Дело настоящего человека

– При чем здесь серпуховской князь Владимир?! – вспылили Дмитрий Иванович, и стал ходить по светлице ещё быстрее.

– Так ты ж его хочешь послать?

– Почему его? Я про него и не думал вовсе.

– А кого еще из княжеского рода пошлешь? Кроме Владимира ни одного приличного лица в нашей округе не имеется. Это я тебе точно скажу, ни к какой бабке не ходи. Нет больше рядом с тобой достойных князей.

– Так уж ни одного и нет?

– Вот тебе крест ни одного. Все они против тебя Дмитрий Иванович, как пескари против сома. Некого послать, нет подходящего человека.

– Как же нет? А вот Василий Дмитриевич к примеру.

– Это который? – резво зачесал поверх лба Квашня. – Что-то я сразу и не припомню такого.

– Как же не припомнишь? Сын это мой старший.

– Василий Дмитриевич?

– Он!

– Так ему ж только двенадцатый годок. Мальчонка совсем, а ты его уж к черту в пасть суешь. Молод он еще для таких дел.

– Ты это брось, – топнул ногой князь, что значит мал? Я в девять лет уж на княжество московское сел. Думаешь, мне легко было? И потом, не один он поедет, посольство боярское с ним пошлем. Пусть привыкает, я ведь тоже не вечный.

– А ты ведь прав княже, – прищурился и хлопнул ладонь о ладонь Иван Родионович. – Рисково ты поступаешь, но уж больно мудро. Пусть мы тут немножко в прошлом году маху дали, но силушка при нас ещё есть и хан про это знает. А с таким полководцем как ты, эта сила в двукрат сильнее будет. Это и дураку любому ясно. Ничего Тохтамыш против сынка твоего не сделает. Не посмеет. Ну и голова у тебя Великий князь, не голова, а кладезь мудрости неисчерпаемая. Сколько смотрю на тебя, столько и поражаюсь, до чего же Господь иногда щедр, при раздаче ума бывает.

– Ты погоди, погоди, – теперь уже затер ладони Дмитрий Иванович, – а еще мы с Васяткой письмо пошлем, что, дескать, доверяю я брату старшему своему Тохтамышу, как себе, и потому без боязни посылаю к нему самое дорогое. Сына старшего, значит. Прямо-таки и напишем.

– Верно, – хлопнул себя по ноге Квашня. – Вроде, как доверие хану великое, другие-то князья вон каких взрослых обалдуев послали. Мудро!

– Так значит, поддерживаешь мою думу, – вопросительно посмотрел Дмитрий Иванович на собеседника.

– Конечно, поддерживаю.

– Раз поддерживаешь, тогда на совете боярском мысль вот эту и выскажи. Выскажешь.

Иван Родионович кивнул головой и вышел из светлицы княжеской, чтобы, подождав на крыльце своих бояр соратников, вернуться вместе с ними и вместе с князем думу думать.

А мысль для думы князь выразил боярам так.

– Дошли сведения до меня, что хотят некоторые князья у хана ордынского, на меня хулу возвести. Я, конечно, этому не верю, хан-то Тохтамыш мне почитай, как старший брат, но дыма без огня не бывает. Может злыдни какие в Сарае, и замышляют что-то, только все равно я туда поеду. Несмотря ни на что поеду. Назло проискам всех князей супротивных поеду. Не верю я, что хан, брат мой старший против меня злое дело сотворит. А вас я собрал бояре, чтобы наказ вам дать перед отъездом. Чтоб Москву берегли, чтобы за семьей моей следили. С вас только спрос будет. Мне ведь больше спросить не с кого. Клянетесь, что уследите за всем?

– Клянемся! – пять раз к ряду дружно ответили бояре, преданно вглядываясь в Великого князя.

Только Квашня Иван Родионович не участвовал в общем хоре и тяжко вздыхал вместо клятвенных обещаний.

– А ты чего Иван Родионович помалкиваешь, – обратился к боярину князь, как только клятвенное рвение пошло на убыль. – Чего там сопишь, как слепая кляча у ворота? Говори, если чего не так.

– Сомневаюсь я Дмитрий Иванович, – почесал бороду Квашня.

– В чем сомневаешься? – удивленно вскинул брови князь.

– А вот в том и сомневаюсь, что ехать-то тебе сейчас может быть и не стоит. Уж больно время ныне неспокойное. Москва еще до конца от смуты прошлогодней не отстроилась, а ей твой пригляд ныне как никогда нужен. Князь тверской каждую неделю на границах наших охоты да потехи военные устраивает. Новгородцы чего-то там на вече своем шумят почитай каждый день. Не время сейчас тебе уезжать.

– Не ожидал от тебя Иван Родионович таких слов, не ожидал, – соскочив со своего стула, подбежал к боярину Дмитрий Иванович. – Ты же умный человек и знаешь, что если я от приглашения хана откажусь, то он ярлык мой другому отдать может. Надо ехать Иван Родионович, надо.

– Что же ты князь всё сам да сам? – не унимался боярин. – Другого кого-нибудь к хану пошли за ярлыком-то

– Д кого же я на это дело пошлю?

– Сына своего, Василия Дмитриевича.

– Да ты что старый пень, – сердито замахнулся на Квашню князь, – белены что ли по утру сегодня объелся? Чтобы я сына одного к татарам послал? Да ни в жизнь этого не будет. Ему же только двенадцатый год пошел.

– А сам ты Дмитрий Иванович, во сколько лет на стол Московский сел? – смело пошел грудью на повелителя боярин. – А? Во сколько?

– В девять, – слегка стушевался князь.

– Вот видишь, в девять, а сыну твоему уже одиннадцать. Неужто он не справится? Это же ведь твоя кровь, а яблоко от такой яблони всегда недалеко падает.

– Верно, говоришь, одиннадцать. Я уж в его годы, ого-ого какими делами вертел. Может и вправду послать? Вон тесть мой, Дмитрий Константинович Суздальский послал сына и ничего, а чем мой Вася хуже.

– А я и говорю, пошли, – радостно затеребил бороду Квашня. – Василий Дмитриевич отрок смышленый. Весь в отца.

Дмитрий Иванович опять вернулся на свой стул, уселся на него, и вдруг устремив свой величественный взор на пожилого боярина Белеута.

– А ты как думаешь Михайло Данилович, справится Василий Дмитриевич в орде. Не подведет отца своего?

Михаил Данилович суетливо заерзал на лавке, пометался взглядом из стороны в сторону, но, найдя там только опущенные к полу глаза, решил дать утвердительный ответ.

– Конечно, справится Великий князь. Не велика забота, при таком-то отце с хана ярлык спросить.

Все дружно улыбнулись ответу Белеута, да и как по-другому было поступить, коли ответ, князю весьма по душе пришелся, а душевное состояние сразу же на лице отразилось. Вроде все улыбнулись, но поддержан был ответ старейшего боярина не всеми. Вскочил с лавки Федор Симоновский и подбежал к княжескому стулу, будто воробей к конскому хвосту.

– Одумайся князь, – заголосил духовник, – что же ты мальчишку на растерзание басурманам посылаешь? Погибель его там ждет, вот тебе крест погибель. Сам поезжай, пожалей сына.

– Погоди, погоди, – приложил палец к губам Дмитрий Иванович, – значит, выходит по твоему, мне на погибель надо идти? Так что ли? Выходит, ты о моей погибели мечтаешь?

– Нет, конечно – заметался Симоновский. – Не это я хотел сказать. Я хотел сказать, что молод еще Василий Дмитриевич для подобных дел.

– И ничего не молод, – в запале вскочил с лавки Квашня. – Отец-то его в его годы уж князем был, а ты говоришь молод?

Все члены боярского совета в один голос поддержали пламенное выступление Ивана Родионовичя, не которые даже хотели выразить недовольство репликой Симоновского вручную, и только его сан да княжеский спальник Герасим сдержали этот душевный порыв. Отправлять посольство во главе с княжичем решили через три дня. На том и разошлись.

А как солнце засветило верхушки дальнего соснового бора багрянцем, в княжескую светлицу явилась княгиня Евдокия Дмитриевна и прямо с порога стала князю претензии выкладывать.

– Что же ты делаешь, Дмитрий Иванович, – рассерженной кошкой зашипела она мужа. – Почто же ты мальца – несмышленыша на верную смерть посылаешь? Побойся Бога князь, он ведь сын твой.

– Цыц, – нахмурил бровь Дмитрий Иванович, – чего раскаркалась, как старая ворона. Ничего Василию в орде не сделают. Продумал я всё, а если сделают, то я Квашню в тот же день на кол велю посадить. Это же он придумал Василия к Тохтомышу послать, да и бояре его единодушно поддержали. Не мог я сегодня против их воли пойти. Не мог, понимаешь? И Василию пора в дела государственные вникать. Я же не вечен. Иди к себе, я сейчас приду.

Евдокия Дмитриевна утерла слезу, и гордо подняв голову, удалилась из светлицы.

Глава 13

Отслужив вечернюю службу Дионисий, вышел из тесной монастырской церквушки на волю и присел там, на шаткую скамеечку под серым кустом. На улице было ещё прохладно, но прохладно уже по-весеннему. Летом можно было бы на такую погоду обижаться, а вот весной, после разбоев зимней стужи, она радовала род людской, вселяя надежду на скорый приход настоящего тепла. Возрадовался близкой благодати и архиепископ. Торопливо оглянувшись по сторонам, он облегченно вздохнул, улыбнулся неведомо чему и уставился на звездное небо. Небо ему тоже понравилось, особенно приглянулась луна, которая блестящей сковородой повисла над высокой крышей княжеских палат.

– Ишь, как блестит, – подумал Дионисий и приветливо подмигнул прохладному светилу.

– А чего мне не блестеть? – засмеялось светило архиепископу в ответ. – Нет у меня никаких темных намерений, а потому и блестеть мне не возбраняется. Не то, что некоторым.