Конверт

– Скажи ей, что папа в командировке в другой стране.

– Сказала. Не верит. Ты знаешь – она такая чувствительная. Просто детектор правды.

– Лжи. Детектор лжи, – смотрю в родные глаза и вижу в них отражение плывущих облаков.

– Какая разница! Ты как? – гладит мне руку.

– Что нам сделается? Сидим, болтаем. Занимаюсь йогой и медитирую. Внушаю себе, что это всего лишь сон и скоро я проснусь.

– Ты прав, всё это – глупый сон. Скоро ты будешь с нами. Медведиха плохо спит, когда тебя нет рядом, мой умный медведь! – Лена, таким привычным, таким родным жестом проводит мне по волосам, что я едва не взвываю.

– Всё, – охранник, бросив окурок на асфальт, стоит рядом. – Свидание окончено!

Жена тянется поцеловать. На мгновение задыхаюсь от влажности любимых губ и запаха родного тела.

Возле автобусика возникает комитетчик. Он ничего не говорит. Только смотрит вслед Лене.

– Пошли! – полковник ждёт снаружи.

Давние знакомые – наручники, обвивают запястья. Выходим на залитый солнцем двор. Возле входа успеваю прочесть: «Заводской районный суд». В коридоре, неожиданно, как удар, родные лица: жена, коллеги, юристка. Меня волокут, взяв за наручники. Успеваю выкрикнуть что-то подбадривающее. Мгновение – и мы возле кабинета судьи.

Здесь ждёт адвокат.

– Вас привезли для принятия решения о продлении содержания под стражей. Как вы себя чувствуете? – защитник участливо смотрит в глаза.

– Нормально.

Отвык я от сочувствия.

Адвокат даёт советы, как вести себя на следствии, ободряет, обещает. Слушаю вполуха – ему платят за оптимизм. Даже если бы меня завтра повесили, он бы так же успокоительно заглядывал в глаза и обещал, что всё будет хорошо. Моя задача попроще – выйти из передряги с минимальными потерями.

Вызывают в кабинет судьи. Прыщавая девица скороговорит: «Слушается ходатайство следствия об избрании меры пресечения в отношении Рыжова Алексея Викторовича, 1968 года рождения, обвиняемого по статьям 209, 200 и 366 Уголовного кодекса. Председательствующая – судья Горчичкина Алла Сергеевна».

Миниатюрная служительница Фемиды, похожая на ворону цветом волос и острым клювом-носом, утопает в огромном кресле. Быстро пролистывает тоненькое дело. Откладывает в сторону.

– Жалобы есть?

– Да. Меня пытали.

Судья, словно не слыша, смотрит в окно.

– Прокурор, ваше мнение?

Только сейчас замечаю в углу кабинета серую тень.

– Ваша честь, прокуратура поддерживает ходатайство следствия об избрании меры пресечения в виде ареста. Задержанный может оказать давление на свидетелей и скрыться.

Прокурор вновь становится невидимым, уйдя в тень шкафа.

– Адвокат, у вас есть замечания?

Защитник начинает пламенную речь о ста причинах, по которым его клиенту необходимо изменить меру пресечения на подписку о невыезде. Судья прерывает его на полуслове:

– Санкция по части второй 209-й статьи Уголовного Кодекса предусматривает наказание от пяти до двенадцати лет лишения свободы. Вам это известно?

– Да, конечно, – адвокат проглатывает нервный ком.

– Данное преступление относится к «тяжким». Вина подозреваемого доказывается почерковедческой экспертизой. Избирается мера пресечения в виде пребывания под стражей.

Удар, резкая боль и тишина – нокаут! С ринга уносят, из комнаты судьи – уводят.

Меня вновь волокут коридором.

Дорогу назад, в ИВС, помню смутно. За спиной клацает дверь; нара принимает меня в жёсткие объятия.

Самое тягостное в тюрьме – ожидание. Что бы ты ни делал – ты ждёшь. Веришь, надеешься, что вот сейчас вызовут «с вещами» и ты окажешься дома, вместе с близкими людьми.

Правда, так бывает только первый месяц. Постепенно иллюзии покидают разум. Научаешься воспринимать тюрьму как данность и просто живёшь в ней. Чем не ашрам – ограниченное пространство, отсутствие женщин, нет забот о пропитании. За тебя решают – когда есть и спать, когда мыться в душе и гулять.

Каждое утро, после промывания носа и очищения языка, сажусь медитировать. После избиения и пыток левая нога стала хуже работать – совсем не хочет сгибаться в «лотосе». Ну, да ладно – меняю позу на менее совершенную.

Пока не проснулись соседи по камере, занимаюсь пранаямой. Когда встанет Михайлович, будет уже не до дыхательных упражнений: курит сосед по две пачки в день, почти не вынимая сигарету из уголка тонкогубого рта.

– Вы понимаете в какой стране нам довелось родиться? Это была великая держава, равной которой не было в мировой истории! И её просрали бездарные политиканы вроде Мишки Меченого и нашего лиса Корчука. Чтоб им всем сдохнуть! – пожеланиями мучительной смерти всем политикам прошлого и настоящего Андрей Михайлович обычно заканчивает утреннюю политинформацию.

В прошлом – офицер Советской Армии, после распада Союза Михайлович долго не мог найти работу. Несколько лет назад сослуживцы – как он говорит сейчас, на его голову – предложили синекуру. На «важной» работе отставному полковнику давали подписывать какие-то договоры. Числился он предправления кредитного союза. В суть того, что подмахивает, Михайлович не вникал – до сих пор жил понятиями армейского братства и доверял друзьям. О том, что он изначально предназначался на роль зитцпредседателя, Андрей Михайлович узнал только после того, как на его широченных запястьях с трудом защёлкнулись стальные браслеты.

КБГэшники дёргают его на допросы ежедневно. Михайлович говорит, что и рад бы что-нибудь рассказать, но не может. Похоже, он совсем не понимал, чем занимался кредитный союз под его «руководством», и что за документы подписывал. Остаётся разводить руками и ворчать: «Знать бы, где упадешь – соломки бы постелил!».

Позже всех в камере встаёт бизнесмен. Подтянутый мужчина в адидасовском костюме старается спать как можно дольше. Проснувшись, долго всматривается в потолок, словно тот расписан фресками Микеланджело. Затем с тяжёлым вздохом опускает ноги на пол и молча идёт мыться.

В чём конкретно его обвиняют, Саша не рассказывает. Лишь однажды, будучи в особенно возбуждённом состоянии после допроса, бросает: «Да, я давал взятки, но, судя по тому, что я здесь – давал не тем людям» и замолкает до самого вечера.

Близятся к завершению десять дней – срок продления ареста. Опять в сердце затеплилась искорка надежды. А вдруг шеф что-то порешал? А может быть, адвокат смог убедить судью? Да мало ли что лезет в голову человеку в тюрьме!

За день до окончания срока вызывают «без вещей». «Похоже, очередной допрос», – думаю, бредя длиннющим коридором.

В допросной – знакомый паренёк с челкой и ещё двое.

– Ну что, будем говорить?

– Мне действительно нечего рассказывать. Я ничего не знаю.

– А вот ваши подельники уже всё рассказали! Почитайте!

Передо мной листок с показаниями. В дальней комнате офиса сидел пятидесятилетний мужик с отвратительным запахом из рта – Гусев. Вадим Николаевич, кажется. Чем он занимался, я не вникал. Выясняется, что он тоже заполнял дурацкие чеки.

В показаниях Гусев подробно описывает, как Нагнибеда каждый день клал ему на стол чековые книжки, потом забирал и куда-то уносил. Это всё, что он знает.