Доктор Шиллинг. История одной пандемии
Нет, не зря я родился скифом! Загорелась душа, второй раз отведал Огненный силу моей нагайки. Это была скачка! Белоснежная шла ровным бегом далеко впереди, но и Огненный не отставал. Не соврал колдун! Снова ожёг я жеребца плетью, он соколом взмыл в небо, соколом упал на добычу. Уже у земли я со свистом опустил нагайку на белую спину – могучее ржание огласило степь, ураган пошёл по соснам на берегу, вырывал деревья с корнем, бросал их на середину реки. Одним прыжком ушла Белоснежная. Огненный остановился – он больше не боялся моей нагайки.
Наутро всё повторилось. Белоснежная, дразня, опять появилась на холме. И снова лишь к концу дня моя нагайка опустилась на её спину – гром ударил, огонь упал с неба, загорелась степь, Огненный снова стал, ушла кобылица.
Но и в третий раз она появилась. Я пустился в последнюю погоню. Три раза ночь сменила день и день сменил ночь. На рассвете четвёртого дня я увидел, как остановила свой бег Белоснежная: впереди неё могучая река слилась вместе с такой же могучей. Кобылица была в западне. Но и мой конь стал от Белоснежной на расстоянии одного своего прыжка. Я взмахнул плетью, ударил по земле – Огненный пал на колени. Ударил ещё – упал жеребец. Больше он уже не поднимался. В ярости хлестал я издыхающего жеребца, и лопнула проклятая колдунова плеть, разорвалась на мелкие клочки.
Завыл я тогда от злобы, выхватил стрелу из горита, в пальцы врезалась натянутая тетива – засвистела калёная стрела. Точно во сне я увидел, как настигла она белоснежную кобылицу, как взметнулась та в последний раз и ещё живая рухнула с крутого обрыва…
Потемнело небо. Тучи нашли на него со всех сторон и закрыли свет. Шелест и гул разнёсся по воздуху. Я увидел: не тучи то были – то были несметные стаи чудищ-грифонов. Они налетали со всех сторон и опускались вокруг меня тесным кругом. Сверкали хищные их глаза, клекотали страшные клювы. Жуткую же смерть послали мне боги!..
Вдруг змеиное шипение раздалось – грифоны задрожали и замерли на месте, так близко от меня, что некоторые были уже готовы растерзать меня своими клювами.
«Постой, Кибела! Оставь его, – раздался надо мной громкий голос, – оставь!»
Грифоны отступили, расступились.
Поднять голову я не посмел: сама Кибела пришла казнить меня! Казнить, а не служить мне, как говорил проклятый колдун.
Будто корсаки захохотали кругом:
– «Он заслужил эту казнь, Апи! Не мешай мне». – «Нет, Кибела, убери своё войско. Оставь ему жизнь. Но пусть он проведёт её один в могиле, и пусть не дано ему будет лишить себя жизни, пусть взрослеет он и станет вождём без рода и племени… Пусть душа его тогда предстанет пред очи свирепого Нии, когда нарушит покой его могилы новый грешник». – «Будь по-твоему, Апи. Для веселья же я оставлю ему своё золотое зеркальце».
Захохотало всё вокруг, вихрь поднялся и унёс грифонов. Я решился наконец поднять свой взор. Я увидел, как сверкнуло в небе и упало рядом со мной зеркало Кибелы…старый колдун, что надоумил меня на мой ужасный поход, глянул оттуда. Силы оставили меня. Очнулся я уже в этом склепе.
Вот это зеркало.
Семён Савельевич увидел золотую овальную пластину, обрамлённую змеями и драконами. Скиф протягивал её ему. Но только Фазаратов притронулся к золоту – исчез скиф, пропал, будто и не существовал вовсе.
6
Семён Савельевич пошевелил ноздрями, чихнул и очнулся. Отважный муравей, вызвавший чох, маленьким кубарем отлетел в сторону, где с возмущением начал обсыхать в первом свете нового дня. Вставало солнце. Косым лучом солнце пощекотало Семёна Савельевича, он, мотнув головой, чихнул ещё два раза. «Надо же, опять насморк», – грустно отметила голова. Она сиротливо торчала над песком и была похожа со стороны затылка на крупный подосиновик или боровик. Со стороны лица картина была куда менее естественной. В живой и в неживой природе невозможно подобрать аналог выражению человеческого страдания. Семён Савельевич страдал. Он по-прежнему был стиснут дырой провала, а его безучастная душа не желала засветить взгляд пленника даже слабенькой искрой надежды. Однако нога нашла вдруг опору, грудь вытолкнула воздух, древняя могила разжала объятья…
Тысячами радуг разлилось в росе отдохнувшее ночью солнце, и теперь оно величественно восходило к зениту. Провожая его в путь, гасли звёздочки росы, и когда солнце достигло своего трона, умытая степь приветствовала властелина шелестом просохшей полыни. Всё ожило, начало свистеть, жужжать, стрекотать…
«Что это я рот разинул?!» – опомнился Семён Савельевич. Он огляделся: зрелище было жалким, в беспорядке валялись всякие предметы, принадлежавшие ему, и – о боже! – Семён Савельевич не смог отыскать в котлованчике даже намёка на недавние события: провал исчез.
Наспех собравшись, Семён Савельевич вскочил на велосипед и пустился во весь дух прочь от проклятого места. Он так торопился, что не заметил у себя на поясе на месте пропавшего кинжала какой-то кожаный футлярчик.
К вечеру ему удалось добраться до какого-то села. Он смешался с малолетними ковбоями, поистине цирковыми трюками на верных велосипедах заставлявшими упрямую скотину забыть про запретные лакомства на общественных полях.
Наглотавшись кислой пыли, поднятой вернувшимся с пастбища деревенским стадом, Семён Савельевич успокоился и даже начал размышлять про коров, примерно следующим образом: «Как все-таки жизнь коровы похожа на нашу. Вот встаёт эта Зорька утром и отправляется, бедняжка, на службу, пасётся, пасётся на жаре, под дождём… Потом её доят, доят, а состарится – на колбасу». Коровы и не подозревали, что их стадо внушило Семёну Савельевичу такие гуманные ассоциации. «Прут, прямо как с завода после смены».
Фазаратов пустился в размышления о единстве мира человека с миром животных и не заметил, как вслед за одной пёстрой скотиной очутился возле чьей-то ограды. Чья это ограда, догадаться было нетрудно. Корова по-хозяйски заревела, где-то в глубине двора послышалось ворчливое женское: «Октябрина пришла – иди, загоняй». У ограды возник хозяин коровы и председатель колхоза «Победим» товарищ Трофимов.
Председатель с подозрением посмотрел на чужака и на его странный велосипед с двумя ящиками, открыл ворота и впустил Октябрину.
Октябрина первым делом сунула морду в корыто с зерном, насмерть перепугав окружавших его на законном основании отборных леггорнов, нахально фыркнула и игриво, как какая-нибудь легкомысленная нетель, взбрыкнула ногами – корыто опрокинулось, а куры разлетелись.
– Ну, пошла! – Октябрина получила воспитательный удар палкой, степенно пыхтя и мотая хвостом, проследовала на место. Там в кормушке её ждал обильный и вкуснейший ужин.
Товарищ Трофимов оказался удивительно примерным хозяином. Добрый пятистенник был первым в деревне особняком усадебного типа, оборудованным всеми известными председателю удобствами. Вообще образ жизни товарища Трофимова служил прекрасным маяком для обозначения курса: крепкий хозяин!
– Здравствуйте, вы ко мне?
– Похоже, к вам, – тихо ответил Фазаратов.
– Ну, заходите.
Семён Савельевич зашёл.
– Подождите пока здесь. Пойду корову напою, – указал на скамейку под берёзой председатель и крикнул жене: – Маша, а у нас гости!
«У тебя каждый день гости… ни днём, ни ночью…»– пробурчала Маша, вышла из огорода с беременем какой-то травы и не удостоила Семёна Савельевича никаким знаком внимания.
Через полчаса председатель освободился от крестьянской работы, а Маша хмуро и сосредоточенно дёргала Октябрину за соски.
Семён Савельевич нашёл нужным представиться:
– Фазаратов, Семён Савельевич. Археолог…
Председатель почему-то полагал, что его знают все и, поправив на носу тёмные очки, сразу перешёл к делу.
– К нам-то зачем?
– Проездом. Простите, как вас зовут?
– Трофимов, Пётр Гаврилович. Председатель колхоза.
– Понимаете, Пётр Гаврилович, со мной приключился странный и ужасный случай, – начал Семён Савельевич, но потом вдруг cообразил, что произойдёт, если рассказать, и замолчал.
– Что такое?
– Сломался велосипед… Ночевать в степи не могу – насморк.
Семён Савельевич кстати и натурально чихнул.
– Так переночуете у меня… Я сейчас…
Председатель открыл ворота и впустил самосвал. Самосвал задрал кузов над специальной ёмкостью, и из него посыпался какой-то новый гостинец для Октябрины.
В селе ужинают поздно. За ужином хозяйка подобрела, глядя как проголодавшийся Фазаратов уплетает всё, что она приготовила. Ужин состоял из салата. И понятное дело, за знакомство не обошлось без выпивки.
– Армяне у нас тут кошару строили. Из Армении, – пояснил председатель, наливая по добрых полстакана отборного армянского коньяку.
– Эх, не пойму чего в нем такого, что дорогой такой… – раскраснелась Маша и наколола на вилку кружок от помидора, который неловко крутнулся на зубцах и моментально сполз по ручке.
– Семён, расскажи про твою работу, – обнял гостя товарищ Трофимов, – а то мой шалопай на тот год школу заканчивает. Может, его археологом сделать?!
– Сын что, историю любит?
– Лентяй он! – почему-то обозлился председатель.
– Что ж ты так про родного сына! Учителя вон хвалят, особенно по физике, – тут же вмешалась Маша.
– Да хвалят, хвалят…
– Где он сейчас?
– В гости сорвался. Я ведь сюда недавно переведён, а он отвыкнуть не может. Поехал к друзьям в соседний колхоз, а может, к девке…– сообщил Пётр Гаврилович и потянулся было к «Отборному», но рука вместо бутылки нашла на столе пустое место.
– И когда ты успеваешь? Тебе бы в цирк фокусником или воровать, – обиделся на жену Трофимов, в сердцах противно скрипнул вилкой по эмали, вылавливая оставшиеся помидоры в золотистом соке, и выловил все.
– Подрезать ещё? – с готовностью предложила Маша.
– Нет, спасибо, – вяло ответил Фазаратов.
Последнее слово хозяина произвело на него нехорошее воздействие. Он с трудом сохранял заинтересованный вид во время увлечённого рассказа председателя о будущем сына-шалопая. «…У нас есть свой государственный университет в городе…» – долетело до Фазаратова, и он опять погрузился в тягостные и неотвязные размышления: «Всю жизнь вру. Вор я, а не археолог…»
– …юристом! – ворвалось словечко и клином застряло в голове у Семёна Савельевича.
– Сёма, да ты совсем уснул. Давай, мать, стели.
Мать уже давно все сделала и с умилением слушала мужа. Глаза у неё влажно блестели.
Шуршащая простыня приняла измученного и простуженного путника. Семён Савельевич забылся адским сном.
***В первую очередь, непонятно как он опять оказался на скифском кургане и почему-то снова с лопатой. Семён Савельевич не узнавал холм – вместо весёлой зелёной шевелюры матово и зловеще отсвечивал огромный гранитный череп. Ужасное сходство довершали два зияющих провала на месте глаз, и ввалившийся каменный рот с редкими осколками зубов-камней.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Повторенье – мать ученья (лат.)
2
Калина, малина, чай (лат.)
3
Гиподинамия (лат.)
4
Ишемия (лат.)
5
Запор (лат.)
6
Стоять! не делать! (лат.)
7
Короткий скифский меч
8
Колчан
9
Сыр из кобыльего молока
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: