И я из последних сил стараюсь сохранить их для того, возможно единственного, кому они нужны на самом деле.
Ведь мне-то они, на самом деле, по душе!
Но мы отвлеклись.
Итак – это не сыновняя похвала!
Мама в своих воспоминаниях («Этюды о Колымских днях») прямо пишет, что моего отца, когда он вернулся (в 1954-ом году) знал и звал весь музыкальный Свердловск!
Но и это не «женина похвала».
Надо понимать, что такое Сталинский Гулаг на Дальнем Востоке, чтобы признавать или не признавать те или иные факты.
В карточке моего папочки, отбывавшего срок на Колыме, и, потом, в Якутии значилось: «Музыкант».
И ему лагерное руководство поручало организацию духовых оркестров и концертных бригад. В связи с этим он ходил по лагерям «без конвоя»!
Поверьте мне, старому «сидельцу»!
Плохому музыканту таких полномочий и такой вольницы никто бы не позволил.
Надо было очень хорошо играть, что бы сидеть в сталинском лагере и оставаться именно музыкантом.
Нет, никто не беспокоился о музыкальном сопровождении для перемещения тачек с урановой рудой и другими полезными ископаемыми.
Всё проще и жёстче!
Начальство нуждалось в музыкальном сопровождении собственных скорбей и празднеств. Дети росли и женились. Родственники умирали. Похороны и свадьбы – вот что в первую очередь обслуживали музыканты лагерных культбригад.
А так же праздники, торжественные награждения и ритуалы.
Плохо играющих на эти, явно «блатные», места, никто не брал.
Недостатка в талантах в Гулаге не наблюдалось.
Напротив – свирепствовала зверская конкуренция.
И оттого я уверенно говорю: папа был прекрасный музыкант потому, что весь срок он занимался именно музыкой.
И другие музыканты своему руководителю и доверяли и подчинялись.
Так что его Бог ни талантом, ни владением многими искусствами не обидел.
Он реально играл на любом инструменте.
И играл превосходно!
Владел в совершенстве!
Ну, а мне такого счастья не выпало.
На детях гениев природа отдыхает.
Моя мама – гениальная поэтесса, гениальная актриса, гениальный геофизик!
Мой папа – гениальный музыкант.
На мне природа оттопталась в квадрате!
И вот для таких несчастных, как я, требуется совершенно простая, наипростейшая система передачи звукоряда сочинённой мелодии, чтобы, не напрягаясь, как можно быстрее именно услышать то потрясающее, что, собственно говоря, и превращает «стих» в песню!
Мою систему записи звукоряда мелодии мы будем сразу изучать на одном конкретном примере одной моей песни, которую я сам очень люблю петь и могу делать это часами.
В качестве источника звука мы возьмём стандартное «пианино», точнее его клавиатуру, исходя из того, что инструмент прекрасно настроен, и нам требуется только правильно нажимать на нужные клавиши.
Вполне сгодится и любой синтезатор.
К сожалению, я не ведаю, какие там на самом деле ноты, но от кого-то когда-то я слышал, что вроде бы белые клавиши – это семь основных нот, а чёрные клавиши – пять дополнительных (типа то ли си-бемоль, то ли фа-диез и т. п. в чём я решительно ничего не понимаю).
Итак, я обозначил клавиши пианино по нотам на русском языке так, как мне это запомнилось.
Мы как бы знаем, что через семь нот (до, ре, ми, фа, соль, ля, си, до) весь ряд снова повторяется в том же самом порядке. Один такой «набор» именуется вроде бы «гамма», а возможно и «октава».
Хотя в октаве, судя по латинскому корню, должно быть восемь звуков.
Я этот набор обозначаю «гласными» буквами латинского алфавита.
Гамма пониже – буквой «А».
Гамма повыше – буквой «O».
Ещё повыше – буквой «U».
Понятно, что для других октав мы добавили бы «Е» и «I».
Но мне, убогому, для моих мелодий вполне хватает двух с половиной октав.
Если перед вами пианино, и вы видите текст моей песни, мы можем начинать.
Каждую «белую» ноту я обозначаю большой буквой латинского алфавита:
До – D
Ре – R
Ми – M
Фа – F