Самое-самое. Читаемое и ругаемое

На фильтре яркая помада.
Вопрос глупейший: – А ты кто?
Она мне: – Я твоя баллада,
Твоя поэма, твой сонет,
Я муза легкого веселья.
– Ты насовсем?
– Конечно, нет, я ухожу,
Подруге передай привет.
– А как зовут? – Она в ответ:
– Да тоже Муза,
Только тяжкого похмелья…

Постепенно отношение к стихам стало меняться.

Поблагодарив судьбу и родителей за дарованную жизнь обычным разговорным языком я получил массированную критику маститых пиитов – это не стихи а бла-бла-бла. Ну согласитесь, ведь это же никакая не поэзия:

Что было б, если я вдруг не родился?
Навряд-ли сильно изменился мир.
Сосед бы гриппом от меня не заразился,
Приятель мой пореже может пил.

Никто бы тестю не помог с дровами,
Другой бы муж был у моей жены,
Стране проблем поменьше с сапогами,
штанами, макаронами…

И сорняком наверняка заколосился
Не перекопанный в деревне огород,
И может до помоек опустился
Подобранный однажды мною кот.

И лещ был жив, что выловил весною,
И до сих пор еще вилял хвостом,
Я б не участвовал, конечно, ни в «застое»,
Ни в «перестройке», что пришла потом.

Конечно, мир немного б изменился,
Но как? – Мне никогда уж не узнать.
Ведь я однажды взял, да и родился,
Спасибочки отец, спасибо мать.

– Изучай теорию стихосложения, деревня, и пиши о высоком.

С концепцией создания стихов по подобию собирания детского конструктора я не соглашался. Но в малых формах в принципе это возможно, например, поймать отдельного журавля, механически балагуря-каламбуря:

Нет, не забыть мне изумительные строчки,
На лямках у твоей ночной сорочки!

Но даже такие удачи, поначалу радовавшие меня, уже не грели. Противовесом конструкторскому принципу стихосложения стало знакомство с японскими хойку и танку, наполненными вдохновенным созерцанием. Надо научится по особому видеть и осмыслить увиденное. Лучше всего уединившись. Короче – полный духовный интим.

Вот как, например, Мацуа Басё:

«Бабочки полет
Будит тихую поляну
В солнечном свету»;

Мысли-бабочки летают…

или Кобаяки Исса:

«Снова весна.
Приходит новая глупость
Старой на смену.»

Попробовал сам, не сразу, но получилось:

Твои глаза —
Голубое небо —
Ни единой тучки.

Так продолжая набивать руку – некоторые называют это более значительно – шлифовать мастерство, вдруг стал замечать, что в моих юмористических стихах стала появляться некая лиричность:

А весна была и теплая и ранняя,
И черемуха цвела, за ней сирень.
Подарила мне она одни страдания
И мозги под кепкой набекрень.

Это переплетение для меня стало неожиданностью. Но потом таких «коктейлей» становилось все больше. Иногда вплеталось осмысление:

Когда б была молитва от морщин
Седых волос и старческих маразмов,
Тогда б молились все мы как один,
К тому ж усердно и с большим энтузиазмом.

Но порядок был как и у всех – сперва написать, а потом уже осознать написанное и  определиться.

Осознание

К вопросу контактов с нереальным миром я стал относится серьезнее, даже Александра Сергеевича томик открыл. Нашел где он предупреждает свою подружку о возможных случайных связях:

Веленью Божию, о муза, будь послушна,

Обиды не страшась, не требуя венца,

Хвалу и клевету приемли равнодушно

И не оспоривай глупца.

Так постепенно переосмысливая феномен Вдохновения я сделал из наблюдения осмысление: