Сонеты определений. Карантинные дни
Ну, а там, глядишь, придёт
COVID уже 20.
* * *
Стоит разумными быть и сражаться
За правое дело.
Будьте готовы к COVID-19,
Остерегайтесь подделок!
Дальше дивана нам точно не нужно
В мир злой удаляться.
Сим победим с вами дружно
COVID-19.
* * *
Расписанье прибытий к Арарату
Ковчегов Ноевых
Подготовлено загодя
на многие тысячи лет.
И не ждите —
придёт наводнение очередное, вы
Начинайте готовиться,
ибо —
спасения нет.
Как всегда – в сорок дней
и ночей
мир умножится водами,
Унося помышления даже —
развращённых и злобных сердец.
Ожидайте,
вам будут ниспосланы знаки,
намёки невзгодами,
Чтоб вы знали,
идёт настоящий и полный песец.
* * *
Ситуация с вирусом
нынче такая —
Что мир может
в бездну
скатиться с горы.
А все ли
умением обладают
Делать
каменные топоры?
Нас кризис и вирус
с какашками
сгложут,
С голодом
явятся всадник
и бледный его конь.
А много ль таких,
кто добыть
сможет
Без зажигалок и спичек
огонь?
Тьма апокалипсиса
разделит
Время
на до и после,
как Гольфстрим океан.
Пойду-ка я
для топорных изделий
Искать подходящий
обсидиан.
* * *
Медикам – низкий поклон!
Ангелы Гиппократа,
Вы сотворили заслон
Перед разверзнутым адом.
Долг выполняя свой,
Первые в зоне риска,
Каждый из вас – герой,
Все, как один – по списку.
Мужества торжество.
Миру не много надо:
Чтобы хранили его
Ангелы Гиппократа.
* * *
Ваш офис пуст. Попрятались по норкам
Все хомячки, весь офисный планктон.
Ах, как же это больно, как же горько —
Безофисный сезон.
На всех столах пылятся безделушки,
Подмигивает чей-то мутный фейс,
Нанесенный на монитор губнушкой.
Пустынен опен-спейс.
Нос не тревожат запахи парфюма,
Не слышен кофе горячащий дух.
Все офисные бдения и думы
Отправились на йух.
Обсервация
Даже если весь мир скарантинился,
Если он опустел и замер,
Мы сумеем ему воспротивиться,
Перестроить его сами.
Будет больше тепла и сочувствия,
Обсервация тишиною.
Мне достаточно ведь присутствия
Твоего – рядом со мною.
* * *
Ночной певец, который якобы,
Простившись, должен улететь,
Пел на сосне, легко, по-всякому
Стараясь нам весну напеть.
Морозные поползновения
И ледяная тишина
Отнюдь не охлаждали рвения
Заливистого певуна.
Лети уже, укройся где-нибудь,
Я, твой наследник, допою.
Ночь холодна не по-весеннему,
Уйди на карантин, молю.
Горловский вальс
Этот Горловский вальс вскружит,
Разволнует и растревожит,
Потому что спокойною жизнь
В нашем городе быть не может.
Ты танцуешь легко, я один
«Раз, два, три» про себя повторяю.
Холодящее пение мин,
И разрывы со счёта сбивают.
Вальс, ах, вальс —
Воплощение жизни и страсти.
Вальс, вальс
Как синоним любви и счастья.
От дрожания стёкол шумна
Будет ночь, так что спать не хотим мы,
И танцуем, ведь вальс и война
Только в Горловке совместимы.
Может, больше не будет у нас
Ни возможности, ни досуга
Вытанцовывать Горловский вальс,
Ощущая тепло друг друга.
Вальс, ах, вальс —
Воплощение жизни и страсти.
Вальс, вальс —
Недозволенное счастье.
* * *
Я рад, что мне порой не нужен
Комплект из алых парусов.
Когда мой флот и так загружен
До помрачения весов.
Комплект уже изрядно выцвел,
Уже не свеж, уже не ал.
С ним будет трудно покуситься
На Зурбаганский идеал.
Когда на рейд с пальбой и гамом
Мои дредноуты зайдут,
То впечатлительные дамы
От чувств щемящих не всплакнут.
Весь вздор романтики и встречи
Под бриз бодрящий, пунш и ром
Уйдут в небытие, и свечи
За ужином мы не зажжём.
Не будем алой парусиной
Ассолей местных завлекать.
Любви утехи, став рутиной,
Не могут вечно нас прельщать.
Damnatio memoriae (проклятие памяти)
Можем мы смотреть зачарованно
На чужие мероприятия,
Ведь подвергнуться форме «проклятия»,
Нашей «памяти» не уготовано.
Никакой Герострат не позарится
На кристаллик культурной наледи,
Что по нашей смерти останется
В пустоте человеческой памяти.
Мы такие себе – безликие,
И своими талантами – скромные.
Геростратов влекут же великие
Артемидовы храмы огромные.
NB. Damnatio memoriae (с лат. – «проклятие памяти») – особая форма посмертного наказания, применявшаяся в Древнем Риме к государственным преступникам… Любые материальные свидетельства о существовании преступника – статуи, настенные и надгробные надписи, упоминания в законах и летописях – подлежали уничтожению, чтобы стереть память об умершем.
* * *
Не знаю, прав или не прав ты,
Не буду я судить о том.
У нас есть много версий правды —
У всех своя. На том живём.
Очередной заезжий рыцарь
Возьмётся мельницы крушить
И будет биться, биться, биться,
Чтоб правду нам свою всучить.
А вот нужны ли нам старанья
И убеждения его,
Его сопливые стенанья,
Его слепое естество,
Его не нужные нам правды,
Его ненужная борьба?
Не знаю, прав или не прав ты,
И прав ли я? Права ль толпа?
* * *
Куда деваются ночные мотыльки,
Когда внезапно по какой-либо причине
Свет исчезает, улиц закутки
Во мрака погружаются пучину?
Вот только что под негой фонаря
Танцовщицы ночные веселились
В воздушных па, сияя и искря…
Но свет пропал, и вмиг плясуньи скрылись.
Исчезли разом в сумрачном нигде,
В чужой реальности утративших крылатость.
Но только не исчезла в темноте
Навеянная мотыльками радость.
* * *
Всё не так, как прозвучало в стихах
Впопыхах —
Оказалось, ты не любишь тлен,
Гуинплен;
Говорили, ты улыбчив всегда.
Таки да:
Рот рассечен твой почти до ушей,
Хоть зашей.
Кем бы стал ты, если был бы пригож?
Подытожь.
Вряд ли б стал тем, кто ты есть.
Вот где жесть.
* * *
Иногда нам небесные тактики
Позволяют прочувствовать даль:
Вот сейчас вижу – яркой галактики
Разворачивается спираль:
За окном, на полнеба, огромная,
Ослепляющей красоты,
Многоцветная, бесподобная,
Вся, как есть, до последней звёзды.
Млечный путь – вроде тоже галактика,
Только видимая с торца.
Он в сравнение с этой, на практике —
Словно мутно-седая пыльца.
Нам порой – с городскою засветкою —
И его в небесах не видать,
Но сейчас есть возможность редкая —
Настоящую наблюдать.
Пусть почаще стратеги и тактики,
Возглавляющие небеса,
Кроме этой чудесной галактики
Мне даруют ещё чудеса.
Например, вид на дыры чёрные,
Столкновенья нейтронных звёзд,
На комет красоту проворную,
Утекающую в хвост.
Так понятна в мирах обесцвеченных
Наша тяга к прекрасному, чтоб
Мы имели возможность вечером
Нахаляву смотреть научпоп.
* * *
Небесный купол сизо-блёклый
Прозрачно намекал на то, что
К нам вскоре дождь, июльский, тёплый,
Придёт ребёнком суматошным.
Как Фантомас в известном фильме
Являлся после объявленья,
Что он со всею камарильей
Нас посетит-де чрез мгновенье.
Природы явные намёки
Прямолинейно-безобидны.
Дождь не является с наскока,
Его приметы очевидны.
Как в том дешёвом сериале,
Где лишь взглянув на главгероя,
Вникаешь с самого начала,
Как весь сценарий фильма скроен.
* * *
Есть обратная сущность луны,
Где попрятались наши бесы,
Что приходят сквозь нервные сны
В мозг поэтам и поэтессам.
Бесов тех не узришь по ночам,
Если бодрствуешь и томишься
Стихотворчеством, и лучам
Полнолицей луны дивишься.
Но лишь стоит глаза закрыть,
В зарифмованном подсознанье
Прорезается бесова прыть
Бесполезного самотерзанья.
Зуд желания совершенств
Заставляет стремиться вечно
К усилению ритмоволшебств,
К редактуре стиха бесконечной.
Душит глупый перфекционизм,
Неуверенность и сомненья…
И подзуживает модернизм
Спостмодерничать в стихотворенье.
Идеала в поэзии нет,
Даже Пушкин (и прочие Блоки),
Как простой затрапезный поэт,
Сочинял проходные строки.
Так чего уж тебе? Рифмуй
И любовь и морковку с кровью.
Не колеблясь, на бесов плюй,
Музу чти, ей желая здоровья.
Восхищайся яркой луной,
Наслаждаясь теми стихами,
Что она в симбиозе с тобой
Породила твоими руками.
На обратной её стороне,
Стороне нам, похоже, не дружной,
Бесы прячутся, чтоб во сне
Нас тревожить сомненьем натужным.
* * *
Вы в курсе,
что все мы
дальние родственники —
Все ныне живущие
на нашей бренной Земле:
Люди и ёжики,
носороги, улитки и слоники —
Седьмая вода
в общем популяционном киселе.
Трава и деревья, птицы,
грибы и бактерии,
Рыбы и плесень,
и даже
вредный жук-короед —
Все соактёры единой
эпохальной феерии,
Длящейся почти
четыре миллиарда лет.
Вот разузнать бы
у прекрасной бабочки-сродницы,
Как научиться так же
изящно и ловко порхать,
Будучи гусеницей,
вырастать
в прелестницу-модницу,
Лёгкостью и переливами крыльев
мир удивлять.
Вот бы занять
у секвойи и дуба
– единоплеменников —
Умения жить,
набираючи мощь и рост
Тысячелетьями,
от времени
Христа современников
До эпохи покорения
далёких-предалёких звёзд.
У таракана можно было бы
научиться живучести,
У альбатросов —
уменья летать,
за миром следя свысока.
Все хороши мы
своими уменьями,
своею везучестью,
И все мы потомки
универсального предка – LUCA.
NB. LUCA (от английского last universal common ancestor) – последний универсальный общий предок – наиболее недавняя популяция организмов, от которой произошли все организмы, ныне живущие на Земле. LUCA является последним общим предком всей жизни на Земле. Не следует путать с первым живым организмом на Земле.
* * *
Всему, что есть, начало есть,
Но всё, что есть, – исчезнет.
Кому-то будет смерть за честь,
А кто-то в ней воскреснет.
Коль есть начало, то конец,
Как не крутись, случится.
Пушистый северный песец
Ещё повеселится.
* * *
Я догадываюсь, почему столь неспешно черепашее племя,
Почему они сонные, особенно на длинных дистанциях:
Потому что они отдыхают, ведь в рабочее время
Им приходится мир наш удерживать – на своих панцирях.
* * *
В Зурбаган корабли с нежно-алыми, как летний закат, парусами
Регулярно заходят – примерно раз, а то и два раза в месяц.
Но Ассоли всё не заканчиваются – не заканчиваются веками,
Словно их не рожают, а по-быстрому из подножной глины месят.
Голубоглазые, юные, розовощёкие, яркие, светловолосые,
Сошедшие будто бы с одного заклинившего Барби-конвейера,
Инстаграмозависимые, гламурно-пустоголосые, —
Одинаковые, как лепестки колоритного китайского веера.
Артур Грэй и не думает больше о счастье безумной романтики,
Догулять бы скорей с очередною Ассолью как-нибудь вечер.
За три су нанимает Грэй трио пьяных шарманщиков
И надеется, что при них не столь будет бурною встреча.
Не должно быть Ассолей много – так сейчас Грэю кажется, —
Не должно быть и счастья много, вечного и безбрежного,
Видно, Грэю пора покорять Южный полюс отважится,
Чтоб от жаркого солнца удалиться навеки в пучины снежные.
* * *
День был шумным, ну, а вечер —
Самым тихим из всех тихих.
Затерялся где-то ветер,
В окна пылью бьющий вихрь.
Два часа назад всего лишь
Здесь природа бушевала —
Бури рёв был зол и колющ,
Буря сосны загибала.
А теперь и тишь и благость —
Даже птиц пока не слышно.
Сбросив пар, природы ярость
Перебешенная вышла.
* * *
Лишь слегка нахмурю брови я,
Падая в кровать.
Ночь, как натурфилософию,
Буду осмыслять.
Каждый вздох, минутку каждую
Прожитого дня
Оценить, понять возжажду я…
И забыть, гоня.
Ни к чему мне треволнения
Горькие о том
Что, по моему же мнению,
Я не сделал днём.
Днём и ночью жизни разные,
Ночью я – не я.
К чёрту глупости напрасные
Прожитого дня.
В этом натурфилософия
Жизненных проблем:
Выпил чаю, выпил кофию
И забыл… совсем.
* * *
Коты Наташу обступили,
Глазеют, спать ей не дают.
И по команде «три-четыре»,
Вполне возможно, нападут.
Они, как бешеный будильник,
Готовы вечно мявкатать
Про то, что бедный холодильник
Уже устал рассвета ждать;
Напомнят ей про чувство долга,
Про их пустые животы;
Про то, что вредно очень долго
Ей спать, когда не спят коты.
Наташа ж хитро в это время,
Глаза свои притворно сжав,
Решает: нужно в едком меме
Отобразить их каждый мяв.
Пусть разлетится по планете
Мем о котах настырных этих,
Что явно мудростью полны
Настоль, насколько голодны.
* * *
Коль хочешь стать пророком, скажи, что, мол, из космоса,
Добавь, что по рождению немножко Божий сын.
Ведь те, кто с детства самого пьёт воду из-под осмоса,
Тебе здесь не доверятся, ты здесь – не их акын.
Иль скажут, что пророкам-де не место в их отечестве,
Вот если б ты жил за́ морем, тогда расклад другой.
Они тут все «бохатые» – буржуи и купечество,
Борцы за всё хорошее. А ты-то кто такой?
* * *
Коль глубины глубин постиг,
Значит ё не моё.
А иначе – как пел «Пикник» —
Зачем это всё?
Чист ручей, если чист родник,
Сладким будет питьё.
А иначе – как пел «Пикник» —
Зачем это всё?
Может быть неприятным миг,
Но легко забытьё.
А иначе – как пел «Пикник» —
Зачем это всё?
* * *
Жизнь, как грейпфрутовый сок,
И сладка, и горька, и терпка —
И каждый её глоток
Удерживает крепко,
Напоминает мне, что
Ни болиголов, ни цикута
Мне не заменят восторг
От одного грейпфрута.
* * *
Перед грозой, во время оной
Природа радует собой
Поэта взор заворожённый
Надрывом, силой, красотой.
Находят тучи чёрным фронтом,
Раскаты дальние слышны,
От горизонта к горизонту
Гроза – посланница весны
Колотит молнией, и громом,
Кошмарит и глаза, и слух,
Несёт над лесом и над домом
Свои бабах, свои бубух.
Но всё – разряды прочь уходят,
И наступает тишина,
Которая стихами, вроде,
Не слишком уж освещена.
Скучны поэту тишь и благость,
Ему ненастья подавай:
Чтоб «буря мглою», чтобы в радость
Был буревестника раздрай.
А тут всего лишь послегрозье —
Затишье, свежесть и озон,
Им после молниевых гроздьев
Остался воздух заряжён.
Душой спокойствию внимая,
Сейчас на том себя ловлю,
Что не грозу в начале мая,
А послегрозие люблю.
* * *
О чём мечтали мы,
Чего хотели люди?
Коль не было зимы,
То и весны не будет.
* * *
Неужто написана повесть,
Где некто на зависть всем
На категорию «совесть»
Поставил свой знак ™?
* * *
Облако, похожее на белого дракона,
Щерится огромной, но не злобливой пастью.
Просто улыбается радостно с небосклона
Одному ему видимому далёкому счастью.
* * *
Мы союзники с тобой – в общем,
Но соперники с тобой – в частностях.
Мы не ищем нечто большего в большем,
Мы находим чаще малое в разностях.
А большое, если лучше подумать нам,
Будто лего собирается с малостей.
Нужно чаще нам под Моцарта с Шуманом
Совершать разновеликие шалости.
Вальпургиева ночь
Гони виденья прочь,
Не напрягай свой взгляд.
В Вальпургиеву ночь
Отряды ведьм летят.
И слышен ступ и мё-
тел их свистящий гул
Жриц колдовских ремё-
сел жаждет Вельзевул.
Со всех, какие есть
На свете, Лысых гор
Услышим мы их песнь,
Их жуткий ведьмин хор.
Сегодня, кто строптив,
Тот будет пьян и наг.
У них корпоратив,
День ведьм и Баб Яг.
* * *
Архимедов создал бог не затем ли,
Чтоб они могли шутя двигать горы?
Вот и дали ему точку опоры,
Говорят, давай, двигай Землю.
Он же, весь такой эстет из эстетов,
Кто умеет двигать больше словами,
Говорит, мы не из тех Архимедов,
Нужно двигать, двигайте сами.
* * *
Горловку тот – третьерейховый – евросоюз
От Железной балки до Каютово на востоке
Проходил шесть недель, он здесь просто загруз
В рабочих посёлках и боях жестоких.
Нужно было врага наступающего задержать:
Немцев, итальянцев, румынов, венгров и даже шведов —
Чтоб людей эвакуировать, оборудование демонтировать, снять
И отправить на восток – готовить и ковать победу.
Франция немцам сдалась через сорок три дня,
Целая Франция, гордость Европы, её опора.
Горловка выдержала столько же суток огня —
Просто город, обычный советский город.
* * *
Не каждый Бэнкси может
Достойно ограффитить
Унылость подворотен
И зачернённость стен.
Рисуют чаще рожи,
Какие страшно видеть,
И пишут сотни сотен
Ругательных морфем.
Неясные сюжеты,
Мазки, портреты, маски,
Нелепые разводы,
Унылое говно,
Что графики-эстеты
Наносят нитрокраской
На стены и на своды,
Понять мне не дано.
Балладка о Сократе
Как достал тогда Сократ земляков,
Много умничал и всех поучал.
Был никто ему сказать не готов:
Поучайте, мол, своих паучат.
Не носил Сократ ни шляп, ни очков,
А без шляпы – что за интеллигент?
Мог он в глаз любому из земляков
Засветить легко, в единый момент.
Философия должна быть порой
С кулаками, как бывает добро.
Ну, а так он был по жизни герой,
Не копил ни злато, ни серебро.
Всем прекрасен был: и вежлив, и мил,
Говорил «пардон», давши в глаз.
Только часто и подолгу нудил,
Был как человек-мастер-класс.
Мог сказать, поскольку был башковит,
Что в Афинах – разложенье и ложь.
И вы думаете, он был убит
Лишь за то, что власть не ставил ни в грош?
Всех достал, кого сумел он достать,
Наказать его был каждый готов.
По суду решили – должен принять
То ль цикуту, то ли болиголов.
Философия из прочих наук
Умозрительнее и веселей.
Как в ней что докажешь без рук,
Без, пардон, кровавых соплей?
Но на каждого философа есть
Крючкотворы – и юрист и судья.
Было им, наверно, за честь
Приписать философу яд.
* * *
Тридцатьпервомартовский снег,
Что не выпал этой зимой,
Совершил сегодня набег,
Кроя землю белой кошмой.
Что ж ему на тех облаках
Не сидится, хочется вниз.
Тут уже и травка в цветах,
Тут уже весны бенефис.
* * *
Кареты,
превращённые в тыквы,
вполне
Остаются вкусными тыквами.
А Золушки как?
Оказываются не
Красавицами,
а фальшивками?
На вздёрнутых носиках
серой золы
Совсем не сексуальные пятнышки,
После радостей бала —
их лица кислы,
А слёзки —
как хрустальные ядрышки.
Руками чуть нервно
разглаживают верх
Мятых-перемятых передников.
Как же так!
Кто их бедненьких сверг,
Оттеснил
от королевских наследников?
Жизни Золушек
и тяжки, и трудны,
Вместо па танцевальных —
верчение с мётлами.
Неужели их судьбы
предопределены
Сказочниками подлыми.
* * *
Когда погоня беглецу
Кричит «Ату! Ату!»,
Быть в стороне нам не к лицу,
Хоть и невмоготу.
Здесь, средь загонщиков толпы,
Вспеняясь суетой,
Должны мы мчать, должны мы быть
Все на передовой.
Пойдёт ли волком напролом
Беглец через флажки,
Плевать, ведь мы вовсю орём
«Ату!» не по-людски.
Кричим, не открывая глаз,
Чтоб не увидеть, как
Беглец промчится мимо нас.
И в руки ему флаг.
* * *
И вот опять лохматым снегом
Природа принялась пулять
По городам, лесам и рекам,
Стараясь скрыть весны печать.
Мол, нечего дубам и соснам,
Покрывшим местные холмы,
Излишне фанатеть по вёснам,
Забыв о радостях зимы.
Все эти туи, эти ели,
Цветы, что обогнали срок
И зацвели, захорошели, —
Им надо преподать урок.
Чуть оснежи́ть, чуть подморозить,
Чуть отодвинуть их в февраль,
Накинув снежных хлопьев проседь
На сосен хвойную эмаль.
