябри с 1-го числа прошлого 1732 по октябрь же месяц сего 1733 г., по прежнему указу, десять тысяч рублев, всего тридцать две тысячи рублев отпустить из штатс-конторы в коллегию иностранных дел, для отдачи, кому от них, приказано будет, без замедления. И повелеваем Нашему Сенату учинить о том по сему Нашему указу, Анна. Января 8 дня 1733 г. (СИРИО. Т. 105)

«Анна Иоанновна… Князья. Что касается самого дворянства, то оно в этой стране очень многочисленно и отчасти древнее, хотя за последние столетия много семей польского и литовского происхождения были пленными привезены туда и натурализованы. Князья – наиболее знатные; все они (за исключением Меншикова, пожалованного в князья и фюрсты Германской империи в нынешнем столетии) происходят от мелких независимых государей у старых русских и татар, которые были либо покорены царями, либо добровольно отдались под их защиту, подобно тому как – мы видели это в наши времена – поступили малые независимые цари Мелитецкий и Грузинский. Титулы – графские и баронские – в России появились при Петре I, и несколько графов – Головины, Головкины и т. д. – были пожалованы графами Германской империи». (Берк К. Р.)

Историки пишут, что Анна Иоановна особым указом 17 декабря 1731 года восстановила «Устав о наследии» 1722 года, что развязало ей руки при назначении наследника. До этого наследницей трона считалась Анна Леопольдовна, в 1732 году Анна Иоанновна объявила, что трон наследует потомок по мужской линии её племянницы Елизаветы-Екатерины-Христины, дочери Екатерины Иоанновны, герцогини Мекленбургской.

Локателли писал о правлении Анны Иогановны: «В России все важные дела находятся в руках иностранцев, которые очень ревниво относятся к своей власти» Сенат, напротив, свою власть утратил. Коллегии являются марионетками в руках министров-иностранцев. Губернаторы ничего не делают без указки сверху. «Московиты находятся под игом иностранцев». (Мезин С. А. Взгляд из Европы)

7. Заговоры

Анна Иоанновна боялась заговоров, угрожавших её правлению.

«Для большей возможности сохранит тишину и сделать перевес двум Гвардейским полкам, имевшим влияние при переменах правления в России, Императрица умножила Гвардию еще двумя полками: Измайловским и Конною Гвардиею. Учреждение перваго было поручено Генерал-Адьютанту Графу Левенвольду; этот полк был составлен из ландмилицких однодворечских полков, а офицеры в нем были определены из Лифляндцев или иностранцев. Сему полку Король Прусский прислал в подарок 20 000 ружей. Конная гвардия составлена из роты Кавалергардов и из Драгунсого полка, Лейб-Региментом называемого». (А. Ведйдемейер)

Зимний дворец Анны Иоанновны. 1730—40

Было запрещено упоминать о коронации Петра II и о его свадьбе с княжной Долгорукой. В 1730 году учреждена была Канцелярия тайных розыскных дел, сменившая уничтоженный при Петре II Преображенский приказ. В короткий срок она набрала чрезвычайную силу и сделалась символом эпохи. Всех сосланных при Анне в считалось свыше 20 тысяч человек, из них более 5 тысяч было таких, о которых нельзя было сыскать никакого следа даже Тайной канцелярии. Казнённых считали до 1000 человек, не включая сюда умерших при следствии и казнённых тайно, которых было немало.

«Из Князей Голицыных сначала никто не был сослан, но их удалили от Двора, употребив в отдаленных областях Сибири. Во все царствование Анны Иоанновны Голицыны не пользовались Ея милостями. Фельдмаршал Князь Михаил Михайлович Голицын скончался в конце сего 1730 года…

Одно из первых лиц, подвергшихся опале, был Лев Юрлов, Епископ Воронежский… Архиепископ Киевский Варлаам Вонатович тоже пострадал при вступлении на престол Анны Иоанновны…

Другия два лица навлекли на себя гнев Императрицы и пострадали: это были Адмирал Сиверс и Статский Советник Фик». (А. Ведйдемейер)

Некоторые персоны, которые имели больше прав на престол, были обласканы императрицей и скоропостижно скончались. Царица Евдокия и царица Прасковья скончались в 1731, Екатерина в 1733, Елизаветы как следует из описаний, в это время не было в России. Князь-кесарь Иван Фёдорович Ромодановский, дядя императрицы, скончался 16 марта 1730. Муж Параскевы (Прасковьи) Ивановны, Иван Ильич Дмитриев-Мамонов, с которым она тайно была обвенчана, скончался 24 мая 1730. Их сын тоже умер в детстве. (Пыляев М.)

Екатерина Иоанновна

«В том же 1731 году, Императорский Дом лишился почти в одно время Царицы Евдокии Федоровны и Царевны Параскевии Иоанновны, младшей Сестры Государыни.

(Шмит Физельден пишет, что Царевна Параскевия Иоанновна была тайным образом обвенчана с Генералом Мамоновым, который скоропостижно умер в 1730 году». (А. Ведйдемейер)

Журнал Верховнаго тайнаго совета. 8-го мая 1727. При том же собрании приказано записать в протокол: 6) о даче на содержание государыням цесаревнам Екатерине Ивановне по 10000, Параскове Ивановне по 12000 рублев в год дворов их. (СИРИО Т. 63)

Дворец царевны Прасковьи Ивановны. 1723

1731. Декабря 4. Именным, данный Сенату. Об отдаче деревень в удел Ея Высочеству Царевне Екатерине Иоанновне.

Указали Мы: сестре Нашей Царевне Екатерине Иоанновне на содержание дому Ея Высочества отдать во владение деревни в Новгородском и Псковском уездах, из Нашей дворцовой, також и из оставших после сестры же Нашей, блаженныя памяти, Царевны Парасковьи Иоанновны, а именно: из Дворцовых Псковскаго уезду в Самерской волости остаточные за раздачею 645 дворов, в Новгородском уезде село Ракоми с деревнями 321, Тесовскую волость, в которой 183 двора, да из оставших после помянутой сестры Нашей при Санктпетербурге село Рожественное 270, да Псковския волости с деревнями 444, всего 1863 двора, да сверх того отдать Ея же Высочеству после сестры же Нашей, Санктпетербургской каменной и загородной деревянной домы и приморское Ивановское место и Петровской остров. (ПСЗРИ. Т.8. 5895)

1731. Декабря 4. Именный, данный Сенату. О содержании дому Ел Высочества Царевны Екатерины Иоанновны.

Указали Мы: сестре Нашей Царевне Екатерине Иоанновне, на содержание дому Ея отпустить из Штатс-Конторы на предбудущей 1732 год 30000 рублей, и впредь повсягодно отпускать по тому ж числу по 30000 рублей на год. (ПСЗРИ. Т.8. 5896)

«Вам не терпится узнать историю вдовствующей императрицы. Об этих вещах рассказывают столь различно, в зависимости от привязанностей и интересов, что трудно судить, где же правда; но следующее изложение, как я полагаю, будет достаточно верным. Зовут ее Евдокия, она из дворянского рода Лопухиных. Царь женился на ней, будучи очень молодым, и имел от нее сына, который впоследствии был казнен, но оставил после себя сына и дочь. Через несколько лет после женитьбы царь охладел к ней и притворился, что ревнует ее; по подозрению в измене она была заточена; все ее ближайшие родственники и несколько ее придворных были схвачены и, по обычаю этой страны, допрошены под пыткой. Ни один из них не показал в пользу этого обвинения, хотя им за это было обещано прощение. Эти допросы длились несколько месяцев, за каковое время около четырнадцати ее ближайших родственников были казнены… Нынешняя императрица оказывает ей большое уважение и часто сама навещает ее. Она присутствовала на коронации в ложе, устроенной специально так, чтобы ее нельзя было увидеть. По завершении церемонии императрица вошла к ней в ложу, обняла и поцеловала ее, просила ее дружбы; при этом они обе плакали. Поскольку она приехала в церковь скрытно, до начала церемонии, то потом оставалась там некоторое время, пока не смогла подъехать ее карета, ибо не хотела в своем монашеском платье присутствовать на обеде. Москва. 1731». (Письма Леди Джейн Рондо)

«Когда Петр II, сын несчастного царевича Алексея, был возведен на русский престол, благодаря интригам Меншикова и Венского двора, Евдокия Федоровна, бабушка этого молодого монарха, была освобождена из тюрьмы, где она сохранила свой властолюбивый дух и стремление к интригам. Едва она вышла оттуда, как тотчас начала проделывать всякие махинации, чтобы снять с себя постриг и освободиться от обета в надежде быть провозглашенной регентшею или, по крайней мере, надеясь принимать самое активное участие в управлении делами в пору правления малолетнего внука.

Однако министры этого юного государя, зная честолюбие и беспокойный характер этой женщины, сумели так повернуть дело, что заставили ее продолжать вести прежний образ жизни и оставаться монахиней в одном из московских монастырей, откуда она могла выходить лишь время от времени, чтобы нанести церемониальный визит своему внуку. Для расходов ей назначили пенсию в 60 тысяч рублей, которая тщательно выплачивалась вплоть до ее смерти. Она недолго пользовалась этими деньгами, так как Петр II, ее внук, заболел оспой и умер в начале третьего года своего царствования. Прожила она после этого мало вследствие той огромной боли, которую причинила ей потеря внука. Она, казалось, переживала это горе сильнее, чем все прежние свои несчастья, и умерла от тоски 10 сентября 1731 года». (Вильбуа)

Царица Евдокия Федоровна

1733. Генваря 8. Именный. О запрешении продавать в рядах, в лавках и на, торжках мышьяк и всякие ядовитые материалы и о наказании, кто в таковой непозволительной продаже окажется виновным.

Указали Мы, как в Санктпетербурге, так в Москве; и во всех городах Империи Нашей, в рядах, в лавках и на торжках, мышьяку и прочих опасных ядовитых материалов, а именно: сулемы, цылибухи, крепкой водки, купороснаго и янтарнаго масла отнюдь не держать и не продавать, и никому тем не торговать, також и у портов купцам и другим никому не покупать и до того не допущать, и для того сколько где таких материалов в рядах имеется, оные отобрав от Полицейской и Медицинской команд, а в городахъ от Ратуш, собрать все в аптеки, а где аптек нет, то в Ратуши немедленно, из которых тем купцамъ, чьи они есть, по приеме, заплатить деньги по пристойной цене, без задержания; а на потребныя тех материалов нужды продавать в Санктпетербурге и в Москве из главных аптек; а в другихъ городах из аптек же, а где их нет, то из Ратуш; чего ради сколько в которой городе и на какия потребы таких материалов надобно, писать о том из Ратуш в главныя аптеки в Москву или в Санктпетербург, куда способнее; из которых аптек по тому требованию отпускать за деньги немедленно». (ПСЗРИ. Т 9. 6304)

Род Долгоруких приведший Анну Иоанновну к власти был уничтожен.

«После смерти князя Меншикова и его дочери офицер… позволил им ходить, гулять за пределами их поселения, а также иногда отправляться слушать богослужение в Якутск. Однажды, когда княжна Меншикова была на дороге, ведущей от их дома в эту церковь, она заметила, проходя поблизости от одной избы, человека, высовывавшего голову из окна этой избы… Мнимый крестьянин был князем Долгоруким, который ее узнал.

«О царе не может идти речи, – ответил Долгорукий. – Он умер через восемь дней после обручения с моей дочерью, которая здесь лежит на скамье и умирает. Ты, кажется, удивлена. Разве ты не знаешь обо всех этих событиях?»… «Да, Петр II умер, – сказал Долгорукий, – и его трон занят сейчас женщиной, которую мы туда посадили вопреки законам государства только потому, что считали, что у нее совсем другой характер. Мы предполагали, что будем жить при ее правлении более счастливо, чем при ее предшественниках и настоящих наследниках трона. Но как же мы ошиблись! Как только ее короновали, мы поняли, что она чудовище по своей жестокости, которое, чтобы утвердиться на троне, который мы ей уступили, узурпировала его и стала подозревать нас в преступлениях, чтобы потом выслать и погубить в этих краях. С нами во время поездки обращались, как с самыми закоренелыми преступниками. Нас лишили всего необходимого, и до сих пор мы лишены всего. В дороге я потерял свою жену; моя дочь сейчас умирает и, наверное, умрет. Но я надеюсь, несмотря на несчастное положение, в котором оказался, прожить еще достаточно долго, чтобы увидеть, быть может, в этих краях эту несправедливую женщину, которая принесла в жертву честолюбию и жадности трех или четырех иностранных негодяев, которые удовлетворяют ее страсти, самые блестящие роды России». (Вильбуа)

«Марта 17. В тот же день ее величество нарядила комиссию для истребования отчета от князей Долгоруковых, отца и сына, любимцев покойного царя. В эту комиссию назначены князь Юсупов и генерал Ушаков. Нельзя вообразить себе, сколько они украли: не только они подобрали себе в руки все бриллианты несчастного Меншикова, но и все казенные; лучших лошадей с придворной конюшни, серебро в деле, собак и, наконец, все то, что стоило чего-нибудь. Комиссия объявила им, что ежели они тотчас не возвратят всего, то она приступит к формальному розыску. Поэтому они принуждены были отдать все, что накрали, а небольшие деньги, взятые ими в казначействе, были им прощены.

Марта 29 царица в первый раз присутствовала в Сенате и там пожаловала в сенаторы генерала Тараканова, на место князя Ромодановского, дяди ее величества, который умер 27 числа.

Наконец настал день, ознаменовавшийся гибелью того несчастного дома, который, имев в виду пример князя Меншикова, не умел воспользоваться оным, а поступал так, что пришел в ненависть не только у дворянства, но и у народа. Апреля 19 князя Алексея Долгорукова с женою, сыновьями и дочерьми сослали в его деревни; князя Василия арестовали; князя Михаила, брата фельдмаршала, сделали губернатором в Астрахань; князя Ивана, брата Алексеева, – губернатором в Вологду; князя Александра – губернатором в Алтырь, а князя Сергия сослали в его деревни. В тот же самый день всех Долгоруковых лишили чинов и орденов.

Июля 6 кончили совершенную гибель дома Долгоруковых. Князь Алексей, отец обрученной невесты Петра II, был сослан со всем своим семейством на Березов остров, где прежде его содержался несчастный Меншиков; князь Василий – в Соловецкий монастырь, лежащий на одной скале Белого моря, и где нельзя прожить более нескольких лет, потому что место это очень нездорово, и где питаются только рыбою, без хлеба и вина. Князья Сергий и Иван, братья Алексеевы, были сосланы первый в Ораниенбург, а второй в Пустозерск, а князя Александра, другого брата Алексеева, послали служить лейтенантом морским в Каспийском море. Таков был трагический конец этой ветви дома Долгоруковых, которую любил Петр II, и кажется, что падение оной было справедливым судом божиим, для наказания их дурных дел, безмерного высокомерия и тщеславия». (Герцог Де Лириа-и-Херика)

«Все семейство Долгоруких, в том числе и бедная „императрица на час“, сослано. Их сослали в то самое место, где живут дети Меншикова. Так что две дамы, которые одна за другой были невестами молодого царя, имеют возможность встретиться в ссылке. Не правда ли, хорошенький сюжет для трагедии? Говорят, детей Меншикова возвращают из ссылки, и та же охрана, что сопровождает туда Долгоруких, будет сопровождать обратно Меншиковых. Если это правда, то это великодушный поступок, так как их отец был столь непримиримым врагом нынешней царицы, что даже лично оскорблял ее своим поведением и высказываниями. Москва. 1732». (Письма Леди Джейн Рондо)

Меньшиков, в присутствии Кайзерлинга, прижизненно оскорбительно высказывался только об Анне Иоанновне Монс.

В то же время лица сосланные по делу Толстого-Девиера заняли руководящие посты. Некоторые из них вступили в конфликт с новым фаворитом, и были снова сосланы.