Я просканировал себя на наличие не застёгнутых пуговиц. Ничего не нашлось. Более того, на мне вообще не было ни одной одежки с пуговицами, даже нечто похожего.
– Поехали, бабушка, – сказала терапевт с огорчённым видом и взяла каталку из рук медсестры.
– Домой, внученька, едемте? – спросила она.
– Домой, домой… Куда ж еще?
Бабушка кротко посмотрела на меня. И так мимолетно, но так бесконечно долго тянулся тот миг осознания, что я никакой такой не Серафимушка вовсе. Колючая боль разлетелась по моему телу, словно вогнали его в кокон из проволоки и провернули внутри него. Бабушка виновато вздохнула и сложила головушку обратно себе на грудь.
Когда её увезли, медсестра решила заняться мной.
– Проходите, выше пояса раздевайтесь, – сказала она.
– А что это? – спросил я, разглядывая комнату.
– Рентген, – ответила мне медсестра. – Никогда не делали? Металла в теле нет?
– Нет.
– Цепочки, кольца, телефон? Всё из карманов вытаскивай.
Я, полностью обнаженный до талии, оказался под рентгеновским излучением. Далее последовали инструкции медсестры: глубоко вдохни, не дыши, дыши, согнись и разогнись. Несколько раз она выходила из своей кабинки, ставила лампу рентгена то напротив моей шеи, то напротив грудной клетки, то живота. Как процедура была окончена, я оделся и вышел в коридор, где меня уже ожидала Зефира Амоевна.
Она протянула мне какие-то бумажки и сказала:
– Всё с тобой нормально.
И мы отправились обратно той же дорогой, снова сели в лифт, где я получил шанс мысленно попрощаться с лифтёром, прошлись по тёмному коридору, затем уже по освещённому, и оказались у медицинского поста.
– В стационар хочешь? – спросила терапевт.
– А что со мной?
– Клинически – ничего, ровно как и пару часов назад. А в целом, посмотри сам, высокий и худощавый, спишь поди плохо, кушать тоже больше надо; умнее надо быть, Антоньев, за здоровьем своим следить.
– А зачем тогда в этот… стационар?
– Ну, ты же сюда потащился. В стационаре у нас веселее: можно целый день лежать рядом с дедулями в палате, а если не повезёт – то в коридоре, потому что мест не хватает из-за пандемии; слушать их истории и байки; кушать каши на воде и паровые котлеты; каждый день сдавать кровь, писать в баночку, получать уколы…
– Нет, спасибо, – процедил я. – Если всё нормально…
Мне протянули бланк отказа от госпитализации, и я его без раздумий подписал.
– Теперь ждём результатов рентгена. Они будут через полчаса, но можешь уже идти домой, получишь их по почте, – уведомила меня терапевт. – Твоя мама звонила, сказала что ждёт тебя у входа.
Первой моей мыслью было сорваться за дверь, но я подумал и решил вернуться к своему месту у стенки, чтобы под капанье с потолка, ставшее для меня уже таким родным в этот вечер, переосмыслить всё произошедшее в приемном отделении. Я отблагодарил терапевта и поступил, как задумал. По пути я встретил девчонку, о которой имел честь рассказать вам ранее. Мне стало интересно, чем закончилась её история, и я стал рыскать глазами возможность утешить свой интерес, и нашёл – рядом с ней и её мамой стоял некто посторонний, сгорбленный старикашка лет за семьдесят, полностью седой и в морщинках; без бейджика, но в халате.
– Да, разумеется, сможет, – радостно выкрикнул он в какой-то момент, а дальше говорил всё также эмоционально, но тише, и мне пришлось некоторую информацию восстанавливать по его мимике губ. Могу уверить тебя, дорогой читатель, что я совершенно верно распознал его слова. Некто сказал, что у девчонки будут все шансы в будущем, когда ей и только ей заблагорассудиться, заиметь детей. Распознанное мною подтвердилось улыбкой и облегчением в глазах её мамы, и я состроил такую же гримасу, ведь все мои проблемы давно померкли на фоне её, и той бабушки, и всех прочих по-настоящему срочных пациентов этого приёмного отделения.
«Рановато мне сюда», – подумал я и продолжил путь до тазика. Став в своём излюбленном месте я продолжал смотреть в сторону девчонки и её мамы до того самого момента, как они покинули приёмное отделение. Некто, что вёл с ними беседу, направился в мою сторону, но я не ожидал, что он в самом деле идёт ко мне.
– Насмешил ты всех, – остановился он передо мной и сказал добрым голосом.
Я не сразу понял о чем речь.
– Простите? – удивился я.
– Новый год что ли плохо отметил?
– Да, – усмехнулся я, – бывало лучше.
Некто покачал головой:
– Ты ведь не собираешься каждый день сюда приезжать?
– Нет, конечно, нет, – ответил я.
– Пойми, организм – он как машина. Если та всю зиму простаивает в гараже али за ней ухода нет полноценного, то к весне она, конечно же, не заведётся. И рано или поздно зачахнет. А я вижу вот, что ты свою машину не бережешь.
– Результаты плохие пришли?
Некто усмехнулся.
– Я их даже не открывал. Всё тут, – сказал он и указал пальцем в мою сторону.
– На лбу написано, – сказал я с улыбкой.
Некто снова усмехнулся.
– И снова не угадал, обернись-ка.
Я обернулся и увидел кабинет главного врача. Как оказалось, звали незнакомца Виктором Геннадьевичем Добрым, и пока руки его дряхлели до видимых вен, глаза туманились, а слух пропадал, он выслушивал миллионы таких как я и ты.
– Доброе слово и зелёный чай, – сказал он мне и поспешил скрыться в своём кабинете.
– Спасибо вам, – сказал я перед тем, как дверь закрылась.
– На здоровье, сынок, – донеслось уже из кабинета.
Я вылетел из приёмного отделения, оставив за дверью негативную частичку себя и направился к машине матери, виляя по дорожке от распирающего чувства признательности ко всем врачам, а также со светлой головой, полной планов на ближайшую жизнь, освобождённых от неприятностей, что могут приключиться с каждым человеком без его надлежащего за собой присмотра.
Завидев меня мать с облегчением вздохнула, и всю дорогу до района мы разговаривали, шутя, о том как я в свои девятнадцать лет заметил, что у меня бьётся сердце и также о моей дальнейшей правильной жизни. Она довезла меня до района, а до квартиры я добрался уже на своих двух, взлетел по лестнице, радуясь одышке и выпрыгивающему из груди сердцу. «Значит живой», – подумал я и, отдышавшись, зашёл в тамбур и принялся настойчиво звонить в дверной звонок. Как дверь распахнулась, я вошёл в прихожую, где получил подзатыльник за то, что не явился вовремя, а потом крепкие объятия за то, что явился.
– Какой же я счастливый, – сказал я уверенно.
На этом и закончим.