Генерал Бичерахов и его Кавказская армия. Неизвестные страницы истории Гражданской войны и интервенции на Кавказе. 1917–1919

Первоначально большевикам противостояли «нерегулярные войска грузин, мусаватские татары и банды дагестанцев в форме нашей пехоты»

. Особенно ожесточенные бои велись на территории Шемахинского и Геокчайского уездов, населенных преимущественно тюрками. Русское и армянское меньшинства этих уездов помогали большевикам Красная армия нанесла противнику ряд поражений. 16–18 июня в боях под Геокчаем он потерял, по разным данным, от 800 до 3000 человек. Бакинскому совету казалось, что победа уже близка, а Кавказская Красная армия благодаря наличию армянских дружин приближалась к идеалу, то есть к стандарту регулярной армии: «Общее впечатление от армии людей, сведущих в военном деле, что это не обычная «советская» армия – в лучшем случае партизанские отряды, – а настоящее регулярное войско. Все товарищи, приезжающие из России, выражают восторги, знакомясь с нею. И пока что эта армия ведет себя великолепно»

. 23 июня 1918 г. Шаумян уверенно писал Ленину о необходимости двигаться на Тифлис, о вреде простоя для его войск

.

Однако наступательный порыв новой армии, терзаемой жарой, жаждой, малярией, голодом и нехваткой боеприпасов, быстро иссяк. В конце июня в бой вступили турецкие войска, получившие солидное подкрепление

, а Красная армия смогла пополниться лишь 2 тыс. человек, призванными по мобилизации. В боях под Геокчаем 27 июня – 1 июля бакинские войска были разбиты и стали беспорядочно отступать. Начался массовый уход бойцов с фронта. В.А. Добрынин отмечал «полную дезорганизованность, совершенное отсутствие порядка и дисциплины и повальное, потрясающее дезертирство» в красных частях

. Командир одного из батальонов доносил в Бакинский Совнарком: «Касаясь дисциплины во вверенном мне отряде, я должен констатировать… что сознательного и разумного отношения к своим обязанностям не было. Неповиновение командному составу, подчас переходившее в грубые реплики и ругань по адресу инструкторов, неисполнение часто простых боевых задач… мародерство, изнасилование женщин, подчас молодых подростков. Из 700 штыков, находящихся в моем распоряжении, только 300 человек были в окопах, остальные спрятались в ближайшей деревне и на пароходах. И мне, начальнику, вместо того чтобы отдавать те или иные распоряжения, приходилось бегать по пароходам и собирать солдат для отправки в окопы»

. Этого начальника за нежелание отступать в конце концов изгнали из отряда.

Красная армия Бакинского Совнаркома фактически развалилась и в беспорядке отступала к Баку. Сами большевики склонны были всю вину взваливать на командиров старой армии – дашнаков Амазаспа, Казарова и главнокомандующего Аветисова – слишком поспешно отводивших войска. Об этом вспоминал, в частности, А.И. Микоян, бывший военным комиссаром 3-й бригады и отступавший, может быть, лишь чуть медленнее военных руководителей армии

.

Отличительной особенностью истории бакинской Красной армии этого периода стала бесконечная митинговщина, сопровождавшая каждое действие войск. Б. Байков отмечал, что «в войсках дисциплины не было никакой и таковая заменялась революционным сознанием», по любому поводу выводившим солдат на собрания

. Митинговали даже в критические моменты, когда решалась судьба самой Коммуны. Впрочем, это было повсеместным явлением в нарождавшейся Красной армии. Муганский офицер В.А. Добрынин с негодованием замечал, что «митинговать, сумлеваться и выражать недоверие офицерам было гораздо. легче, чем, обняв винтовку, лежать под пулями в грязном окопе»

. Когда на линии фронта практически не оставалось бойцов, 25 июля в заседании Бакинского совета принимали участие 500 человек (только тех, кто голосовал!). Закончились митинги только с гибелью самой Коммуны. 4 августа состоялась последняя «партийная конференция».

В силе Кавказской Красной армии таилась и ее слабость. Армянские солдаты-фронтовики и офицеры, добровольно встававшие на сторону большевиков из инстинкта самосохранения, по той же причине стали искать себе иных покровителей, как только положение Коммуны пошатнулось. «Командный состав плох, – писал еще в конце июня заместитель комиссара по военным и морским делам Б.П. Шеболдаев, – и опорой советской власти может быть только до тех пор, пока дашнаки имеют «русскую ориентацию»… Возможна перемена ориентации на английскую, и тогда. могут быть любые неожиданности.»

В конце второй декады июля, когда Красная армия стала терпеть поражение за поражением, Шеболдаев высказывался уже более определенно: «Необходимо иметь Советской власти гарнизон в Баку, чтобы отстоять Апшерон. Местная красная армия, будучи в громадном большинстве (80 процентов) из армян-дашнаков, таковой опорой служить не может..»

Именно депутаты-армяне Бакинского совета продавили в конце июля решение о приглашении в Баку английских войск, чем, по словам Шаумяна, «окончательно деморализовали армию»

. «Предательство по отношению к нам дашнаки совершили явное», – сокрушался Шаумян

.

Шаумян неустанно просил центр о «срочной и солидной помощи» военной силой, резонно замечая, что «каждый день дорог»

. Просьбы о присылке в Баку вооруженных отрядов составляют существенную часть переписки Баксовета с Москвой

. По свидетельству бывшего председателя бакинской ЧК М.С. Тер-Габриэляна, Ленин правильно понимал нужды бакинцев и даже «по-большевистски» надавил на начальника Главного артиллерийского управления, предупредив его о том, что если «требуемое оружие не будет отправлено в распоряжение С.Г. Шаумяна…», то он «пошлет его на Лубянку к Ф.Э. Дзержинскому»

.

Однако в этом отношении бакинцы оказались в заведомо проигрышном положении перед руководителями обороны Царицына во главе с И.В. Сталиным, также с трудом сдерживавшим натиск противника. Пользуясь тем, что львиная доля грузов и войск для Баку направлялась по волжской магистрали, они всеми силами добивались их переадресации в свою пользу. Понимая гибельность для Баку этого произвола, Шаумян отчаянно просил Ленина и Сталина, чтобы «местные советы по дороге не останавливали частей, направляющихся в Баку»

. Однако лоббистские возможности Сталина на тот момент оказались сильнее. 8 августа, когда дни бакинцев были уже сочтены, особоуполномоченный Баксовета в Астрахани Элиович получил категоричную телеграмму: «Всякие советские и другие грузы не отправлять в Баку без ведома Сталина, Минина. Просим одно боевое судно из Красной флотилии и истребителей отправить срочно в Петровск. Войска в Баку без справки у тов. Сталина не отправляйте»

.

За все время боев с турками бакинцы получили лишь один отряд Г.К. Петрова – по одним данным, полковника, по другим – прапорщика (что ближе к истине, учитывая его возраст – 26 лет) царской армии[5 - В.А. Добрынин назвал Г.К. Петрова «попом-расстригой» (Добрынин В.А. Оборона Мугани. 1918–1919. Париж, 1974. С. 55).]. Первоначально он состоял из шести полков и представлял собой внушительную силу – до 9 тыс. человек (сам Петров именовал его «Юго-Восточной армией»)

. Но в Царицыне И. Сталин изъял его большую часть и использовал для обороны города. До Баку добрались лишь один эскадрон (100–120 сабель), одна батарея (6 орудий), одна рота моряков и команда конных разведчиков – всего 780 человек

. По воспоминаниям секретаря Шаумяна О.Г. Шатуновской, в Царицыне осталась вся пехота отряда Петрова общим числом 7240 человек

. Сам Петров прибыл в Баку с головным отрядом первым и уже оттуда настойчиво требовал от представителей Наркомвоенмора в Москве и Астрахани: «Спешно срочно направляйте мою кавалерию, батарею, пехоту, если есть возможность – еще кроме моей. Спешите. Жду ответа»

.

Даже в таком урезанном виде отряд Петрова стал самой боеспособной единицей Кавказской Красной армии, и не раз он спасал город. При этом Петров – человек молодой и горячий, успевший повоевать на нескольких фронтах Гражданской войны, по словам Сурена Шаумяна, «держал себя самостийником, и наши товарищи его нередко опасались. В блоке с [Армянским] Национальным Советом ему бы ничего не стоило свернуть шею советской власти»

. К тому же из центра он приехал, имея солидный мандат московского правительства, точная формулировка которого в источниках разнится: Сурен Шаумян именовал его «чрезвычайным военным комиссаром по делам Кавказа»

, а сам он подписывался «военным комиссаром Бакинского района от Центрального Совнаркома»

. Так или иначе, Петров считал себя если не выше Шаумяна, то по крайней мере равным ему. Он был типичным представителем «партизанщины» – первого, стихийного этапа строительства новой революционной армии. «Шаумяну приходилось очень сдерживать себя» в общении с Петровым

.

Какое же отношение ко всему этому мог иметь Лазарь Бичерахов? Самое прямое, и именно к последней, драматической странице истории Бакинской коммуны – ее гибели. Но сначала необходимо немного вернуться назад, к тем полным надежды весенним дням 1918 г., когда большевикам казалось, что все достижимо, что дело остается за малым. В том числе за поиском толкового главнокомандующего.

Кто поведет Кавказскую Красную армию на ратные подвиги? Немалое количество профессиональных военных имелось среди армянских военнослужащих. Однако большевики опасались полностью передавать военную силу в руки армян, находившихся под сильным влиянием Армянского национального совета… Назначение главнокомандующим полковника Аветисова было временной мерой – до утверждения нового главнокомандующего.

Последняя надежда бакинских комиссаров

В этот момент взгляды коммунаров обратились на Лазаря Бичерахова, о котором в Баку давно уже были наслышаны и даже имели с ним деловые контакты. 24 мая председатель Баксовнаркома Степан Шаумян сообщал в СНК, Ленину: «Нет командного состава, не можем найти даже командующего войсками, которые должны быть двинуты к Елизаветполю. При этих условиях очень остро стоит вопрос о Бичерахове, о котором я уже несколько раз писал вам»

.

Бакинский совет через своего представителя в персидском порту Энзели И.О. Коломийцева уже не первый месяц имел прямой контакт с представителем Бичерахова поручиком Селимом Альхави – молодым офицером арабского происхождения, знавшим восточные языки. Альхави являлся адъютантом командира корпуса генерала Баратова. По поручению последнего он отвечал за прием в порту имущества корпуса, следовавшего со складов в Хамадаме, Казвине и Реште. Бичерахов Альхави также доверял полностью; между ними сложились равноправные отношения, несмотря на разницу в звании и возрасте. В дальнейшем он поручил Альхави от своего имени вести важнейшие переговоры с Бакинской коммуной («полномочия даю вам полные и по всем вопросам во всех отношениях и в решительном смысле»)

.

Бакинский совет позиционировал себя полномочным представителем центральной власти в Закавказье, чьей задачей, в частности, являлось обеспечить планомерную эвакуацию русских войск и имущества из Персии

. Не видя перед собой иных представителей власти, сначала командир корпуса генерал Н.Н. Баратов, а затем и Бичерахов честно сдавали имущество корпуса Энзелийскому ревкому (полное название – Военно-революционный комитет Восточно-Персидского района Кавказского фронта; позднее – Военно-революционный комитет Восточно-Персидского фронта)

, который отправлял полученное в Баку. Это артиллерийское и инженерное имущество, крупная авточасть, медикаменты, 12 тыс. пудов риса и многое другое

. В обмен отряд Бичерахова получал деньги, но большей частью – бензин и масла для своего многочисленного автопарка

.

Не без некоторых неувязок между Бичераховым и Баксоветом завязалась устойчивая взаимовыгодная деловая связь. Столь же крепкие деловые взаимоотношения установились и между представителем Бичерахова в порту Энзели поручиком Альхави и Энзелийским ревкомом (И. Коломийцев, А.П. Челяпин, Н. Джигитян и др.). «Товарищ» Альхави был даже переназначен ревкомом в своей должности начальника гарнизона, тем самым легализовавшись в глазах советской власти. К лету 1918 г., в связи с тем что численность большевистски настроенных солдат в Энзели резко сократилась, сократилось и влияние ревкома, в то время как Альхави, по свидетельству Денстервилля, стал настоящим «королем Энзели», и это положение ему «очень нравилось»

.

Бичерахов, судя по всему, относился к эвакуации ответственно, считая своим долгом переправить в Россию «более ста тысяч пудов народного русского добра», и готов был отказаться от нее и «ехать домой» лишь после того, как на него резко усилилось давление со стороны партизан Кучук-хана, поддерживаемых многочисленными русскими революционными комитетами