Гулящие люди. Соляной бунт

Боярыня дверью под крыльцом вышла, прошла дверкой сквозь тын… На дворе в дальнем углу залаяли собаки и скоро утихли.

На ширине кремлевской площади боярыне жарко сделалось.

Она потрогала на груди под покрывалом змеевик: «Недаром тебя византийцы сочли талисманом… он, он горячит…»

За Кремлевской стеной, в стороне Москвы-реки, далеко полыхал пожар – мутно розовели главы кремлевских церквей, зубцы стены то рыжели, то вновь становились черными.

В Кремль чужих не пускали, но в Успенском шла служба для бояр и служилых людей. В тусклом свете чернели, шевелились головы…

– Бояре у службы, неладно, если кто увидит. А, да я – черница! Наряд свой забыла, будто хмельная…

Прошел, мутно светя остриями бердышей, стрелецкий караул, на женщину в черном не обратил внимания.

Когда отпирала тайную дверь на лестницу в крестовую палату, Малке стало холодно:

– Иду незваная… и имени не знаю, к кому иду…

Смутно помнила, что лестница приведет ее в коридор, туда, где кельи.

В коридоре у самых дверей со свечой в руках встретил ее патриарший дьякон Иван.

– А… боярыня! Разве того тебе не сказано, что святейший уехал?

– Не к нему пришла я… Вот возьми и молчи!

Боярыня сняла с пальца дорогой перстень. Дьякон отстранил ее руку:

– Посулов не беру… Кого надо тебе?..

– Не тебя! Но вас тут двое.

– Семен спит.

– Вот его дверь… я войду к нему.

– Нет, не можно. Святейший знает все!

– Я ничего и никого не боюсь! Боюсь преград на пути моем… Берегись, диакон Иван Шушерин! Моя власть выше твоей.

– Твоей власти, боярыня Меланья, не боюсь я!

– Ты берегешь меня, как эвнух, для ради святейшего?

– Нет! Берегу отрока от грозы и кары! Ему и так дана работа свыше сил… Ты не помышляешь, что будет с парнем, если еще раз соблазнишь его?

– Пошто знать, что будет со мной, с вами завтра? Так я хочу делать сегодня! Разве мы не во мраке ходим? Завтра ни ты, ни я не знаем. Чего ты сторожишь его? Он не женщина…

– Да, но через тебя зачнется так, что он перестанет быть мужем. Уйди, боярыня!

– Ты несчастен, Иван! Иссох, глаза впали, власы ронишь, скоро будешь плешат… Тебе завидна любовная радость других?

– Нет, боярыня, я счастлив… У меня любовь – книги, иму борзописанье, я благословлен в своей доле.

– Послушай мало, Иван диакон! Не будем вражами… я не пойду к нему, но ты разбудишь его, он меня доведет к дому – одной опасно.

– Дай слово, боярыня, не увлечь к себе парня.

– Слово тебе даю – отпустить его вскорости.

Дьякон разбудил Сеньку.

Не доходя тына, боярыня сказала Сеньке:

– Погаси факел! Здесь молвим слово…

– Чую тебя, боярыня.

– Завтра, Семен, когда ударит на Фроловской час с полудня, приходи на Варварский крестец в часовню Иверской. Буду одета черницей…

– Прощай, боярыня, приду!

– Чтоб ты не забыл, дай поцелую.

– Ой, то радостно, да боюсь…

– Бояться не надо! Вот! Ну, еще – вот! А теперь – идешь ко мне?

– Нет… слово дал Ивану.

– Ивану твоему колода гробовая и крест! Не забудь – завтра…

Боярыня скрылась в темноте.

Утром Сенька справился в путь по городу. Диакон Иван сказал:

– Жди мало… Святейшему по сану его не дано опоясывать себя мечом… едино лишь меч духовный дан ему, но у него имется келья под замком – ключ тоя кельи у меня…

– Какая та келья, отец, и пошто она?

– Оружейная келья… Святейший дарит из нее бояр и детей боярских патриарших тем, что помыслит… Пойдем в нее – тебя он благословил двумя пистолями.

Войдя в келью узкую с узким окном, Сенька увидел на стенах сабли, бердыши, пистоли. На длинном столе тоже разложено оружие.

– Вот твое, Семен! – сказал диакон.

Сенька потрогал подарок, отстранил:

– Чуй, отче Иван, благослови взять вон ту палицу!