Но судорога, скрутив шею, толкнула его в бок. И губы Иуды, пересохшие и кривящиеся, прикоснулись лишь к каменистому полу двора.
Принимая и это за бунт своих мышц, он завопил:
– Равви, Равви!
И очнулся. Он по-прежнему сидел в тени, бросаемой башней Антония. И он не знал, было ли только что виденное им явью или бредом.
Но в его руках чернела свитая в жгут веревка. Как толстая, уснувшая змея.
И по звукам, тоскливо улавливаемым им, он догадывался о том, что творилось у караульни. Сбив кулаками с ног, Учителя били теперь ногами, с дикими выкриками, с звериными стонами, с довольным урчаньем объевшихся вкусной пищей животных.
Иуда зажал уши и хотел было приподнять свое точно застывшее туловище и вдруг робко задрожал, увидев темно-серые большие и выпуклые глаза Фомы Близнеца, которого еще звали Давидом. Как будто Иуда хотел скрыться глубже в тень, но Фома уже увидел его. Сбросив с круглой, в коротких завитках головы коричневый плащ, он подскочил к Иуде, быстро согнувшись, схватил его под локти и гневным швырком поставил его на ноги.