Больше, чем офис

– А нам? Нам уже пора?

– Да, время. Выключаем компьютеры, гасим свет и выходим. Только вы сначала пообещайте мне одну вещь.

– Для вас, Прохор Амбросович, всё что угодно!

– Опустите правую руку. Медленно, так, чтобы я видел. Теперь положите степлер на пол. И пните его ногой в мою сторону.

– Вот так?

– Да, отлично. Ну, всё. В путь.

– Летим, Прохор Амбросович, и как можно меньше воздушных ям нам в дороге!

Июль.

Ежевика по Фрейду.

16:31

– Совсем позабыл. Вот, пожалуйста, угощайтесь.

– Премного благодарен! Урожайный год, да?

– Во всяком случае для ежевики. Признаюсь, честно, подустал от дачи. Придешь с работы, толком не поужинаешь, так похватаешь всё на скорую руку и бегом туда.

– Галопом?

– Скорее рысцой. И давай: полоть, поливать, да мошек успевай отгонять.

– И как, успеваете?

– Пока да, но с возрастом понимаю, что придётся отказываться от такого удовольствия.

– Да, вы извращенец, батенька, раз такой вид досуга для вас удовольствие. Я вот, попробовав однажды подобное, понял – это не моё и сразу отказался.

– Каждому своё.

– Согласен. Одному, к примеру, в такое пекло, под вентилятором эстетствовать, листая Чехова, другому, – практиковать садомазохистское огородничество.

– Не всем же бездельничать, как вы.

– Это точно. А вам, дорогой мой Прохор Амбросович, известно откуда произошло название сей прекрасной ягоды?

– Нет. Но чувствую не долго мне оставаться в неведении.

– И чувства не обманули вас. Рассказать?

– Давайте. Всё равно на сегодня уже работы никакой.

– Так вот. Был такой селекционер, по величию – второй после Мичурина. Хотя, возможно, что и третий. Вам не принципиально?

– Абсолютно.

– А я считал вас принципиальным человеком. Полагал, уж у кого, а у Прохора Амбросовича этих принципов ну просто завались.

– Вы отвлеклись от истории.

– Ах да! Звали того человека Александром Александровичем. В узких кругах, был известен как Сан Саныч. Занимался он усердно биологией своей, селекционировал дни и ночи на пролёт. И как-то раз, начальство Сан Саныча прикрепило к нему одну студентку, для прохождения практики. И закрутилась меж ними любовь страстная. Прямо как у вас с вашими огородами!

– Это как?

– Не будем вдаваться в подробности. В общем, милование – милованием, но Александр, свет его Александрович, о работе все же не забывал. И вывел на свет божий ягоду новую. И пришла, значит, пора собирать её. Рвут они куст и вдруг под ним обнаруживается зверёк, в теплицу случаем пробравшийся. И наш селекционер, преисполненный восторгом, как закричит: «Смотри! Ежи, Вика! Ежи!» Вот, собственно и всё.

– То есть, благодаря имени девушки и повстречавшимся ежам…

– Не верите?

– Нет, конечно.

– И правильно делаете!

– Знаю. Я уже как-то привык к вашим шуткам, спокойно отношусь.

– А к чему вы, Прохор Амбросович, относитесь беспокойно?

– К нашим беседам в целом.

– А что с ними?

– Полное отсутствие логики наблюдается.

– Понимаете Прохор Амбросович, наши с вами диалоги конечно же не более чем постмодернистское безобразие. И так как алогичное содержание бесед не контролируется ни какими ограничительными рамками, то оно вполне способно заменить реальность нашего бытия. И тогда обескураженность, стремящаяся покрутить пальцем у виска, оценивая наш с вами бред, сменится шоком от произошедшего.

– О, Господи!

– Теперь еще сильнее забеспокоились?

– Что есть, то есть.

– И что пить, то пить, Прохор Амбросович. Верблюд, кстати, без воды две недели обойтись может. У него запас при себе всегда имеется. Интересно в наших с вами горбах запас энтузиазма тоже конечен? И если, да, то каким образом его восполнять?

– Без понятия.

– Да, здесь психолог нужен. Чтобы окончательно не тронуться. Или психотерапевт. Или…как-бишь там по правильному-то?

– Не скажу точно, но определенно кто-то нужен.

– А вы знаете, Фрейд как в воду глядел.