Разин Степан. Том 2

– Гей, раздвиньсь мои – калмыки влево, татара двинь своих вправо-о!..

Те и другие по команде раздались вширь. Бухнули воеводские пушки, но мало кого задели ядра, зашумела, забулькала вода в Свияге от царских ядер.

– Ломи в притин, браты!

Битва перешла в рукопашную. Разин среди своих появлялся везде – добрый Лазункин конь носил его, краснела шапка атамана тут и там, перевитая нитками крупного жемчуга. Лазарь Тимофеев, Степан Наумов командовали казаками, рубились, не жалея себя. По убитым лошадям, воинам шли новые с той и другой стороны: одни, исполненные ненависти, другие, давшие клятву служить царю. Стрелы татар и калмыков засыпали саранчой вражьи головы. Рейтары, пораженные в лицо, носились по полю мертвые на обезумевших конях, утыканных стрелами. Лежали со сбитыми черепами косоглазые воины в овчинах, зажав в руках сабли. Мокрый туман поля все больше начинал пахнуть кровью. Ветер дышал по лицам людей свежим навозом развороченных конских животов. Воронье, не боясь боя, привыкшее, слеталось с граем черными облаками. Гремели со стороны воеводы пушки, срывая головы казаков, калеча коней. Редко били пушки атамана, – их было четыре, – гул их терялся в стуке, в лязге сабель по доспехам рейтар и драгун. С той и другой стороны кружились знамена, били барабаны, литавры. Знамена падали на уплотненную кровавую землю, ставшую липкой от боя, вновь поднимались древки знамен, снова падали и опять плыли над головами, бороздя бойцов по лицам…

День в бою прошел до полудня. Вспыхнуло где-то в сером тусклое солнце. Подались враги в поле от Свияги и как бы приостановились, но гикнули визгливо татары, кидаясь на драгун, калмыки засверкали кривыми саблями на рейтар – застучало железо колонтарей. Иные казаки, кинув убитых лошадей, обок со стрельцами рубились саблей, а где тесно – хватали врагов за горло, падали под копыта лошадей и, подымаясь, снова схватывались. Воевода отъехал на ближний холм, плюясь, матерясь; по бороде, широкой, русой с проседью, текло. Он снял шапку, шапкой обтер мохнатую потную голову, косясь влево. Огромного роста стрелец в рыжем кафтане, без шапки, в черных клочьях волос, с топором коротким спереди за кушаком, встав на колено, подымал тяжелый ствол пищали – выстрелить. Фитиль отсырел, пищаль не травило. Воевода окрикнул:

– Стрелец! Палена мышь, сорви башку, – кинь свой ослоп к матери, чуй!

– Чую, князь воевода!

– Я знаю тебя! Это ты пушечной станок на плечах носишь, тебя Семеном кличут?

– Семен, сын Степанов – алаторец я!

– Вон, вишь, козак стоит! Проберись к ему, молви: «Воевода-де не приказал делать того, чего затеял ты… Крепко бьются воры, да знаю – сорвем мы их, государевы люди, к Свияге кинем – атамана живым уловить надо!»

– Чую, князь батюшко! Только не козак ён – поганой, вишь!

– Козак, палена мышь, – звать Федько!

– Ты, батюшко воевода, позволь мне за атамана браться? Уловлю вора да на руках к тебе принесу!

– Не бахваль, палена мышь, сорвут те башку! Делай коли, и великий государь службу твою похвалит.

– Иду я!

Стрелец, кинув пищаль, полез, отбиваясь в свалке топором, к казаку, обмотанному с головой, как разинские татары, по шапке чалмой. Казак сидел на вороном коне, от коня шел пар. Кругом дрались саблями, топорами и просто хватались за горло, валились лошади, брякало железо, но казак стоял, как глухой в битве. Стрелец тронул его за колено:

– Ты Федько?

– Тебе чого, Федора?

– Воевода приказал не чинить того, что удумал ты: «Атамана-де живьем взять надо!» И я на то послан.

– В бою – никому не праздную! Не отец мне твой воевода, поди скажи ему!

– А, нет уж! В обрат жарко лезть и без толку – краше лезти вперед.

– Ты брюхом при, Федора, брю-у-хом!

– Гугнивый черт! Воеводин изменник!

Шпынь, наглядев прогалок меж рядами бойцов, хлестнул коня, въехал к разинцам.

– Своих, поганой?! Куды тя, черт, поперек!

Шпынь не отвечал разинцам, ловко отбиваясь саблей от встречных рейтар, встающих с земли без лошадей.

Недалеко загремел голос Разина:

– Добро, соколы! Еще мало – конец сатане!

От голоса Разина дрогнула стена копошащихся, пыхтящих и стонущих людей, поддаваясь вперед:

– Да здравит батько Степан!

– Нечай – ломи!

– Нечай-и!..

– За волю, браты!

– Круши дьяволов!..

На холме, скорчив ноги в стременах, матерился воевода – стрела завязла в его шапке. Воевода, не замечая стрелы, плевал в бороду:

– Не сдавай, палена мышь! Не пять, государевы люди, – ратуй!.. Ну, Ивашко! Где ба с тылу вылазку, он, трус, сидит куренком в гнезде!.. Ломят воры. Ой, ломят, палена мышь, сорви им башку! Придется опятить бахмата.

Воевода съехал с холма глубже в поле. Рейтары и драгуны расстроились, отъезжали спешно, татары гикали, били воеводскую конницу.

– Овчинные дьяволы, сыроядцы, палена мышь! Штаны да сабля – и справ весь, лошадь со пса ростом, а беда-беда! Ужли отступать? Не пять! Голос вора проклятой – не спуста грому окаянному верят люди: идут за ним в огонь… Не пять, палена мышь!.. Тьфу, анафемы! Надо еще податься: умереть не страшно, да дело будет гиблое – разобьют в куски…

Из груды убитых в железе, кафтанах и сермягах, тяжко подымаясь, встал на колени рейтар, выстрелил, видя яркое пятно перед глазами, и упал в груду тел, роняя из руки пистолет. Пуля рейтара пробила Разину правую ногу, конь его осел на зад, та же пуля сломала коню заднюю ногу. Конь жалобно заржал, атаман с болью в ноге вывернул сапоги из стремян, скатился; конь заметался около него, пытаясь встать. Атаман поднялся в черном бархате, без шапки, над головой сверкнула сабля – ожгло в левую часть головы… Разин упал, над ним звонко крикнул знакомый голос:

– А, дьявол!..

К лицу лежавшего в крови атамана упала голова, замотанная в чалму, он вскинул глаза и крикнул, разглядев упрямое лицо:

– Шпынь!

От крика ударило страшной болью в голове, атаман потерял сознание…

– К воеводе! Тебя мне надоть…

Семен Степанов, шагнув, поднял легко ногами вверх большое тело атамана в черном. Над головой стрельца свистнула пуля, рвануло сапог атамана, из голенища на шею стрельца закапало теплое.

– Рейтары государевы! Не бей! Атамана взял к воеводе… Эй, не секи, раздвиньсь!

– Дьявол, большой! – крикнул звонкий голос.

Великан стрелец, не выпуская из рук атамана, осел к земле: Степан Наумов рассек ему голову сверху вниз до грудной клетки… Еще один труп лег в сумеречную массу людей и лошадей, простертых на равнине битвы. Татары с гиком и визгом гнали рейтар от места, где лежал Разин. Степан Наумов прыгнул с лошади, содрал с себя кафтан синий, завернул с головой безвольно лежащего атамана, взвалил на лошадь, прыгнул сам в седло, повернув от места боя к Свияге.

– Беда! – сказал он, проезжая мимо Лазаря Тимофеева. – Шпынь батьку посек.

– Пропали!.. Дать ли отбой!