Литературный журнал «Белый апельсин». Спецвыпуск «Halloween»

СЛУЧАЙНЫЙ ПАЦИЕНТ

Порой даже после смерти пациенты не покидают больницу в надежде, что их все еще вылечат.

– Итак, я решил пропустить некоторые отделения в здании, чтобы начать с того места, где происходили основные события. Я направляюсь в блок «3» – сказал австрийский журналист Ганс Вальтер, продолжая исследовать психиатрическую клинику недалеко от границы с Чехией.

Все здание изнутри пребывало в полуразрушенном состоянии. Штукатурка и плитка осыпались. Повсюду лежали куски битого стекла. На металлическом инвентаре просматривались обильные следы ржавчины. Вокруг все было пропитано огромными скоплениями пыли и запахом сырости.

Он продолжал говорить, стараясь не отдалять диктофон от губ.

– Если верить словам гера Штуцбера, чей отец проработал здесь врачом девять лет, именно в этой части здания, где я сейчас нахожусь, ученые Третьего рейха проводили опыты над пациентами с 1938 по 1943 гг. В одном из помещений возле меня находятся медицинские инструменты. Среди них стеклянные шприцы, скальпели, молотки, нечто похожее на пилу для вскрытия черепной коробки. Возможно, это применялось для трепанации черепа и лоботомии. Также мною обнаружены осколки тонкого закругленного стекла; вероятно, фрагменты ампул для инъекций. Не исключено, что данное помещение служило складом препаратов и инструментов.

Ганс нажал на паузу и отложил диктофон. Его руки обхватили свисающий на шее фотоаппарат. Он приступил к запечатлению на пленку всего того, что было им обнаружено и направился в коридор, после чего переступил порог следующего помещения.

В соседней комнате расположен стол для проведения неких процедур над подопытными. Стол снабжен необходимыми ремнями для фиксации конечностей, головы и туловища. Рядом расположен некий прибор, который, судя по внешнему виду, подключался к электросети. Скорее всего данный аппарат был предназначен для проведения электрического тока к мозгу пациента через провода, на которых, как я вижу, закреплены электроды.

Закончив с этим помещением, Ганс нажал на паузу, опустил диктофон в сумку, свисающую с плеча, сфотографировал все вокруг и вышел в коридор. Он достал пачку «Мальборо», закурил и подошел ко входу в следующее помещение.

Он включил запись и продолжил:

– Помещение номер три. У разбитого окна находится инвалидное кресло, в центре кресло для проведения неких работ над пациентами, также оборудованное ремнями для фиксации конечностей и головы. Ах, да. Чуть не упустил из виду. Над креслом подвешен осветительный прибор с шестью лампами по кругу и одной в центре. У стены расположены шкафы стеллажного типа. Дверцы с разбитыми стеклянными окнами лежат на полу, очевидно из-за проржавевших дверных петель. Внутри на полках каких-либо предметов не наблюдается.

Вновь Ганс нажал на паузу, сделал несколько фотографий и вернулся в коридор.

Он стоял перед порогом очередного помещения на противоположной стороне коридора. Дверь покосилась и держалась на одной петле. Стекло в дверном окошке было разбито. Ганс заметил, как осколки этого стекла хрустнули у него под ногами. Он аккуратно переступил через порог.

Комната оказалась относительно небольшой. Внутри были письменный стол, один стул с рабочей стороны и два с противоположной. В углу лежала опрокинутая вешалка. В метре от нее на стене висело зеркало. На потолке с прогнившего провода свисал пустой патрон.

Ганс подошел к столу и отодвинул стул. Он вернул сигарету в рот, зажав губами и принялся шарить по ящикам, выдвигая их один за другим. Во втором ящике он обнаружил картонную папку и без промедлений достал ее. Положив ее на стол, Ганс прочитал на лицевой стороне: «Проект А. Р. Программа №129. Отчет №3». Журналист не верил своим глазам. Как на столь секретном и тщательно охраняемом объекте в годы войны могли что-то оставить. С небывалой жаждой он развязал нитки и начал знакомиться с тем, что скрывалось внутри.

На поверхности лежали негативы фотографий. По силуэтам было трудно разобрать, что именно запечатлено на негативах. Следом шла стопка фотографий. Ганс взял первую и подставил рядом первый негатив. Содержание оказалось идентичным. Это был вскрытый череп во время операции с воткнутыми в мозг электродами. На голове отсутствовала часть костной ткани от лобной доли до теменной, включая верхушку затылочной кости. Отбросив обратно за ненадобностью негатив, Ганс стал пересматривать фотографии. На следующей были запечатлены два санитара, поддерживающие за подмышки подопытного, который, судя по швам на бритой голове, уже был прооперирован. Далее был операционный стол. На нем лежал пациент. Его веки были подняты при помощи инструментов. Рядом с глазными яблоками через орбиты проходили тонкие электроды. На остальных фотографиях был один и тот же человек. С каждой последующей фотографией Ганс делал все более сильную затяжку от сигареты, выпуская густые клубы табачного дыма и не разжимая губ.

Ганс удовлетворенно покивал головой и отложил фотографии в сторону.

Дальше пошли документы. Он взял первый лист, текст которого содержал следующее:

«Объект исследований – мужчина, 39 лет, 172 см, 75 кг. На момент начала исследований отклонений в нервной системе не выявлено. Наследственные заболевания отсутствуют. Зрение соответствует норме. Умственные способности соответствуют минимальным стандартам для зрелого возраста. Уровень психического развития удовлетворительный».

Под текстом были указаны имя и фамилия врача с подписью: «Доктор Вернер Шварц». Ниже дата: «12.08.1940».

На этом содержание первого листа завершилось. Ганс перевернул его лицевой стороной вниз рядом с папкой и взял следующую страницу.

«Проведена первая операция. В ходе работы было совершено хирургическое вмешательство с целью отключения некоторых областей левого полушария, прописанных в пункте 35-S устава стратегического исследования. В результате операции получены следующие результаты: объект потерял контроль над 19 группами лицевых мышц; при попытке сжать пальцы одной руки, подобное действие непроизвольно повторяется на другой руке; двигательные функции нижних конечностей утрачены; правый глаз обездвижен, но функции визуального восприятия сохранены; за счет статичности правого глаза спектр зрительного охвата расширен (объект способен наблюдать за двумя разными точками, ощутимо удаленных друг от друга, что делает невозможным одновременное восприятие обычными органами зрения), при этом сознательное восприятие физических параметров окружающих предметов сохранено».

Далее имя все того же врача и дата – «01.09.1940».

Ганс начал стремительно перелистывать страницы. Результаты исследований были зафиксированы на 52 листах. Он небрежно сложил их рядом с папкой и принялся осматривать остальное. Под бумагами лежал конверт с надписью: «Лично в руки Фюреру». Ганс поспешно развернул бумажный сверток и обнаружил, что конверт запечатан. Его лицо остолбенело, а глаза не верили находке. Он не заметил, как его челюсти тесно сжались и фильтр сигареты уже был перекусан зубами. Ощутив болтающийся во рту кусок фильтра, Ганс выплюнул его вместе с сигаретой.

Конверт показался ему слишком ценным для того, чтобы вот так сразу легкомысленно открывать. Это могло стать веским основанием для роста по карьерной лестнице, или можно было бы опубликовать свою книгу-расследование в другом более авторитетном издательстве. Вместе с этим, многие будут готовы отдать круглые суммы ради того, чтобы ознакомиться с самыми интимными секретами Третьего рейха, в которые так и не был посвящен даже Гитлер. Почти четыре года Ганс усердно искал информацию о месте нахождения клиники, а затем восемь километров на своем джипе преодолевал бездорожье в глухом поле, пытаясь дотошно соблюдать направление движения и не сбиться с курса. Слишком много усилий он потратил, чтобы добраться до этого места, которое так тщательно спрятано, что никому и в голову не придет отправляться сюда, где даже спустя 60 лет в радиусе восьми километров до сих пор нет никаких признаков цивилизации.

Знакомство с содержимым конверта Ганс отложил на потом.

На остальных бумагах были записаны какие-то химические формулы и наименования препаратов.

Ганс решил не терять времени и начал складывать все обратно, после чего завязал папку и опустил ее в свою сумку.

Вдруг у Ганса возникло чувство, что кто-то дует ему в шею. Он резко обернулся, но никого не увидел.

Наверное, сквозняк – подумал Ганс.

Он закончил с этой комнатой, сделал ее снимки, взял в руку диктофон и направился к выходу, поправляя свою рабочую сумку на плече. Он прошел мимо покрытого пылью зеркала. В зеркале мелькнула размытая полупрозрачная фигура. Ганс резко остановился и медленно приблизился к зеркалу. В нем равномерно появлялось отражение. Это было отражение Ганса. Все как в обычном зеркале. Кроме глаз. Его зрачки… их будто не было. Он смотрел на свое отражение, но отражение, лишенное глаз, его не видело. Вместо радужной оболочки пятна насыщенного багрового оттенка. Ганс тщательно всматривался, моргнул несколько раз, протер веки, но картина не менялась. Через пару секунд он обратил внимание, как в отражении что-то вырисовывается под нижним веком на левой стороне. Это что-то росло, или растягивалось. Вдруг из этого места резко потекла кровавая струйка. Диктофон выпал из рук Ганса и разбился, ударившись о грязную плитку. Он ощутил невыносимую колющую боль в глазах, словно кто-то вытягивает их из орбит. Он убрал руки и, превозмогая дискомфорт, снова встретился с зеркалом и заметил, что отражение немного заполнилось. А именно заполнились пустоты в орбитах черепа. Там были глаза. Глаза Ганса, покрытые многочисленными капиллярами. Боль усилилась, и он снова спохватился вытирать веки. Он развернулся и проделал шаг в обратном направлении. После Ганс ощутил необычный холод, который соприкоснулся не только с кожей. Прохлада добралась до самых глубин его тела. Легкие, желудок, сердце, мозг – все было охвачено легким холодом.

Испытав это чувство, Ганс по инерции отпрыгнул назад и отвел ладони от лица. Перед ним предстал силуэт. У этого существа с человеческими очертаниями был вскрытый череп и… оно заговорило:

– Доктор, меня вылечили?

Андрей Лоскутов

?КА-НАТЬ

Странный дед, живший внизу под нами, всегда меня беспокоил. Он то и дело говорил, что живет на первом этаже для того, чтобы быть поближе к земле. И постоянно приговаривал «ёка-нать» (почти через каждое слово). Однако родителям он казался вполне безобидным.

Дед этот любил в свое время возиться в саду за домом вблизи гаражей, он постоянно рыл какие-то ямы. А когда его спрашивали, чем занимается он отвечал, что делает клумбы и будет сажать цветы. И действительно, зарытые им ямы превращались через какое-то время в довольные приличные цветочные насаждения. Помню, как он вечно собирал дворовых детишек и рассказывал всякие свои страшные байки, но когда дед волновался, то через каждое слово вставлял свое любимое «ёка-нать». И естественно, когда это добавлялось в самый кульминационный момент рассказа, он заставлял детей смеяться.

Кажется, только одному мне казалось, что с этим дедом что-то не так. И все мои опасения оправдались, когда однажды вечером с прогулки не вернулся наш кот. Обычно родители велели мне не пускать его по вечерам, но в тот день они были в гостях, а котейка уж очень просился на улицу. Скребся у входной двери как безумный. Ну и я, недолго думая, выпустил его, надеясь, что этот пушистый шалопай скоро вернется.

Но он не вернулся, ни через час, ни через два. Родители, очевидно, тоже домой не собирались: позвонив в одиннадцать, они велели мне покормить кота и ложится спать без них. Но чтобы покормить этого балбеса, его вначале придется найти. Первым делом я подумал, что пушистый шалопай опять заблудился или замурлыкался в очередной раз с одной из соседских кошек. Ведь он у нас еще тот ловелас, пистолет видит дальше глаз…

В общем, одевшись, я решил поискать кота возле дома. Взяв ключи и фонарик и натянув куртку, я вышел на улицу. Кыскал я это пушистое чудовище. Кыскал, пока не услышал жалобное мяуканье в ответ. Доносилось оно из-за дома, где рядом с гаражами возвышались уже довольно размашистые дедовские клумбы. Наверное, бедолага запутался в них и застрял, – подумалось мне. Но, когда луч фонаря осветил одну из ям рядом с клумбой, то я увидел как старик сидит у края на корточках и жадно высасывает кровь из отчаянно барахтающегося кота. Заорав, я выронил фонарик и хотел побежать, но ноги не слушались. Как будто вросший в землю, я наблюдал как дед перегрыз коту горло и бросив его в яму повернулся, с удивленным видом уставившись на меня. Казалось, он был взволнован не меньше: его руки тряслись, маленькие желтые глазки бегали в разные стороны, а потрескавшиеся от напряжения губы обнажили клыки.

?ка-нать, ёка-нать
Придется мне
Тебя сожрать…

Анна Гале

ТЁТЯ СОФА

«10 августа покончила с собой известная пианистка Софья Кардашевич. Ее тело было обнаружено лишь два дня спустя. Причины самоубийства выяснит следствие. Из достоверных источников нам известно, что уже найден дневник великой пианистки. В последней записи, сделанной 10 августа, есть такие строки: «Я слишком устала, я не могу больше жить в напряженном ритме, растворяясь в звуках. Я хочу сделать паузу. Может быть, вечную».

Софье Кардашевич было пятьдесят семь лет. Ее знали и ждали с концертами в двадцати семи странах, ее искусством восхищались…».

Андрей закрыл ленту новостей и выключил компьютер. Несколько месяцев назад он нашел между книгами в шкафу дневник своей именитой тетки. Тетя Софа депрессовала всю жизнь – погружалась в унылое настроение часто, но ненадолго. Нужно было лишь дождаться, когда она напишет в своей заветной тетрадочке что-нибудь подходящее. И тогда можно просто кое-что добавить ей в кофе и уйти.

Андрей умел ждать. До этого он годами ходил к одинокой тетке. Приносил ей вкусняшки и лекарства, когда она болела, слушал ее бредни о музыке, которая «может исцелять или убивать», о ритмах, от которых устает тетя Софа, о том, что ему нужно, наконец, найти нормальную работу и остепениться… Тетка подбрасывала деньжат – не так много, как могла бы. Потом, когда Андрей обмолвился, что мог бы подрабатывать таксистом, купила ему машину – всего-навсего «Киа».

Дождался он лишь через шесть лет: тетка написала завещание, где единственным наследником числился он, Андрей Крепнёв. Дорогущий рояль, правда, отписала какому-то концертному залу. Зато весь теткин двухэтажный музей с картинами, статуэтками, коврами и хрен знает чем еще – достается любимому заботливому племяннику.

Все прошло, как было задумано. Тетя Софа даже облегчила ему задачу. В начале лета она пожаловалась: