Скверы, сады и парки Петербурга. Зелёное убранство Северной столицы

Гуляю, я один гуляю,
Что дальше делать – я не знаю.
Нет дома, никого нет дома,
А я лишний, словно куча лома.

Я не вижу здесь их, я не вижу здесь нас,
Я искал здесь вино, я нашел третий глаз,
Мои руки из дуба, голова из свинца,
Ну и пусть…

Мои друзья идут по жизни маршем,
И остановки только у пивных ларьков.

После смерти в феврале 1984 г. Генерального секретаря Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза Юрия Владимировича Андропова русский рок, до того существовавший полулегально, оказался фактически загнан в подполье. Для Цоя этот период ознаменован разрывом со слишком «левым» Рыбиным и появлением десятков песен «ни о чем», в которых очень трудно усмотреть глубокий смысл и которые мало чем отличались от советского эстрадного ширпотреба («Восьмиклассница», «Весна», «Ты выглядишь так несовременно», «Видели ночь», «Фильмы», «Когда твоя девочка больна»). Именно тогда Андрей Тропилло определил творчество Цоя как «мужественный попс». Но тогда же была написана песня, ставшая гимном поколения, понимавшего, что так жить нельзя, но не знавшего, как можно:

Перемен требуют наши сердца,
Перемен требуют наши глаза,
В нашем смехе, и в наших слезах, и в пульсации вен:
«Перемен!
Мы ждем перемен!».

Не надо только забывать, чем эта песня кончается:

Сигареты в руках, чай на столе – так замыкается круг,
И вдруг нам становится страшно что-то менять…

В 1986 г. начинался новый этап в творчестве Цоя – он, наконец, обрел свой голос. В 2010-х г. некоторые депутаты Государственной думы, слышавшие одну песню, и ту не до конца, стали утверждать, что так не бывает: дескать, человек не может так перемениться, а потому новые песни ему сочиняли некие кураторы из ЦРУ. Нет, это нормальный процесс становления таланта. Ни один поэт, будь он хоть трижды гением, не начинает с шедевров, и тот же Некрасов сначала написал «Мечты и звуки» и лишь потом – «Пьяницу» и «В дороге». Так и Цою, чтобы создать «Группу крови» и «Звезду по имени Солнце», надо было пройти через «Бездельников» и «Восьмиклассниц».

Он собирал стадионы по всей стране, он снимался в главной роли в остросюжетном фильме Рашида Нугманова «Игла». Для него это был шанс уйти от «папиного кино», каким он считал почти весь советский, да и зарубежный кинематограф. Он вообще был максималистом, это про себя он написал:

Кто живет по законам другим
И кому умирать молодым.
Он не помнит слово «да» и слово «нет»,
Он не помнит ни чинов, ни имен
И способен дотянуться до звезд,
Не считая, что это сон,
И упасть опаленным звездой
По имени Солнце…

По своему поэтическому и музыкальному дару, по силе обличения Цой, безусловно, уступал и Борису Гребенщикову, и Александру Башлачёву, и Юрию Шевчуку, и даже Майку Науменко и Михаилу Борзыкину. Тогда в чем же секрет его популярности? Наверное, в том, что все вышеперечисленные получили прекрасное образование, были интеллигентами до мозга костей. Они и ориентировались в основном на интеллигенцию. Их творчество – это, с одной стороны, продолжение традиций классической русской поэзии («Здесь забыто искусство спускать курок / И ложиться лицом на снег»), а с другой – своеобразное ответвление бардовской песни. А Цой – пэтэушник, он был своим для миллионов обычных молодых людей, его песни просты и понятны. Просты и понятны – не значит примитивны, афористичность, вообще характерная для рок-поэзии этого направления, у позднего Цоя достигает совершенства:

Каждой звезде – свой неба кусок,
Каждому морю – дождя глоток,
Каждому яблоку – место упасть,
Каждому вору – возможность украсть,
Каждой собаке – палку и кость,
Каждому волку – зубы и злость.

После красно-желтых дней
Начнется и кончится зима,
Горе ты мое от ума,
Не печалься, гляди веселей,
И я вернусь домой
Со щитом, а может быть, на щите,
В серебре, а может быть, в нищете,
Но как можно скорей.

Я не люблю, когда мне врут,
Но от правды я тоже устал,
Я пытался найти приют,
Говорят, что плохо искал.
И я не знаю, каков процент
Сумасшедших на данный час,
Но если верить глазам и ушам —
Больше в несколько раз…

15 августа 1990 г. Цой, отдыхавший в Юрмале, погиб в автомобильной катастрофе. Некоторые считали, что его смерть неслучайна, что это расплата за попытки вписаться в шоу-бизнес. Так или иначе, он пополнил список музыкантов, не переживших наступления нового времени – Александр Башлачёв, Янка Дягилева, Майк Науменко, Игорь Тальков…

После гибели Цоя многие решили, что песня Владимира Шахрина «Поплачь о нем, пока он живой» посвящена его памяти. На самом деле песня написана раньше. Но уж очень точно в ней отражены взаимоотношения Цоя с его второй женой Марьяной. Особенно убийственная фраза: «Она уже видит себя в роли вдовы».

В 1990-е гг. на песнях Цоя паразитировали все кому не лень. В том числе и те, кому сам Виктор никогда бы не подал руки. Причем они брали песни или заезженные до дыр, или самые беззубые. По-настоящему смелых вещей – того же «Муравейника», «Песни без слов», даже «Алюминиевых огурцов» – вы бы от них не услышали никогда. По счастью, песни Цоя – хотя и не все – сейчас изданы, и каждый может составить о них свое собственное мнение.

Виноградовский сквер

1 марта 2013 г. территория между улицей Бабушкина, переулком Матюшенко и проспектом Обуховской Обороны стала называться Виноградовским сквером. Сквер создан в 1938 г. на месте ликвидированного Фарфоровского кладбища, существовавшего с 1710-х гг. С начала 1960-х гг. он носил имя сквер «Спутник» по одноименному кинотеатру, открытому в современном доме № 40 по улице Бабушкина. Ничего специфически «спутникового» в сквере не было, а после того как в 1990-е гг. на месте кинотеатра возник торговый центр, его название, и без того не слишком удачное, вовсе потеряло смысл.

Нынешнее же имя присвоено по ходатайству руководства расположенного поблизости Императорского (Ломоносовского) Фарфорового завода в честь изобретателя русского фарфора Дмитрия Ивановича Виноградова (ок. 1720–1758).

В Петербург уроженец Суздаля из семьи священника приехал в 1735 г. в числе двенадцати лучших учеников Славяно-греко-латинской академии. Ему надлежало продолжить обучение в Академии наук. Уже на следующий год его вместе с Михаилом Ломоносовым и Г. У. Рейзером направили в Германию, где он изучал горное дело, химию, минералогию, металлургию, механику, строительное искусство и пробирное дело.

В 1744 г. Дмитрий Виноградов вернулся в Петербург и поступил в распоряжение Горной коллегии, получив звание бергмейстера, то есть горного инженера. В том же году он начал службу на только что созданной Императорской порцелиновой мануфактуре, которая впоследствии и стала Фарфоровым заводом. На порцелиновой мануфактуре Виноградову было поручено секретное задание – создать отечественный фарфор. Первоначально он работал вместе со специалистом из Саксонии Х. К. Гунгером, но ввиду некомпетентности саксонец был отстранен от дела. Виноградов изучил гжельские глины, провел испытания кварца и жерновых камней из Олонецкого уезда, а результаты опытов зафиксировал в «Заметках о фарфоре», которые тогда не публиковались в связи с засекреченностью работ.

Первый образец отечественного фарфора получен Виноградовым в 1747 г., а на следующий год он возглавил Императорскую порцелиновую мануфактуру. Еще через четыре года он закончил научную работу по технологии изготовления фарфора – «Обстоятельное описание чистого порцелина…», которое увидело свет только в 1950-м. Впрочем, специалисты его труд «для служебного пользования» хорошо знали.

Заслуга Виноградова и в том, что он в 1755–1757 гг. построил на порцелиновой мануфактуре новую, самую крупную для того времени фарфорообжигательную печь. Дмитрий Иванович вел «Записки каждых работ, происходящих повседневно при порцелиновой мануфактуре» и «Журнал работ в лаборатории при деле порцелина красок и пр.».

Создатель русского фарфора умер в 1758 г. и, вероятно, похоронен на Фарфоровском кладбище. Его могила была утрачена задолго до уничтожения кладбища.

Винокурцевский сквер

Небольшой скверик, расположенный между домами № 1 и № 3 по Подъездному переулку и выходящий на Винокурцевский проезд, в 2000-е гг. перенял имя последнего. Сквер появился в 1960-е гг. при благоустройстве территории.

Участковый уполномоченный 13 отделения милиции Ленинского района Ленинграда Павел Дмитриевич Винокурцев (1905–1941) 8 ноября 1941 года, находясь в зоне обстрела, Павел Винокурцев обеспечивал общественный порядок, помогал гражданам укрываться в бомбоубежищах. Когда на улице разорвалось несколько снарядов, он заметил около стены дома девочку, которая в ужасе металась возле убитой матери. Схватив ребенка на руки, Винокурцев побежал к ближайшему укрытию, но в это время разорвался очередной фашистский снаряд. Спасая ребенка, участковый успел прикрыть девочку своим телом, но сам погиб.

Вокзальный сквер

Этот сквер находится у вокзала железнодорожной станции «Лахта», между Приморским шоссе и железнодорожной линией восточнее улицы Красных Партизан, разбит в 1980-е гг. на месте снесенного дома № 37 по Приморской улице.

Воронежский сад