Игра снов

Следующую сессию он заказал в этой же игре.

Тем временем саркофаг теплым воздухом высушил тело и обернул в серую рабочую униформу. Пора было выбираться наружу.

Шестигранные индивидуальные устройства сна, ИУС, или попросту «саркофаги», имели объем в два кубометра и были уложены вплотную друг к другу, как пчелиные соты. Они занимали все пространство от пола до потолка в три ряда. Обладатели верхних саркофагов спускались по металлическим скобам, и их излюбленной шуткой было как будто случайно наступить на выползающего снизу соседа.

В секции улья жили двенадцать пчел. Выбравшись из стены с саркофагами, они попадали в узкое помещение площадью метров двадцать, выполнявшее функции столовой, в котором находились холодильник, аппарат для выдачи напитков и длинный стол с привинченными к полу скамейками. В одном из торцов столовой имелась дверь в общий санузел на три унитаза и три раковины, в противоположном – выход в общий коридор улья.

Интерьер секции был скуп и исключительно практичен. Только иллюминаторы саркофагов, подсвеченные голубым, оживляли унылую обстановку.

Когда 32/08 вылез из своего ИУС, расположенного в среднем ряду, все уже толклись в общем помещении.

В его холодильной ячейке лежали два контейнера с этикетками «завтрак» и «ужин». Их полужидкое, аморфное содержимое отличалось только цветом – различными оттенками зеленого. На пакете значилось: «Перед употреблением питательную массу разогреть!». Он никогда не разогревал. Глотал так; холодная масса вызывала меньше неприятных ассоциаций и почти не имела ни запаха, ни вкуса. Пчелы неправильно называли питательную массу «пластиковой кашей» – кроме синтетики она содержала достаточно ингредиентов растительного и животного происхождения. Для каждого жильца калории в ней были рассчитаны индивидуально в зависимости от телосложения и рода деятельности.

Только что он уплетал фуа-гра под совершеннолетний сотерн на королевской кухне, а теперь запихивал в себя нечто склизкое. Этот контраст был ему давно привычен. Там были веселые, предупредительные люди, здесь – угрюмые рабочие пчелы, пожирающие скотскую жвачку и изрыгающие ругательства и скотские же шутки. И самое странное, что это были одни и те же люди. А одной из купавших его горничных вполне мог оказаться вон тот прыщавый юнец с испачканным зеленой слизью подбородком. 32/08 даже замотал головой, чтобы отогнать эту мысль.

Он всей душой ненавидел реальный мир, но при этом понимал, что именно этого и хочет от него Система. Реальность должна быть адом, чтобы виртуальный рай казался в сто раз прекрасней…

Противно завыла сирена, створки запирающей секцию двери разъехались, проход загорелся по периметру зеленым – пора было отправляться на работу.

Пчелы серыми ручейками вылились из секций и потекли реками по коридорам. Часть потока всасывалась воронками ли?фтов, другая обрушивалась водопадами на эскалаторы. Наконец людское течение выливалось в бурлящую запруду вестибюля и выплескивалось под напором на улицу, где снова распадалось на ручейки, утекающие в шаттлы заводских развозок.

Медеплавильный цех был самым настоящим филиалом ада на земле. 32/08 работал оператором печи. Основной его обязанностью было мешать плавящийся металлолом. Он одевал специальную противожаровую куртку, сталеварские краги и шлем с мутным пластиковым забралом и шевелил двухметровым стальным прутом оранжевое варево, разогретое до температуры тысячи трехсот градусов. Прут постепенно становился все короче – плавился.

Важно было не допустить застывания слоя, контактирующего с атмосферой. Как-то раз, в самом начале своей работы, 32/08 отвлекся. Засмотрелся, как из соседнего тигельного жерла, разбрызгивая во все стороны огонь, льется оранжевая лава. Вернувшись к печи, обнаружил, что поверхность расплава затянула твердая корка из мелких, слипшихся опилок, которые он высыпал за пять минут до этого и, видимо, не перемешал как следует. Он пробовал расшевелить потемневший шлак, но уже ничего не получалось. В панике горе-металлургу показалось, что печь необратимо испорчена. Тут прискакал хромой старик, обслуживающий соседнюю печь, выхватил прут и, беспрерывно извергая грязные ругательства, какими-то особыми приемами разбил корку. Потом 32/08 узнал, что «старику» всего тридцать восемь…

У тех, кто работал на заводе по нескольку лет, были суровые землистого цвета лица. Они не любили разговоров, и, казалось, вместо того, чтобы ответить, могут ударить болтуна за то, что тот отнимает у них время, которое можно было бы потратить гораздо полезнее – перемешивая металл.

На обед в заводской столовой подавали жижу с повышенным содержанием легкоусвояемых углеводов и напитки с ударной дозой энергетиков.

Двенадцать часов смены казались бесконечными, особенно последние два.

До подвозки пчелы еле плелись, преодолевая привычную, но не становившуюся от этого легче усталость.

Единственным вечерним развлечением был ужин, богатый белками для восстановления мышечной массы. Прикончив его, все спешили укрыться в своих саркофагах.

Ровно в двадцать два ноль-ноль 32/08 вдохнул приятный запах снотворного газа и полетел навстречу волшебному сну.

3. Сон II.

На обед Закари был зван ко двору. И хотя усадили его почти в самом конце пиршественного стола, у самого входа в трапезную, он был горд и счастлив.

Король Альфред II Хлебосол всячески оправдывал свое прозвище. Столы ломились от яств, и каждый мог выбрать угощение по вкусу.

Закари заинтересовали странные продолговатые тельца, похожие на червей с шипами, выложенные лучами на круглом блюде. Сосед, краснолицый и тучный, заметил его интерес и пояснил:

– Это запеченные трепанги. Моллюски. И не вздумайте употреблять их без этой приправы, – он указал толстым пальцем на соусницу с чем-то темным и жидким посреди блюда.

Закари поблагодарил за совет и наколол на вилку один трепанг на пробу. Отрезал тонкий ломтик и обмакнул его в соус. Это было нечто явно морского происхождения, нежное и в высшей степени пикантное. Закари даже зажмурился от удовольствия. Как оказалось, не только он оценил вкус моллюсков; блюдо пустело довольно быстро. Закари еле успел подцепить еще одну тушку.

Тут король поднял руку, призывая к тишине. Все мгновенно замолкли, но кто-то из придворных, очевидно изрядно подвыпивший, продолжал болтать с сидящей рядом дамой. Король метко запустил в невежу мандарином. Придворный смешно испугался, изрядно повеселив присутствующих.

– Хочу рассказать вам, дамы и господа, о подвиге одного из приглашенных на эту скромную трапезу. Сей муж продемонстрировал верноподданнические чувства в самом крайнем их проявлении. Рискуя жизнью, спас драгоценный груз, предназначенный его господином для королевской сокровищницы.

Встав из-за стола, монарх провозгласил:

– Закари Вентер, приблизься и приклони колено. Ты покинул замок своего господина простым ратником, а вернешься рыцарем.

Юноша затрепетал от счастья, почти побежал к королю, встал на правое колено и склонил голову.

Король вынул свой меч и опустил его плашмя на правое плечо Закари, затем перенес через голову и прикоснулся к левому.

– Будь храбр и верен, – торжественно произнес Альфред. – Встань, рыцарь!

Его величество убрал меч, отвязал от пояса увесистую мошну и кинул ее Закари.

– Отличный конь у тебя уже есть, это на доспехи и прочую экипировку. Герцогу передай, чтоб выделил тебе деревеньку дворов не менее двадцати.

Королевский шут, который отирался в конце стола, закричал, нарушая торжественность момента:

– Ты так наивен, дядюшка. Юношам плевать на верность суверену. Все их устремления направлены на то, чтобы попробовать как можно больше устриц. А в рыцарском меню выбор этих моллюсков гораздо обширнее, чем у ратника. Хотя, как я погляжу, господин Вентер предпочитает трепанги, – шут схватил тарелку Закари, на которой оставался один моллюск, установил его торчмя и поднял над головой. – Так что, возможно, нашему рыцарю интереснее то, что скрывают не юбки, а гульфики.

За столом прокатился смех. Король с интересом смотрел на Закари, ожидая его реакции. Молодой человек покраснел от злости, однако он знал, что лучше метко ответить шуту, чем попытаться прибить, поэтому улыбнулся и произнес:

– Судить о постельных предпочтениях по тому, что человек ест за обедом, это все равно что по дерьму пытаться определить, что его хозяин предпочитает – петь или танцевать. Так что не обольщайся, дурачок, в вашей гильдии любителей исследовать содержимое гульфиков членов не прибавилось.

Тут расхохотались все пирующие, и громче всех король.

Посрамленный шут укрылся под столом.

Налюбовавшись столичными красотами и нагуляв аппетит, новоиспеченный рыцарь решил отужинать в лучшем трактире города – «Приюте эпикурейца». Он слышал, что, кроме роскошных яств, в заведении всегда можно было найти прекрасную незнакомку, которая могла стать дамой сердца как минимум на ночь…

За пару кварталов от заветной цели он услышал крики толпы, на фоне которых выделялись чьи-то истошные вопли вперемежку с проклятиями. Закари пришпорил коня, предвкушая недоброе.

На площади перед «Приютом» разыгрывалось действо, чрезвычайно его огорчившее. Закари понял, что его планам на вечер сбыться не суждено.

В середине композиции красовался треножник из огромных жердей, связанных наверху. На треножнике был подвешен котел циклопических размеров. Черт знает, где горожане раздобыли такой котел, возможно, одолжили в самой адской кухне. Под котлом полыхал огонь. В закипающей воде багровело лицо, в выпученных глазах которого – мольба и безумный ужас. Кругом бесновались бюргеры, явно одобряющие происходящее.

– В чем провинился сей муж? Почему решено предать его столь жестокой смерти? – вскричал рыцарь.

Из толпы выступил пухлый и очень важный коротышка в ярко-синем берете с богатым плюмажем из экзотических перьев. Он важно произнес:

– Горожане решили заживо сварить Гвидо, хозяина трактира, потому как полагают, что этот злодей добавляет в свою стряпню колдовские зелья.

– Что за чепуха?! – Закари ухмыльнулся. – И каково же их действие?

– Богомерзкие снадобья лишают праведных жен воли и делают беззащитными перед похотью.

Гвидо заверещал из котла: