Миниатюры и рассказы

1

Этот прекрасный солнечный день пнул меня. Ну, не совсем пнул, а скорее подтолкнул. Но что это был за толчок!

2

Я купил себе вечную жизнь. Но купил не целиком, а лишь частями.

1

Я бы хотел перелезть через свой маленький домик, потом через высокий небоскреб, рядом с которым стоит мой дом. Я бы преодолел одним шагом улицу, на которой живу, свой район и весь город. Однако мне пока едва удается преодолеть дверной проём, соединяющий две комнаты.

2

Любая тайна – это манул, сидящий в высоких густых камышах. Ты задумал пройти сквозь них, ты даже уже начал погружаться в заросли, как вдруг на тебя нападают. Этот зверь – манул, он так внезапно нападает, что ты даже не успеваешь понять, откуда он появился. А зверь, может быть, всё это время ходил вокруг твоих ног.

1

Сейчас девять часов утра, и я готовлю завтрак для себя и моих жутких чудовищ. А что у них и у меня на завтрак? Мясо с кровью! И им мы будем утолять свой бесконечный голод.

2

И снова о чудовищах. Со своими чудовищами я играю в прятки, сначала я прячусь, а они меня ищут. Каждый раз я молю Бога, чтобы они меня не нашли. Но хотя дом, в котором мы все живем, большой и в нём есть места, где можно хорошо спрятаться, чудовища всё равно, увы, меня находят. И когда это случается, я кричу сквозь смех: «Это я! Это я!» Потом они разбредаются по дому и прячутся, а я отправляюсь на их поиски. Чудовища боятся, что я их найду, потому что, когда я обнаруживаю их, я кручу: «А вот и вы! А вот и вы!»

О вещах в прозе

Добро пожаловать в этот мир, в этот незнакомый город, у которого нет названия, в этот переулок, похожий на лабиринт. Ты можешь спрятаться от любопытных глаз за первым попавшимся углом. Это мое самое главное обещание. Но я не уверен в нём. Из-за каждого угла в этом переулке – таких в нём сотни – выходит такой же, как и ты, человек и пытается увести за собой. Даже сейчас они все смотрят на тебя немигающими и оттого какими-то по-особенному жуткими глазами.

Хворост

…Однако мой собеседник, не ответив, развернулся и поспешно скрылся за деревьями. Мне предстояло одному без чьей-либо помощи нести эту большую вязанку хвороста. Я с трудом неуклюже взвалю ее на спину, и, еле переставляя ноги, двинусь к дому. Я так сильно согнусь, что буду видеть только землю перед собой. У меня затрясутся колени и заслезятся глаза от натуги…

Но оглядевшись, я вдруг понял, что это не мои родные места. Я не знаю, как сюда пришел, и не знаю, как уйти отсюда. Кругом высокие деревья, а надо мной голубеет пятно далекого неба. С какой стороны я пришел, и в какую сторону мне теперь двигаться? Я встаю на кучу хвороста, раскидываю руки в стороны и закрываю глаза.

Я взял тучу и обернул ее вокруг шеи, как шарф. Потом я посмотрел на себя в зеркало – с тучей вокруг шеи я выглядел замечательно, по последней моде. Тогда я подумал, что, может быть, мне стоит поучаствовать в модном показе. Я бы прошелся по подиуму и позволил себя много-много раз сфотографировать.

Моя сабля

Мне подарили саблю, правда я пока ни разу не пытался нанести с ее помощью кому-либо урон. Думаю, что мне вообще вряд ли представится шанс пустить ее в дело, поскольку я никогда и никуда не беру саблю с собой.

Она просто лежит у меня под кроватью – и всё! Хотя, наверное, нужно временами показываться с ней на улице, чтобы убедить остальных, что я такой же полноправный член общества, как и они. Я могу выйти на улицу, вклиниться в толпу, взмахнуть саблей и объявить во всеуслышание, что всё общество создано для меня. До сих пор я не встречал попыток разубедить меня в этом.

Дома я могу просто подержать саблю в руке.

Нитка и игольное ушко

Я уже минут пятнадцать пытаюсь вдеть нитку в узкое игольное ушко, но у меня ничего не получается. Конец нитки всё время проходит то справа, то слева от ушка. Мне это уже порядком надоело. А зачем я хочу продеть нитку, мне надо срочно что-то зашить? Нет, не зашить, а пришить. И что? Я хочу пришить к своей коже нашивку с ликом нашего предводителя. Мы все так делаем, пришиваем к себе нашивки с портретом нашего предводителя. Он же к собственной коже пришил нашивки с нашими изображениями.

Услышать и сказать

Я многое здесь услышал. Я многое здесь сказал. Сейчас я понимаю, что потратил впустую время. Я устал от лишней информации, и у меня пересохло в горле от разговоров. Поэтому я, пока все слушали и потом переговаривались друг с другом, незаметно присел на корточки. Я видел только стоявших передо мной людей. Нигде не скрыться от них. Каждый по очереди обращался ко мне, говоря:

– Ты тут, я тебя вижу!

Я мог бы, сидя на корточках, двинуться в какую-нибудь сторону, но мне мешали люди. Они все постоянно отвлекали меня тем, что обращались ко мне. Мне было трудно передвигаться полусидя. Я только подпрыгивал на месте, словно лягушка, и переносил вес тела с ноги на ногу, чтобы дать им отдохнуть по очереди.

Пара

В нашем обществе принято так: сначала мы разбиваемся на па́ры (хотя я бы лучше сказал, что мы составляем дуэты), затем придумываем себе какое-нибудь громкое, пафосное название. Один идет впереди и размахивает руками, а идущий за ним сильно пригибается. Дело в том, что первый заслоняет своим телом второго от всех стрел и копий, что летят в них. Всегда есть кто-то, кого хотят ими поразить, но для чего и зачем – непонятно. Стрелы и копья попадают точно в грудь впередиидущего, они застревают в его плоти, но не убивают, они даже не причиняют ему страданий. Человек не пытается извлечь их из себя, он и своего подопечного не просит об этом. К слову сказать, я и сам один из пары. Я тот, кто всегда шагает впереди.

Побег от вопросов

От этих странных вопросов никуда не деться: не превратиться в кого-то другого, и уж тем более на них не дашь даже таких же странных ответов. И всё же мне задают вопросы, а я на них, как это ни удивительно, отвечаю. Например:

– Ты не устал бежать по жизни, словно за тобой гонятся?

Я только отвечаю:

– А что, разве меня и сейчас преследуют? – и резко оборачиваюсь, чтобы убедиться, что за мной нет никакой погони.

Я начинаю волноваться, хотя не вижу никого, кто представлял бы для меня угрозу. Я превращаюсь в птицу или лань и опрометью убегаю или улетаю от тех, кто спрашивал меня. Я спасаюсь от всех, я могу бежать или лететь так долго, что не замечаю, как стираю до крови копыта, как теряю почти все перья из крыльев.

Под конец я оказываюсь в местах, о которых прежде даже не подозревал, встречаю тех, о чьем существовании мне никто и никогда не рассказывал. И здесь я случайно встречаю того, кому я начинаю задавать разные глупые вопросы. Однако наступает минута, когда незнакомец больше не хочет терпеть меня, превращается в лань или птицу и прочь убегает или улетает от меня. Я думаю, что за мной, вероятно, кто-нибудь уже гонится, и встревожено озираюсь, ища глазами того, кто бы это мог быть.

Луна всё еще надо. Вместе с луной виднеются звёзды. Я слышал, что всякий волк желает обладать своей собственной луной. Так и есть. Если бы я и мои сородичи пожелали получить по кусочку луны, то собрались бы вместе все взрослые волки и волчицы, друг за другом взобрались бы на небо, окружили луну и стали бы откусывать от ее краев.

Каждому свое! Я бы, наверное, откусил бы от луны такой большой кусок, какой только смог бы удержать в пасти. Луна после этого будет вся обкусанная! Но свет ее останется таким же ярким! А вот я не смогу выть так же громко.

Потом все волки один за другим спустились бы на землю и разбежались по своим логовам. Волки несли бы в зубах по куску луны, и их свет озарял бы волкам путь.

Я бы катил свой кусок луны перед собой. Я бы встал на задние лапы, передние положил на луну и, подталкивая ее, покатил бы перед собой. Для меня это уже был бы не кусок, а целая луна, я бы покатил ее через заросли, в свое логово. А там я каждую ночь выл бы на нее, но очень тихо, чтобы не мешать другим волкам выть на свои кусочки луны.

Светает. Завтра ночью я приду на это же место и примусь выть на луну и на звезды.

Долго и долго

Настала ночь. Сколько нас на поляне? Одним я легко мог пожать руку, причем неважно кому – главное, что я мог это сделать. Но чтобы пожать руку тем, кто находился гораздо дальше, мне пришлось бы впотьмах долго добираться до них.

Боже, так сколько же народу потерялось, чтобы собраться здесь? Я знаю людей, сидящих неподалеку. И знаю даже тех, что толпятся где-то вдалеке. Я сел на землю от усталости.

О захоронениях

Пришло время избавиться от всех моих поклонников. Мне больше незачем было каждый день смотреть им в глаза. Поэтому я сложил их всех в ящик, по форме напоминающий куб, отнес в лесную чащу и закопал там. Из окна моего дома виден лес. Там, где деревья слегка расступились, начинается тропинка, которая ведет к могиле. Когда я вернусь – заколочу окно досками, а новое прорублю в другой стене.

Если не спешить возвращаться, а побродить по чаще, можно набрести на множество других захоронений, чем-то похожих на то, что устроил я.

Гости и ты

Я хочу скрыться с этой вечеринки: выскочить из зала, без оглядки выбежать на улицу. Что дальше? Быстро пройти улицу, другую, третью. Ускорять шаг, минуя темные переулки. Уйти не только из своего квартала, но из города вообще, там вырыть себе глубокую землянку – и затаиться.

Однако я понимаю, что однажды мне всё равно придется вернуться на вечеринку и снова оказаться в центре внимания.

1

Единственная, кому я могу сегодня пожаловаться, – кровать, на которой я лежу.

2

Сегодня при сотнях свидетелей я обручился с солнцем.

3

Все трагедии, что скопились в моей семье, я отнес в ломбард.

Лечебница

Обычный коридор на первом этаже лечебницы – настоящая полоса препятствий. И хотя в этом коридоре с виду привычные стены, а пол с потолком ничем не отличаются от таких же полов и потолков в сотнях других лечебниц, он всё равно представляется одной длинной полосой препятствий. На мне военная экипировка, в руке винтовка, и я собираюсь преодолеть коридор из конца в конец, чтобы там сделать долгую передышку.

Пастух

Это оказался всего-навсего одинокий пастух, который пришел за мной. Он слегка подгоняет меня своим длинным деревянным посохом. Кажется, что я один на этой каменистой равнине. По правде сказать, это самое большое заблуждение. Здесь есть и другие пастухи, которые каждый день приходят, чтобы увести меня. Они действуют так же: посохом подгоняют меня.

О жизни обычного лемура

Много ли я могу рассказать о себе? Я всего-навсего обыкновенный лемур (гибкие лапы, пушистый мех, зоркие глаза, острые зубы и длинный хвост). Впрочем, так я выгляжу без одежды.

По будням и иногда в выходные я ношу строгий деловой костюм: пиджак, брюки, накрахмаленную белую рубашку, черные ботинки и галстук. Комичная, надо признаться, получается картина: стоит на задних лапах лемур в рубашке и брюках, завязывающий на шее галстук. С другой стороны, ничего комичного повседневная жизнь обычного среднестатистического лемура.

Я работаю в организации, занимающийся страхованием имущества. Мы с коллегами сидим впятером в просторном кабинете за столами, поставленными в ряд. Мы заняты в основном однообразной бумажной работой: подписываем договоры, выдаем справки, отвечаем на звонки.

Мы только и можем, что поправить галстук, или перекинуться друг с другом парой слов. И всё же за нашу работу нам платят.

Пять дней в неделю я сам и такие лемуры, как я, исправно приходим на работу в строгих деловых костюмах с папками и портфелями в лапах. Мы не носим портфели и папки с важными документами в зубах – вы когда-нибудь вообще видели, чтобы приличный лемур так себя вел?

После работы мы расходимся по домам. Но на этом наше общение не заканчивается – ближе к вечеру мы сбиваемся в стаю где-нибудь в парке, снимаем с себя всю одежду, опускаемся на четыре лапы и разбегаемся по парку кто куда. И потом до глубокой ночи мы снуем, рыщем по парку. Принюхиваемся к каждому дереву, кусту в надежде найти следы тех, кто был тут до нас.

Море позволило мне переплыть себя, горы опустили свои вершины к самой земле, чтобы я мог преодолеть их. Поля и луга сами перенесли меня от одного своего края к другому – мне даже не пришлось двигаться. Я просто стоял на месте, а пространство доставило меня туда, куда мне нужно было. Я стоял посреди долины, окруженной высокими холмами. Я повелел, чтобы появилось кресло, и сразу же, не оглядываясь, почувствовал, что оно возникло у меня за спиной, но не спешил сесть – ведь мне никто этого не предложил. Затем я приказал долине, чтобы в ней было хоть какое-нибудь жилище, и в ту же минуту вокруг меня из ничего образовался зал, обставленный мебелью. Чей-то голос наконец предложил мне сесть, и хоть я не чувствовал усталости в привычном понимании, ни слабости, ни упадка сил, ни отсутствия желания что-либо делать, я всё же опустился в кресло.