Драконодав

Было много новобранцев, конечно стёрших ноги о дорогу или задницу о седло, таких ветераны наставляли, а не слушались, учили чем под руку подвернётся или ласково кулаком. Вскоре молодые бодро маршировали и запевали песни, благо ребята Гонсало видимо знали тысячу протяжных песен о героях и мечах, плачущих девах и горящих крепостях, а германцы даже весёлые песенки умудрялись петь так, что мурашки по коже ползали, а шаг становился чётким и уверенным. Боевые песни германцев вообще вынуждали хвататься за меч и искать глазами противника, будучи уверенным, что справа и слева будут истинные товарищи, что не бросят в лихой час. Мне всегда нравились германские песни о попойках друзей, о походе друзей на войну, как они стойко и верно сражаются и либо с честью падут или славно возвратятся назад к домам и жёнам. Германцы пели о лукавых трактирщицах, что крутят своими прелестями перед солдатом, а тот восхищается её красотой, просит её потанцевать и налить вина, а потом она наотрез отказывается согреть ему ложе в студёную ночь и бедолага спит один. Наши песни тоже были, но песни моего королевства скорее красивые, чем воинственные, хотя всякое бывает, взять хотя бы «Песнь о Роланде», где поётся о битве в Ронсевальском ущелье между армией Карла Великого и войском басков. Всю «Песнь» вообще никто не помнил, но Дезире имел отличную память, а голос просто божественный, его аббат каждую неделю упрашивал записаться в священники. Оруженосец, пока хватало сил, горланил эту леденящую кровь «Песнь», отчего даже бывалые ветераны хмурились и потирали шрамы, вспоминая былые схватки.

Кроме песен и доброй чарки вечером, почитай развлечений в походе нет. Конечно, можно грабить проезжающие обозы, мародёрствовать на окрестных хуторах или даже грабить целые городки, но такое поведение баронов-разбойников и отрядов ландскнехтов нередко заканчивалось массовыми казнями. Впрочем, частенько такое сходило с рук многим, поэтому окрестные городки, прослышав о войске неподалёку сидели за стенами, надеясь на стражу, хуторяне встречали с вилами, а возки завидев передовой отряд, старались убраться с дороги. Даже королевские гвардейцы не гнушались грабить на дорогах, что говорить о северных наёмниках, им любой встречный чужеземец законная добыча, если у встречного, конечно, нет оружия и толпы дружков. Как подъехали к окрестностям Жуаньи, стали попадаться стекающиеся туда отряды и маркитантки. С кондотьерами мы раскланявшись говорили, спрашивая о новостях, а к маркитанткам выстраивалась вечером гогочущая очередь. Надо сказать, заразы эти девки наверняка в лагерь добавят, однако запретить наёмнику тратить своё жалование на девок, выпивку и красивую одежду было сложно. И так, Гонсало настаивал на тёмных цветах одежд, без петушиных раскрасок, где жёлтый и синий с красным причудливо переплетаются. Солдаты ворчали, что монахами рядятся, никакой красоты, но ворчали беззлобно – одежда была хоть тёмная, но первоклассная, грех было жаловаться.

– Сказывают аглицкие силы неисчислимы! – говорил словоохотливый слуга герцога на водопое, его господин остановился неподалёку передохнуть, но общаться с простым бароном не желал, – его светлость послали готовить столицу к обороне, не сдюжить нам супротив такой силищи.

– А сколько войска-то неприятельского? – спросил я, – десять тысяч, двадцать, больше?

– Неимоверная силища, – только смог выдавить слуга, нервно перебирая пальцами и напрягая все знания счёта, – громадная тьма!

– Толку от него, – махнул рукой Гонсало, – вон чешет маркитант, я его знаю, видать распродал всё, налегке.

– О, Гонсало, чертяка, говорили тебя ядром убило, – улыбнулся тремя зубами маркитант, – смотрю богатый отряд у тебя, повезло.

– Здравствуй Умберто, мне тоже сказали тебя зарезали в Италии, – улыбнулся испанец, – что там англичане, большое войско.

– Да никто это войско пока не видал, только могу сказать точно – в порту выгрузили связки в сотню тысяч стрел, сам видал и сказывали ещё два раза привезут по столько, – махнул рукой маркитант, – наш король собрал уймищу народу, сказывали тысяч пятнадцать и всё пребывают, обещали около тридцати тысяч, только больше половины неотёсанные крестьяне в кожаных куртках чуть не с вилами. Рыцарей собралось много, около полутора тысяч, король уверен в победе и много пьёт вина. Пушек практически нет, пара тысяч арбалетчиков, но слабой выучки, сотни три пикинёров.

– Два комплекта по тридцать стрел на каждого, умеющего держать лонгбоу, – подсчитывал Гонсало, – стало быть, пять тысяч стрелков, да тысячи полторы-две рыцарей, больше не перебросить кораблями, во всей Англии столько наберётся. Силы на первый взгляд неравные, но если рыцари опять ринутся на английские стрелы, а англичане опять расположатся в болоте и низине – можно сказать у них превосходство в обученных вояках. Крестьян опять поставят сзади из-за непрезентабельного вида, рыцарям захочется поблистать бархатом и золотом, они ударят абы как через болото, а потом их станут резать английские лучники как свиней, а те сдаваться в плен. Начнётся неразбериха, рыцари будут спешиваться, всё перемешается, крестьяне побегут, отличная предстоит битва.

– А коннетабль герцог де Шерентье? – спросил я.

– Истинно так, твоя милость, он командует, – кивнул, вытерев сопли рукавом маркитант и прикрикнув на расшумевшихся девок, – от короля не отходит, всё нашёптывает военные премудрости.

– Этот нашепчет, – фыркнул Гонсало, воевавший с герцогом в Испании, – Сен-Поль в войсках?

– Да, граф командует левым флангом ополченцев, – сказал маркитант.

– Сен-Поль раздавил бы англичан на марше быстрым ударом, – проворчал Гонсало, – даже имея всего наш отряд такой Маэстре де Кампо разбил бы англичан хорошей засадой. Или выманил бы на открытое пространство и задавил бы массой крестьян с этими насаженными на древко косами.

– Поглядим, – вздохнул я, глядя катящемуся за новым товаром маркитантом, причём неизвестно кому он будет продавать его, а главное трепать языком про дела в нашем лагере, может запросто англичанам всё выболтать, – постараемся попасть к Сен-Полю.

Окрестности были забиты войсками, их было много, однако в основном негодными – слабо вооружённые вчерашние крестьяне с дрекольем, малочисленные отряды рыцарской конницы, оснащённой наполовину частичным доспехом, на худых лошадях. Вся эта масса шарила в крестьянских закромах, насиловала девок, воровала скот и вообще вела себя нагло. Среди всего этого месива шествовали разноцветные отряды наёмников, были и ландскнехты и швейцарские пикинёры, но в основном сброд, им подражающий, тоже едва вооружённый, зато цветасто одетый. К нашему лагерь, поставленному в стороне и с часовыми быстро соваться перестали, едва получали от хмурых охранников обратной стороной пики или алебарды по скромному достоинству. Вскоре по дороге решительно проехать стало нельзя, она представляла собой огромную толчею, где торговали маркитантки как собой, так вином, ругались сцепившиеся возчики, орали выбешенные рыцари, пробирались курьеры. Решили в такой неразберихе свернуть на просёлочную дорогу, путь длиннее, ямы и колдобины, зато относительно тихо, пройдёт отряд-другой или всадники проскачут, в остальном тишина. Местные хуторяне подозрительно глядели на чужаков из-за заборов, сжимая вилы, а бывало и добрые алебарды. Война для крестьян всегда один сплошной разор: что захватчики разграбят с радостью, что королевские солдаты, успевай только прятать зерно, свиней и девок.

Благодаря одному парнишке, ездившему возничим с торговцем в этих местах, вышли к королевскому лагерю. Это было совершенно беспорядочное нагромождение палаток и шатров, утопающее в грязи, блевотине, моче и дерьме. Посреди всего этого бардака резали свиней, палили щетину, варили еду, пользовали маркитанток, брились, пили вино, играли в кости и дрались. Было видно упражняющихся шотландских стрелков, неподалёку расположился небольшой отряд генуэзских арбалетчиков, как всегда собранных и трезвых. Рядом с ними расположились мрачные и серьёзные пушкари с небольшими бомбардами, они возились с пороховыми зарядами и обтачивали каменные глыбы в каменные ядра, чтобы не терять времени. Куда-то неслись верховые лёгкой кавалерии, повсюду стоял дикий гвалт, сновали маркитанты и прочие неустановленного вида личности, наверняка лагерь просто кишел английскими шпионами. Всё это происходило на берегу загаженной реки, в ней мыли коней, стирались, набирали воду для похлёбки, просто мочились туда или пили сырой. Сильно выше по течению, я заметил небольшой лагерь, стоящий особняком, с гербами и знамёнами Аделарда и неизвестными мне. Мы направили коней туда, минуя такой благоухающий и разухабистый лагерь его величества.

– Годфрид! – распахнул объятья Аделард, – какой сильный отряд!

– У нас было время подготовиться, – улыбнулся я, обнимая герцога, – обученные и даже немного обстрелянные, разбойники нынче совсем обнаглели.

– Позволь представить тебе Кловиса Сен-Поля, великого военачальника, – показал Аделард на подошедшего седобородого, но крепкого рыцаря в богатом миланском доспехе, – впрочем, вы знакомы по турниру.

– Рад приветствовать вас барон, да ещё с таким отлично вооружённым отрядом, даже пушки привезли, отменно, – горячо приветствовал меня граф, – увы, не можем похвастаться тем же, народу много, но большей частью никчёмные, слабо вооружённые и неподготовленные, а рыцари спесивы и хотят быть впереди, чтобы показать себя врагу в бархате и золотой вышивке. Сюда движется войско англичан, отлично вооружённое, опытное, состоящее большей частью из простолюдинов, выросших с луком и в драках, прошедших огонь многих войн, им плевать на рыцарские доблести или правила – они пришли убивать и захватывать города, а вместе с тем добычу. Я постараюсь использовать ваш отряд максимально эффективно, но король поставил коннетаблем герцога де Шерентье, тот отдаёт приказы один безумнее другого, практически не имея опыта командования армией, так, командовал небольшим рыцарским отрядом в ничего не значащих сражениях. Я полагаю, герцог примет бой в совершенно невыгодной нам болотистой теснине, что расположена вон там, где наша армия не сможет использовать численное преимущество, зато англичане разделятся по традиции на три колонны рыцарей, а между ними пустят знаменитых английских лучников, отчего наша атака захлебнётся, а их стрелы выкосят наших рыцарей подчистую. Конечно, рыцари полезут вперёд, оставив простолюдинов позади как недостойных нанести последний удар, а получив от лучников, станут отступать назад прямо через крестьян, чем создадут неимоверный кавардак, в итоге армия откатится назад совсем разбитая, а англичане потеряют совсем немного, их голоштанные лучники будут вырезать ржавыми ножами цвет нашего рыцарства, барахтающегося в грязи и крови по колено. Мы обсуждаем это уже третий день, докладывали королю, но его величество слышать не желает, уповая на большой численный перевес и сладкие увещевания де Шерентье.

– Если будет позволено, – поклонился Гонсало, – позиция не так проигрышна, как может показаться: если расставить по склонам аркебузиров, лучников и арбалетчиков, а также пушки, то наступающие англичане попадут в прекрасную ловушку и болотистая местность будет такой же помехой их рыцарям, как нашим, только нужно дать им наступать. Построить заграждения из брёвен, отступить в нужный момент за них, рыцари поломают ноги коней или будут вынуждены спешиться, тут в дело вступают наши парни с топорами и алебардами, сверху же англичан обстреливают все стрелки. А в тыл английским лучникам, не имеющим возможности стрелять, потому, как войско перемешается, а по своим они стрелять не будут, отрядить лёгкую конницу, они переколют их копьями.

– Браво, – кивнул Сен-Поль, – вы явно изучали воинскую науку и прошлые сражения, мы примерно разработали такой план, однако король и герцог отвергли его, они хотят поставить перед армией всех возможных стрелков и пушки, чтобы начать обстрел лучников.

– Но, позвольте, – сказал я, – мы конечно из мушкетов и пушек уничтожим какое-то число лучников, дальнобойность выше, зато потеряем всех арбалетчиков, шотландских лучников и аркебузиров – их просто сметут тремя-четырьмя залпами из лонгбоу, тисовые луки это серьёзное оружие.

– О чём и разговор, – вздохнул Сен-Поль, – но кроль ничего слышать не хочет.

– Мы расположимся рядом с вами, – сказал я, – вокруг основного лагеря просто ад.

– Представьте, что будет через три дня, – усмехнулся бывалый Аделард, – если англичане дадут эти три дня.

Мы встали лагерем на чистой и отдалённой от лагеря равнине, куда не могли подобраться англичане, со всех сторон её окружала река, оставляя лишь небольшой проход. Его, конечно, загородили, выставили охрану и даже гонцов из основного лагеря пускали только по распоряжению Сен-Поля. Надо сказать предосторожность не лишняя: ночью дюжины три ухорезов пытались в нашем лагере поживиться вином или чем они хотели, однако слаженный залп полудюжины аркебузиров заставил их обратиться в бегство, оставив троих лежать бездыханными. Это оказались люди его светлости, был скандал поутру, однако король решил, что это была случайная стычка. Его светлость решил посетить наш лагерь, прибыв с небольшой свитой. Они долго спорили в шатре герцога, меня, понятное дело не приглашали, это было занятие благородных. По тону и громкости было полное впечатление, что благородные мужи вот-вот схватятся на мечах. Но вдоволь накричавших, их светлости перешли к вину и обсуждению собак. После чего расстались.

– А, Годфрид, пройдоха, – махнул перчаткой его светлость, почему в лагере этого старого козла, не рядом с твоим господином? Но, ничего, тебя поставлю в первую линию, на самое остриё за твои проделки, а поубивают тебя, заберу себе замок и твою жену, а сын твой будет мне прислуживать.

– Как вам угодно, ваша светлость, – поклонился я.

– Совсем головой поехал, – вздохнул, глядя ему вослед, сказал Аделард, – решил начинать сражение завтра, англичан уже видели, подходят. Будет сам атаковать той идиотской системой, что говорили ранее: стрелки впереди, за ними рыцари, а крестьяне вообще в обозе. Артиллерию тоже оставляет в обозе. Это верное поражение, они с королём не понимают, что сложат головы. К тому же сюда двигается император – наш союзник, он может перестать быть им.

– У императора большое войско? – спросил Гонсало.

– Практически никакого, – покачал головой герцог, – его войска ведут тяжёлую кампанию на юге, он надеется на короля.

– Постараемся сохранить максимум наших войск, – мрачно сказал я, – возможно ударив в последний момент, сможем переломить ход битвы.

– А что толку в этой битве? – хмуро проворчал Сен-Поль, – потеряв войско, мы оголим королевство, а англичане высадят подкрепления и небольшой армией захватят оставшиеся земли королевства. Нам опять как в прошлые годы жечь собственные посевы и хутора, прячась от стрел в замках? Теперь не больно-то попрячешься, везде бомбарды, вышибающие ворота, а то пробивающие толстые стены. Можно выиграть битву, но проиграть войну.

– Ладно, поглядим, – ухмыльнулся Гонсало, – сколько не строй планов перед сражением, редко оно удаётся в соответствии с намеченным, особенно у таких бездарей как его светлость, я помню его в Испании – трусливый и бесталанный командир. Будет возможность: оседлаем высоты, а как побегут рыцари и крестьяне, так начнём расстреливать наступающих английских рыцарей и лучников, особенно пушки нужно затащить на высоты. И отряд лёгкой кавалерии для удара в тыл отвести и как начнут пушкари палить, так пусть ударят с тыла. Англичан не так много, наших войск должно хватить, чтобы предотвратить разгром хотя бы.

– Да, так нужно делать, – кивнули герцоги и я, – иного выхода нет.

Узнав о предстоящей битве, лагерь пришёл в движение: наёмники требовали жалование, кондотьеры понятное дело хотели платить после боя, тем, кто выживет. В некоторых местах наёмники устроили довольно серьёзные потасовки, доходило до рукопашной, едва в ход не пустили мечи. Чтобы хоть как-то утихомирить разбушевавшихся наёмников, король повелел выплатить кондотьерам часть жалования, те раздали в зависимости от собственной жадности монеты солдатам. Наёмники слегка успокоились, хотя в центре лагеря продолжали скандалить, впрочем, уже без драк самые горластые и упорные. К полудню им заплатили ещё немного, после чего наёмники разошлись. Получившие монеты раньше уже вовсю пропивали жалование, маркитантки не знали чем заняться: отдаваться ландскнехтам или бегать за вином, перед сражением всё приносит хорошую прибыль. Встречались и наёмники, приехавшие на войну с целыми семьями, они несли монеты жёнам, покупали носящимся между солдатами детям гостинцы, проверяли оружие. Но большинство лагеря предавалось безудержному пьянству и разгулу, век наёмника короток, все хотели насладиться любым мгновеньем. Так поступали и рыцари, вино и маркитантки исчезали в богатых шатрах даже быстрее, чем в солдатских палатках. Были, правда, рыцари, проводившие день перед сражением в молитвах и упражнениях, но таких было немного.

В лагере Сен-Поля было всё совершенно по-другому. Солдаты были опытные, конечно, тоже выпивали и ходили по маркитанткам, но понимая, что завтра от твёрдой руки и меткого глаза будет завесить жизнь. С жалованием здесь проблем не было, оттого бунт наёмников скорее воспринимали как угрозу – могли понадобиться верные солдаты разгонять мятежников. Рыцари тоже не постились стоя на коленях в непрестанных молитвах, позволяя себе кувшин вина, однако тоже понимая завтрашнюю задачу – от точного удара дисциплинированного отряда могла зависеть судьба всего сражения. Подходило к концу время, когда беспорядочная свалка рыцарей могла решить исход сражения, теперь грамотный план боя и умелое командование битвой решали почти всё. Поэтому ветераны доучивали молодняк, остальные готовились по своему разумению, пушкари возились с орудиями, проверяли картузы с порохом, обтёсывали камни под ядра, возможно, завтра понадобится их много.

– Боишься? – спросил Аделард, наблюдая закат.

– А чего бояться? – спросил я, пожав плечами, – убьют, так убьют, страшнее участи быть не может, знать Господь так решил, настал час.

– И думаешь нас сразу запишут в воинство святого Георгия? – улыбнулся герцог.

– По нашим делам скорее на соседние сковородки, – хмыкнул я, – во всех смертных грехах повинен.

– На этом поле других завтра не окажется, – кивнул Аделард, – будет чертям из кого повыбирать.

– Отпеваете себя досрочно? – хохотнул подошедший де Сен-Поль, – расскажу вам историю, был примерно вашего возраста и взяли меня в плен. Выкуп затребовали, понятное дело, но большой, моя семья такой собрать не могла. Англичанам тогда срочно уходить потребовалось, поэтому невыкупленных пленников они решили казнить. Прямо рядом со мной выкатили чурбак, большой такой, топор в него мясницкий воткнули. Палачей в войске не имелось, рыцари отказались грязную работёнку выполнять, а слуга один, преотвратный малый, за монету согласился, только у него свой способ был припасён. Он накидывал связанным рыцарям петлю на шею, упирался ногой в спину и душил, судя по роже, получая немалое удовольствие. И вот подбирается он ко мне, верёвка уже вся в слюнях и крови, затягивает петлю, упирается, а верёвка возьми и порвись, а убивец опрокинулся, да убился о приготовленный топор, воткнутый в плаху. Смеялись тогда все и англичане и оставшиеся рыцари, а пока смеялись, наскочила конница, англичане разбежались, перепугавшись, нас освободили. Правда, конников оказалось немного, случайно на лагерь выехали, сами перепугались, но англичан разогнали. Взяли тогда хорошую добычу, обоз жирный. А конницей папашка командовал нынешнего короля, потому и вожусь с его сынишкой, взял слово, отходя к Господу.

– Меня тоже повесить хотели, из петли вынули, – сказал Аделард, – ландскнехты перепутали гербы, уже вздёрнули, да мимо проезжал рыцарь, признавший мои цвета, оказалось, ландскнехты шли ко мне наниматься, пришлось самих повесить.

– Компания ваши светлости, подбирается отменная, – вспомнил я далёкие годы, – мене рейтары петлю набросили, маленький ещё был, да за лошадью потащили, насилу мастер Анри верёвку перерубил, а рейтары так пьяные и ускакали.

– Три висельника в одном месте? – усмехнулся де Сен-Поль, – за это стоит выпить, авось помрём от меча, раз господь судил не быть повешенными.

– Вернее от стрелы, – вздохнул Аделард, – а может от ржавого ножа.

– Какая разница от стрелы или ржавого ножа? – усмехнулся я, – пусть даже бомбардой укокошат, всё одно как помирать. Какую-то тему похоронную завели, будем надеяться, что помрём в глубокой старости, в своём замке, окружённые любящими домочадцами, красавицей женой, в изобилии и достатке, чтобы знамёна врагов свисали с балок пиршественного зала, а вокруг стояли верные войска.

– Это определённо тост, – кивнул де Сен-Поль, – мне с красавицей женой не помереть, моя старуха в молодости была страшна, а молоденькие служанки, чьими услугами доводится пользоваться оплакивать не станут, в остальном же, думаю так помереть будет весьма достойно.

– Там кабан пожарился, – сказал я, увидав машущего оруженосца, – надо спать, утро выдастся беспокойное.