Ёж

– Сейчас, уже одеваюсь… – Юля невооруженным глазом видела, как Женя нехотя встала у теодолита и начала натягивать на себя трусики.

– Погоди, не одевайся, – эфир разорвали помехи, голос едва пробивался сквозь них, – я бегу к своему теодолиту, Женя, притормози. – Это был Сандаль, он был в своем репертуаре. Все они знали, что его точка находится вне пределов видимости и скрыта широкой грядой холмов, он прогонял параллельный ход для путей обеспечения.

– Ага, сейчас, – Женя говорила, слегка растягивая слова, получалось весьма томно, если не считать ее детского голоска, – встану во весь рост и помашу тебе ручкой. – Она была прирожденной кокеткой и заигрывала со всеми мужчинами, что были ей симпатичны, надо сказать, что Миша с Борей были аполлонами геодезической науки.

– Женька… – помехи прервали Мишу, – попрыгай, я не вижу тебя, пигалица ты наша. – Он засмеялся, Сандаль не упускал возможности подколоть Женьку насчет ее роста. Она была весьма миниатюрная и аккуратная девушка, ее едва было видно из-за установленного теодолита на треноге, хотя в ее распоряжении было еще как минимум четыре года, говорят, люди растут до двадцати пяти, не меньше.

– Придурок! – она сказала это без злобы, смакуя и растягивая каждую букву. – Вечером с Юлькой разденем тебя в дурачка, там посмеемся.

Эфир взорвался смехом.

– Деточка, тебе не обыграть меня, даже если тебе это снится.

– Ладно, хватит эфир забивать, – это был Миллениум, – Юля, собирай теодолит и двигай на точку, Женя, одевайся без пререканий…

– Миша уже бежит вприпрыжку на следующую точку, – закончил за него Сандаль.

– Да оделась я уже! – Женька не могла не вставить свое словцо напоследок.

Юля начала снимать теодолит с треноги, ей предстояло запаковать его и передвинуться на следующий опорный пункт, в километре от того, на котором она находилась. Минут через пятнадцать, взгромоздив на себя всю эту тяжесть, она начала спускаться с холма. По-прежнему хотелось курить, она даже чувствовала запах табака, что оставил тут Боря. Засунув руку в карман, она извлекла жвачку и закинула ее в рот, чтобы хоть как-то отвлечься от этих мыслей.

Вообще, недавно приобретенная профессия ей нравилась, но она не представляла себя вечно скитающейся по горам и долам с теодолитом за спиной и треногой на плече. Это была профессия для прирожденных холостяков, ей же хотелось домашнего тепла и уюта. Однако, когда они с Женькой начали искать работу, ничего стационарного для начинающих геодезистов не нашли, и в то же время их приняли с распростертыми объятиями в РосГео. На мизерный оклад и процент с выполненных работ, как-никак они были всего лишь, как говорил Боря, «туристы-практиканты». Туристы – потому что не задержатся надолго, практиканты – потому что, кроме того, как вертеть теодолит в руках, они, по его мнению, больше ничего не умели. Толика правды в том была, они мало понимали в той работе, которую сейчас выполняли, знали лишь, что Сандаль делает съемку местности для коммуникаций, они же втроем снимали местность для высоковольтной линии. Как все это сводил Миллениум воедино, они даже представления не имели, но вечерами, когда они развлекались партейками в дурачка, Боря садился у костра, разбирал все записи и начинал вводить измерения в единый журнал расчетов, помечая точки на карте. Уж он-то получал за свою работу совсем немало, в родной Пышме у него было две квартиры и неплохая иномарка во владении, причем не кредитном. Этакий маленький олигарх, который зарабатывал все своими руками, ну и если подумать, то и головой тоже. Начал он ездить по северам еще студентом, и ездит до сих пор, не имея ни жены, ни детей, хотя у геодезистов есть присказка о том, что у каждого из них в городах, которые они посещали, есть маленькая, но семья. Юля так жить не собиралась, она не представляла себя, тридцатилетнюю, на месте Бори, обучающую вновь поступивших сотрудников или студентов-практикантов, слоняющуюся по лесам и фанатеющую от этой романтики. Она собиралась поработать годик-другой в «поле», а потом, набравшись необходимого опыта, найти более или менее стационарную работу в Екатеринбурге. У Женьки были аналогичные планы, но вряд ли эта хрупкая мини-дамочка продержится больше одного– двух выездов на природу. Женя была утонченной девушкой, этакая Барби российского пошиба, носочки-платочки, рюшечки-косички…

Юля остановилась на новой точке и осмотрелась. Боря был прав, когда говорил о топоре: ни одной предыдущей точки видно не было, все перекрывали молоденькие березки, вырубкой коих ей сейчас предстояло заняться. Она установила теодолит, отцентровала его по всем правилам, осмотрела в трубу предполагаемый фронт работ – рубить предстояло немало. Миллениум не иначе как специально отправил ее на эту точку, она располагалась меж двух небольших холмов, разрез которых порос березняком. Она раскрыла свою походную сумку и извлекла из нее топорик.

– Эх, чем дальше в лес, тем больше дров. – Юля взмахнула топором и рубанула по первой березке, та легко поддалась и с легким шуршанием опустилась на землю, подрубленная почти у самого корня. За первой последовала вторая, затем третья, рубить было не так сложно, как ей это представлялось в самом начале.

– Ты так всю тайгу вырубишь, Юль, – на одном из холмов стоял Боря, – рубишь только те, что стоят в створе, остальные-то за что?

– Да я так и делаю! – Юля с видом «не мешай и отвали» рубанула следующую березу.

– Ладно, только я буду вон там, – он махнул в противоположную сторону, – ты, конечно, можешь рубить, как и где тебе угодно, но, когда я выйду на точку, потрудись освободить створ в нужном направлении. – Он так едко усмехнулся, что у Юли защипало глаза.

– Эмм, – она посмотрела на него недоумевающее, – туда-то свор не отчищать? – Юля махнула в сторону своей вырубки.

– А зачем? – Он подошел к ней вплотную и извлек сигарету из пачки. – Покурим?

– С чего такая щедрость? – Она надулась и скрестила руки на груди.

– Да ты сейчас заплачешь, губа нижняя трясется. – Он протянул ей сигарету и уже извлек из кармана зажигалку.

– Было бы из-за чего реветь, Боря. – Она взяла зажигалку из его рук и прикурила. – Мне, хрупкой девочке, рубить тайгу со всеми ее березами и елями, как ногти с утра накрасить. – Юля выпустила густую струю дыма в небо.

– Жгешь, Юлька, – Миллениум усмехнулся и присоединил свой табачный дым к ее облаку, – тут особо не намахаешься, у нас еще двести с копейками точек, не меньше сотни километров, если так пойдет дальше, то по твоей вырубленной тропинке сразу высоковольтку втыкать можно будет. Она звонко рассмеялась, напряжение сразу куда-то ушло, Боря хоть и был порядочным засранцем как начальник, но как собеседник и человек был совсем не плох.

– Ладно, Борь, расчищу я створ, получше дровосека из страны Оз. – Юля взяла топор и направилась к первой же березке, заслоняющей обзор, сигарету зажала в зубах, как заправский сапожник.

– Докурила бы хоть, – он уже было направился за ней, чтобы остановить.

– Топай на точку, а то времени мало, – одновременно выпуская дым, проговорила она.

– Ладно, будь тут поаккуратнее, вечером у меня к вам разговор будет, – он резко развернулся и направился к ближайшей сопке, медлить действительно не было повода. Заказ, что ему удалось урвать, был крайне денежным, а чем раньше будет сделана работа, тем дороже будет его трудодень, как-никак времена рынка.

– Что за разговор? – Юля обернулась к нему, но Миллениум уже скрылся за холмом, подножие которого она так старательно обработала топором. Боря был невыносим, она почти наверняка была уверена в том, что он специально создал эту интригу, чтобы она помучалась до вечера. Юля опустила топор и достала рацию из нагрудного кармана: – Женька, что за разговор у Бори к нам, ты в курсе?

– Не-а, – почти сразу послышалось из динамика рации, – он мне что-то там намекал, я так и не поняла: разговор со мной или с нами всеми. – Жене нравилось притворяться этакой девочкой– дурочкой, хотя на самом деле вся обстояло с точностью до наоборот. – Опять будет ругать меня за нерасторопность, я тут треногу пнула, когда измерения делала, накосячила немного, в общем, не от центра все получилось, как-то кривовато. – Юля улыбнулась, глядя на динамик рации, все-таки славная была подружка Женька. – Но я же все исправила, еще до того, как он пришел все тут проверять, ну, начеркала в бланке немного, все равно все правильно, ой… – она резко прервалась.

– Что там у тебя, Женька? – Это уже был Сандаль, который вмешался в их разговор, бедняга скучал на дальних точках в одиночестве и был большим любителем подслуш ать разговоры девчонок.

– Я же тебя не спрашиваю, Сандаль, почему ты Сандаль, а, скажем, не Башмак. – Женька была вовсе не обижена тем фактом, что их подслушивали, и говорила все так же томно, нараспев. – В нору чью-то провалилась я, чуть ногу не сломала.

– Ногти-то на руках целы? – Миша был галантен и вежлив, как настоящий джентльмен.

– Слушай, Миша, джентльмен таежный, ты знаешь хоть, чем настоящий джентльмен отличается от фальшивого? = в голосе Жени слышались шутливые нотки, присказку о джентльменах ей недавно поведала Юлька, и, естественно, пока в памяти история была свежа, маленькая принцесса решила поделиться ею с ближним.

– Эммм, даже и не знаю, что тебе сказать. – Сандаль был весь внимание.

– Ну, скажем, заходит фальшивый джентльмен в ванну, а там принимает душ настоящая леди, типа меня, что он скажет?

– Простите, Евгения, я зайду попозже? – Миша рассмеялся, и в эфире защелкали помехи.

– Почти угадал, он скажет, простите, миссис, я не знал, что здесь кто-то есть. – В голосе Жени чувствовалось превосходство над этим лесным человеком, с не менее лесным именем. – Ну а теперь представим в такой же ситуации истинного джентльмена, что он скажет?

– Он без лишних слов присоединится к миссис? – Миша опять рассмеялся.

– Это из репертуара француза, – к разговору присоединилась Юля, – речь идет о джентльменах, секс раз в полгода только после утренней овсянки и прогулки с собакой Баскервилей.

– Давайте не томите, что за ответ? – Сандаль просто давился от смеха, и эфир рвало помехами.

– Джентльмен тот настоящий, кто скажет: «Простите, сэр, я не заметил, что тут кто-то есть».

– Не так оригинально, как я думал, пожалуй, я останусь французом. – Миша все еще смеялся. – Ладно, девчонки, конец эфира, отрубаюсь до вечера, мне еще пара точек предстоит, надеюсь, порадуете ужином. – В эфире громко щелкнуло, это говорило о том, что Сандаль отключился.

– Женька, я тоже отключаюсь, тут топориком помахать надо.

– Давай, Юль, до вечера, послушаем скоро речи Бори. – Она также щелкнула, извещая о том, что отключилась. Юля знала, что Миллениум все это время слушал их, но не вмешивался, все-таки и занудный он был тип, просто жуть.

Глава 3

За окном тьма окутала пустые улицы, мертвый город призраков превратился в большой парк ужасов, где живым не было места. Я поужинал тушенкой и запил ее крепким черным чаем.

Мясо, обработанное и запечатанное в банку, нынче стало совсем не то, что в моем детстве. Тушенка и рыбалка в те далекие годы были совершенно неотделимыми вещами, отец всегда брал пару банок, любовно выбранных в магазине, с собой. Ритуал покупки сопровождался потрясыванием и прикладыванием банки к уху.

Мы сидели с ним у реки, закинув удочки, ко времени обеда отец вскрывал тушенку, и мы ели добротные, ароматно пахнущие куски мяса прямо с ножа. Это был настоящий обед, мало напоминающий мой сегодняшний ужин – куски хрящей, плавающих в жире.

Чем ближе была полночь, тем больше адреналин играл в моей крови, я осознавал, что на сотни километров вокруг нет ни одного живого человека. Я понимал, что, случись со мной какая-нибудь неприятность, никто бы и не спохватился ближайший месяц-другой. Сломай я руку или ногу, мне бы пришлось в одиночку справляться с вправкой костей и наложением шин, в чем я не был специалистом. Я часто стал об этом задумываться, с тех пор как Славка погиб в одном из таких же городов. Я узнал о его смерти лишь полгода спустя. В темноте человека начинают одолевать те страхи, о которых днем он даже не подозревает. Днем я рыскаю по городу, стараясь понять, что же все-таки тут произошло, я понимаю, что я единственный человек, который побывал в этом городе с девяностых годов. Сюда не направлялись экспертные комиссии, здесь не было никаких специалистов, которые могли бы во всем разобраться, про Еж просто-напросто забыли и больше не вспоминали как о чем-то неприятном, его стерли из памяти: нет людей, нет и города. Я боюсь чего-то неизведанного, боюсь, что про меня так же забудут, как и про этот город, боюсь умереть тут, как Слава умер, простой незамысловатой смертью. По ночам я вспоминаю один из романов, который читал еще в юности, о человеке, который остался последним на всей планете, в Еже я чувствовал себя именно так. Может, там, за сотню километров отсюда, уже нет больших городов, нет людей, нет ничего, и осталась лишь одна пустота, как в Еже, пустота, как в том морге в заброшенной больнице, в эти минуты мне становилось невыносимо тоскливо, и я хотел назад, к цивилизации, к большому городу, к жене. Вспоминая о ней, моя рука невольно тянулась к сотовому телефону, я даже извлек его из сумки, хотя знал, что связь с цивилизованным миром оборвалась еще сотни километров назад. Здесь не было ничего, кроме бескрайних просторов русского леса со всем его зверьем.

Я заббарикадировал дверь старой кроватью и улегся на спальный мешок. Сегодня было достаточно тепло и не было нужды забираться в него. Карабин «Сайга» калибром семь шестьдесят два лежал рядом со мной. На старом стуле стояла походная керосинка, она давала теплый неровный свет, и по комнате гуляли странные тени, но они уже не пугали меня, я ждал нового дня, именно завтра я решил отправиться к лесопильне и порыться в документации девяностых – там я надеялся докопаться до истины…