– Да ведь они разделись, скоты, – разводит Балуктев руками и думает: «Пропал. Зарезан. Опять 50 рублей припасай».
– Какая скука, – между тем, говорит Лидия Михайловна и добавляет: – Чего же вы не садитесь, Андрей Петрович?
Балуктев садится. «Пропал! Зарезан!» – думает он.
– Погода скверная, дожди… – начинает было Лидия Михайловна, но Балуктев ее перебивает:
– Неужто у вас опять клади пролило, Лидия Михайловна? – с раздражением, восклицает он. – Стало быть, у вас опять та же история, что и в прошлом году? Значит, у вас их класть не умеют! Вот что! Гоните вы своих кладельщиков к чёрту, в шею! Я на будущий год вам своих кладельщиков пришлю.
– Да я за свои клади и не боюсь совсем; я их нынче старой соломой укрыла.
– Укрыли? – восклицает Балуктев. – Вот умно, голубушка. Так и нужно делать. А горох вы, родная, поспели убрать?
– Поспела.
– Умница; дайте я вам ручку за это поцелую. Право, умница. Золотая головка. Прелесть. А скотинка как у вас? Вся ли здорова? Кушает хорошо ли? Весела ли?
– И скотинка у меня вся здорова.
– Слава Богу, слава Богу, – повторяет Балуктев. – Умница! Прелесть! Великолепие!
Он на минуту задумывается и вдруг восклицает:
– А знаете что? Ведь эти олухи, пожалуй, сейчас оденутся и вниз сойдут, в карты дуться! Вам ведь, волшебница, спать-то еще не хочется?
– Пожалуйста, пожалуйста, буду рада!
– Мерси! Сильфида! Божество!
Балуктев вбегает на мезонин и скороговоркой трещит:
– Пожалуйте, господа! Пожалте вниз играть с выходящим, У Лидии Михайловны нынче все благополучно; клади не проливает горох с поля убран и скотина вся, слава Богу, весела и здорова, чего и вам желает, – ура!