Авиаторы

– Поди, сам сеет, – вставила третья из наших.

– Не сеет он, – откликнулась четвёртая из наших: «Само растет».

– Почему у других не растет, а у него растет? Потому и растет, что сеет.

– Может, ты сама видала, как сеет?

– Едрыть-Мадрыть… – простонал вдруг человек – цыган. – Неужели так и останемся здесь?

– А что? – Вставила первая из наших. – И оставайтесь. Места всем хватит. Селиванов же остался – и вы оставайтесь. Места всем хватит.

Цыган-человек усмехнулся как-то нехорошо и посмотрел на нас впервые и очень пристально: «А вы чего пришли-то? Может, полетать захотели?»

– Зачем? – Ответила вторая из наших. – Летать – ваше дело.

– Ну, как же? – Подбородок цыгана задрожал. – Неужели неинтересно? В небо подняться? На село сверху поглядеть?

– А чего на него глядеть – то? – Высказалась шестая из наших. – И так тошно, – всю жизнь глядим. А сверху, поди, еще гаже будет – весь срам разом увидеть.

– Наверху одна серость и дождик, – добавила четвертая из наших. – Тут хоть в амбаре укроисьси, а наверху нигде не укроисьси. Так и будешь летать, как мокрая курица.

– Стеганет боженька молоньей, – одна борода и останется, – добавила седьмая из наших. – Да и та паленая.

– По небу антихрист летает. Найдет тебя – и утащит в геенну огненную.

– То не антихрист, а пришельцы. Своих баб у них нету – вот они за нами и охотятся.

– И не за бабами, а за самогоном.

Человек – цыган скривился, будто укусил лимон и стал раскачиваться, как маятник.

– Ишь ты, – сказал кто-то из наших. – Поди, у него пришельцы тоже бабу-то украли.

– Тяжело без бабы, дядь? – Спросила шестая из наших.

– Не печальсьси. Ты как стемнеет, в амбар приходи – добавил еще кто-то.

Толпу девок точно наэлектризовало при этих словах. Мощное, почти ощутимое напряжение повисло над ней.

Человек не ответил. Он встал, подошел к аэроплану, уперся руками в фюзеляж и стал мерно бить лбом в обшивку.

Он бил сначала несильно и редко, однако постепенно, словно внутри него раскручивалась невидимая пружина, входил в раж, так что аэроплан задрожал и загудел как шаманский бубен. Гул этот, рожденный чревом машины, поплыл над тайгой унылым набатом. В ответ из леса послышался волчий вой, а на селе Варфоломей залился смехом.

– Ишь ты, – сказала одна из наших, – как стучит человек.

– У нас в прошлом годе бычок тоже лбом об сосну стучал-стучал, да и околел. Дюже бодливый был. – Ответила вторая из наших.

– Может, болезнь у него какая? – Поинтересовалась шестая из наших.

– Дядь, дядь, – позвала седьмая из наших того, кто лежал на спине. – Смотри, товарищ твой аппарат попортит.

– А и пусть портит, – отозвался безучастно тот, кто лежал в траве. – От него теперь пользы – что от пустой бутылки. Загнулся аппарат! Выдохся! – Он вздохнул. – Кстати, самогончику не найдется? Все равно делать нечего.

– Места у нас знатные. – Очнулась восьмая из наших, до сих пор стоявшая безучастно. – Иди на все четыре стороны – все равно дальше погоста не уйдешь.

– А на счет самогону – это не к нам. – Ответили хором остальные. Мы – по другому делу.

– А-а-а-а, протянул усатый и приподнялся на локте. – Ну и позовите мне мужичков тогда. Пусть принесут штоф или, скажем, полштофа, у кого сколько есть. А то дождик, скучно… О! А вот и Игорь.

В дымке дождя, из-за спуска к реке появилась голова и плечи еще одного пришельца.

Он шел, держа в одной руке удочку, в другой – котелок, в котором шевелилась пойманная рыба, – словно вырастая из трав и туманов. Рыжие вихры и вздёрнутый заостренный нос не портили его ладного лица. Он был одет в синий летный комбинезон и арамейские ботинки.