Рай во грехе

– Думать о том, чего нет – это самообман. От этого только мученья. – пояснил Мэлл.

– Самомученье. – подал голос Борода.

– Но разве это возможно, не думать? Я бы так точно не смогла.

– Возможно.

– Тогда ты болван. У вас на планете все такие зануды?

– Законы Хио запрещают людям думать о том, что их не касается. Благодаря этому мы развиваемся, а вы нет.

– Сейчас я вот прямо обрадовался, что мы не развиваемся.

– Это закон? Что нельзя думать?

– Да.

– Бедняги. А что будет, если его нарушить?

– Ничего.

– А зачем тогда его соблюдать?

– Те, кто его выполняют, становятся высшими, а кто не может – низшими.

– Получается, на вашей планете запрещено мечтать? – донесся голос Насти. Она поднялась из травы и подсела ближе к костру. Растрепанные волосы струились по её красивому лицу, словно пучки скошенного сена.

– Нет. Мечтать можно. Это другое.

– А вот мы все только и делаем, что думаем о несуществующем. Некоторые даже живут во всем этом несуществующем.

– Мне кажется, вот это и познала Ева. – подал голос Андрей. Он перебирал струны гитары и смотрел в сторону ото всех. – Она познала, что может свободно париться из-за ничего, вместо того, чтобы наслаждаться дарованным ей раем, и стала ныть. И научила ныть Адама. Так они ныли днями и ночами, а потом богу просто надоело их нытье, и он отослал всех подальше.

– Ева просто познала суть бытия. А это тупик. – просипел Борода.

– Она ничего не познала. Она просто увидела правду, и все.

– Это какую же?

– Она думала, что счастье лишь в раю, в райских заповедях. А оказалось, что оно везде, даже во грехе. Все оказалось одинаковым. Как ни живи, если ты счастлив, то ты уже в раю, вот и все.

– То есть?

– В детстве всем рассказывают, что детей приносят аисты. И все дети очень рады такой теории. Когда эта теория рушится, они сначала разочаровываются, протестуют, а потом понимают, что аисты хорошо, но как есть – тоже хорошо. Что все хорошо… Вещи всегда одинаковые, такие, какие есть, просто к ним по-разному приходят. Мне кажется бог, создавая рай, хотел избавить людей от необходимости что-то искать и узнавать. Но потом понял, что без поиска люди не проживут и создал яблоко со змеем. Они как ключ к свободе.

Несколько мгновений все молчали.

– Но если все вокруг рай, то как попасть в ад? – нарушил тишину Борода. – Типа, нужно как-то пойти наоборот… то есть… блин, как сказать…

– Никуда не нужно идти, ты просто начинаешь страдать из-за ничего, и вот тебе ад. Люди сами устраивают себе ад. Они сидят в раю, но думают, что у них ад.

– Это типа, как если бы я сейчас взял и насыпал себе в штаны углей, при том, что никто не заставляет меня это делать? – просипел Борода.

– Ну, вроде того.

– Охренеть.

– А зачем твоему господину знать всю эту чушь? Зачем он тебя послал? – спросил Андрей.

– Я не знаю. Мне все равно, я лишь исполняю его волю.

– То есть тебе даже не интересно, зачем ты здесь?

– Нет.

– Почему? – удивилась Даша.

– Потому что это меня не касается.

– Но ведь ты выполняешь это задание, получается, что оно как раз только тебя и касается.

– Мое задание – найти яблоко. Я знаю об этом все, что хочу знать.

– Мэлл, так что получается, твой господин преступник? Он же думает о несуществующем, что его уж точно не касается. У вас же там, как ты говорил… нельзя думать о том, что тебя не касается. – Спросил Андрей.

– Да, нельзя. Мой господин живет в мире низших. И я тоже.

– А ты чего, ты же весь святой у нас?

– Я служу своему господину и живу в его мире.

– Мне кажется, что в вашем низшем мире прикольнее, чем в высшем. Там, походу, одни зануды. – Вступилась Настя.

– Возможно.

– А у вас можно любить?

– Да.

– И кого ты любишь?

– Всех.

– И меня? – спросила Даша. Она прильнула к Мэллу и смотрела своими большущими глазами прямо ему в лицо.

– Да. – ответил Мэлл с такой же сухостью, с какой обычно отвечают на вопросы прокурора.

Некоторое время никто не говорил и не шевелился. Менялось лишь пламя костра и мелодия, которую с блаженным лицом наигрывал на гитаре Андрей. Все остальное было столь неподвижным и тихим, что на фоне всего этого легко было следить, как по небу передвигаются звезды. Костер угасал, но полная луна заливала поле своим холодным светом, и было ни чуточки не темно.