Записки самурая Джо-Сана

Забегая немного вперёд, скажу, что ваш покорный слуга, потомок легендарного самурая Ходзё Удзицуна, обосновался после своих приключений и работе сначала в Ордене The Quarter, а потом в Ордене FIF, в небольшом домике на берегу безымянного ручейка, протекающего через живописный посёлок староверов «Восточный лес» в Забайкалье, и решил написать воспоминания. Об этом меня попросил мой говорящий монгольский кот Манул с круглой физиономией и прелестной клинообразной бородкой, а также, конечно, старший брат старообрядцев Савелий. Надеюсь, что мои откровения об Ордене FIF не принесут последнему сколько-нибудь заметного урона. Впрочем, он настолько хорошо защищён и скрыт, что мои описания, по аналогии с применением микроскопических доз яда в гомеопатии, окажут только целебный эффект! Как писал Омар Хайям:

«Яд, мудрецом тебе предложенный, прими,

Из рук же дурака не принимай бальзама!»

Итак, напомню, что я в течение 10 лет состоял братом Ордена The Quarter Ltd. и с особым удовольствием вручил монетку в 25 центов или quarter двадцати пяти политическим деятелям, дельцам разного грязного калибра и даже некоторым лидерам стран в качестве знака их несоответствия должности. Потом пару лет я развлекал публику в цирке-шапито Дона Чезаре, где я сдуру попытался как-то замахнуться на само Зло, как я его тогда понимал… Я был наивен, храбр и безрассуден, но чистосердечен, поэтому выжил, и, пройдя через Юген, поседел, а мой Дайто превратился в Сёто.

Глава IX. Восстановление в школе боевых искусств Гэнкито Кондзё

Очнулся я ровно через месяц после этого события на самой удобной подстилке в мире – Татами ([48 - Татами (яп.) – «то, что складывается»; плетёный из тростника тонкий мат, набитый рисовой соломой, применяющийся в качестве подстилки в традиционном японском доме, а также для занятия спортом.]) – в родной обители у сенсея Гэнкито Кондзё в школе боевых искусств Тэнсин Сёдэн Катори Синто Рю. Учитель и все ученики школы сидели в позе Сэйдза ([49 - Сэйдза (яп.) – на Татами войны самураи и ученики должны сидеть в установленной позе на коленях.]) у моего изголовья. В ответ на мой вопросительный взгляд он сказал:

– Великая книга Хагакурэ ([50 - Хагакурэ (яп.) – «Сокрытое в листве», сборник личных бесед с великим самураем Ямамото Цунэтомо.]) говорит, что самурай, обнаживший свой Дайто на самого Аку ([51 - Аку (яп.) – Зло.]), если не умирает сразу, то придёт в себя ровно через месяц. Свидетели этого события, да будут благословенны!

Так сказал учитель и после этого склонился передо мной впервые в поклоне Сэнсэй-ни рэй ([52 - Сэнсэй-ни рэй (яп.) – поклон мастеру/учителю.]), тем самым признавая меня за равного себе.

В молодости я бы, наверное, лопнул от гордости, но тут мне стало просто светло, спокойно и весело, как бывает, когда вспоминаешь о своём детстве. Наверное, в этот момент я тоже стал учителем или перешёл на некий новый уровень понимания жизни.

Я провёл у моего учителя пару недель, гуляя в одиночестве или порой вместе с ним вдоль горной реки. Мне надо было понять, что со мною происходит, и откуда вдруг взялось это новое чувство счастья и состояния радостного покоя, как будто я на всё, в том числе и на себя самого, смотрю глазами внешнего наблюдателя. Действительно, было приятно порой наблюдать себя как бы со стороны и ощущать разделение тела и духа… Мне захотелось проверить, сохранится ли такое чувство не только при покое, но и при боевой ситуации. Поэтому я молниеносно выхватил свой Сёто и пролетавший по своим нехитрым делам жук лишился обоих крылышек, а на стоявшем на пути удара камне появился оплавленный тончайший разрез, напоминающий улыбающийся рот кота. Вдруг мелькнули ещё несколько молний Итторю-Иай, и на той же скале появился вырезанный учителем образ монгольского кота Манула. Мы оба рассмеялись легко, как братья, и крепко обнялись!