Мое собачье дело

Икару же снилось следующее.

Он видел двух уродливых солдат: неимоверно длинного, угловатого, худого, и второго – толстого и неповоротливого. Они украли ведро спирта из цистерны у Джерика и пытались скрыться на дрезине. Вокруг Икара с Казбеком бегала пожилая женщина, пахнувшая протухшей любовью и дешевой искренностью:

– Божечки мои, да ведь украли же! Запускай его, сынок, умоляю тебя, запускай! Уйдут, ей-богу уйдут!

Икар спокойно посмотрел на бабушку и произнес:

– Не волнуйтесь, женщина, у каждого человека должен быть шанс на спасение. Давайте дадим этим уродливым людям фору. Пусть ребята немного поверят в себя, ведь каждый должен хотя бы немного верить в себя. Не от хорошей же жизни они спирт воруют, да еще и внутрь его употребляют. Зачем нам откровенный буллинг? По сути – издевательство, травля. Это довольно широкое понятие, которое включает в себя разные виды насилия: физическое, эмоциональное, психологическое. Вы же христианка?

– Товарищ таджик, – негодовала она, – скажите своей собаке, чтобы она не выпендривалась, а начинала работать.

Казбек наклонился к уху Икара и прошептал:

– Ну что, тебе сложно, что ли, туда-сюда? Догнал по-бодренькому, откусил что надо и по домам. Мне еще солонку маме покупать, туда-сюда, совесть-то имей.

Пес сосредоточился на броске. В это время над его головой появился неземной свет. Краем глаза пес посмотрел в небо и увидел парящего над ним небожителя. В руках ангел держал маленькое железное ведерко. Зачерпывая из него, он сыпал на голову всем присутствующим разноцветное конфетти. Икар сразу узнал небесное существо.

– Ларионов, – спросил пес, – а ты какого рожна делаешь на небе?

– Некультурно говоришь, неинтеллигентно, – зацокал языком дрессировщик. – И вообще собаки не разговаривают. Вернее, разговаривают, но только те, кто познал Цугун.

– Что это такое? – забыв о ведре спирта, с интересом спросила пожилая женщина.

– Я расскажу вам, о несчастные, – сжалился ангел Ларионов. – В стародавние времена это знание трактовалось как развитие тайной подсознательной энергии, таящейся в каждом земном создании. Доктрина говорила, что понять это искусство под силу любому, кто искренне проникнется идеей и послушно примет знание. В философском прочтении говорилось, что нужно отыскать в себе немыслимые ресурсы и перенаправить их в один из пальцев (якобы по выбору). Натренировав этот палец, можно было творить им всевозможные чудеса. Знание именовалось Цугун. И Цугун этот давался псу по кличке Чепуха нелегко. Сначала были трудности с выбором пальца. Он долго крутил перед своей мордой пальцами лап, но потом отмел эту идею как пережиток экспрессивности. Выбор пал на палец правой лапы, тот, которым он, выпятив его заостренно кверху, многозначительно показывал всем свое превосходство. Полдела было сделано. Дальше по доктрине следовало натренировать Цугун, чем наш герой и занялся в тот же миг. Для тренировки он выбрал жиденький лист картона и, нежно постукивая по нему, улыбался и чувствовал, как растет в нем Цугун. Легко справившись с этим заданием, он перешел на тяжелую и прочную картонную коробку из-под телевизора. Нарочито тыкал он в коробку своим пальцем. И когда на третьи сутки она все же поддалась его немыслимому сосредоточию внутренней силы, принял этот факт как нечто само собой разумеющееся. Дальше было сложнее. Когда он научился цугунить даже старые листы ДВП и фанеры, согласно древнему знанию, черед был за живым материалом.

Сначала он повел ее в кино, где одной лапой смело держал за руку, в помыслах своих не забывая про Цугун, разминая его, нежно постукивая по подлокотнику соседнего кресла. И даже сидя потом в уютном дорогом кафе, где он прикармливал ее заморскими суши, сдобренными непонятным для него зеленым месивом, он не на минуту не забывал про свой Цугун. Потом он привел ее к себе. Она, как водится, приняла душ и, не брезгуя его лохматостью (а ей такие нравились), прильнула, нежно впившись в его клыкастую морду. И тут Чепуха начал применять свои тайные знания, но, как она сказала ему спустя некоторое время, у каждого такое случается, может, это возрастное или перенервничал. И она ушла. А наша псина горько склонилась над древними манускриптами, и его осенило. Но не сразу, а далеко под утро понял он, что это не Цугун его подвел. Просто не тот палец он выбрал для развития, совсем не тот.

– Это потому, что пес по кличке Чепуха не был овчаркой, – спокойно парировал Икар и, философски выдержав паузу, добавил: – Сто процентов какая-нибудь выпендрежная чихуахуа.

На следующее утро пес очнулся. Открыв болезненные глаза, он действительно узрел свет и ангела во плоти. Правда, не совсем неземной, а самый обыкновенный Ларионов светил ему фонариком в глаза и дышал перегаром в морду.

– Что, скотинка, плохо тебе? – сочувствующе шептал дрессировщик, наливая в миску разбавленного теплой водой красного винца. – Но я тебе скажу, парень, дрессировщик я все-таки от бога. Ты думаешь, откуда это спасительное счастье у меня? Утром пошел на бывшее твое место работы, авиационные склады. Открываю заслонку и зову этого поганца. Вампир подошел, рычит, паскуда. Но ты же не знаешь, что у него за проблемы? Тогда слушай.

Икар лакал теплое пойло и понимающе махал хвостом.

– Когда маленькому Вампиру и его сестре Вампе было по четыре месяца, они совершили дерзкий побег: проделав дыру в сетчатой загородке, свинтили на ближайшую строительную базу. Шлялись там, приставали к строителям, короче, искали приключения на свою мохнатую попочку. И нашли. Вампир сунул свой любопытный нос под колесо трактора. Тот ему на нос и наехал, вернее, на морду. Спасла грязь: голову щенку сильно вдавило в толстый слой глинозема. Но мордочку-то все равно сплющило. Нет, его, конечно, отвезли в ветеринарный институт и поправили. Но вот теперь, особенно осенью и весной, у Вампира обостряется гайморит. Да и зрение у него тогда сильно упало. А вытекает это вот во что: приближается к нему проводник или дрессировщик, а он не только его плохо видит, но еще и не чует, свой это или чужой. Получается, что кроме как на слух полагаться ему не на что? Не совсем так, братан! Я открыл окошечко и кричу: «Вампир, ко мне!» А он подлетел и как схватит меня за руку. Попробовал на вкус – вроде свой. Выплюнул и говорит: «Прости меня, дядя Коля, вот тебе за нанесенный ущерб два пакетика винишка».

Икар подошел к дрессировщику и искренне лизнул его в нос. Ларионов вытер лицо рукавом и обнял Икара за шею.

– Ты не думай, что я тебя задарма похмеляю, – прошептал Николай, застегивая ошейник. – Ты у меня в особых товарищах не значишься. Я еще тебе бедро и горло припомню, засранец. Пойдешь сейчас со мной и будешь помогать, понял?! Работаем по старой проверенной схеме!

Через тридцать минут дрессировщик с немецкой овчаркой стояли у двери частной пекарни. Она располагалась сразу за строительными базами у трассы. Николай посадил Икара в нескольких метрах от крыльца, за углом здания. А сам уверенно позвонил. Дверь открыла Ольга. Когда-то Ларионов прожил у нее четыре дня. Это был его собственный антирекорд.

– Какие люди в Голливуде, Чепуха собственной персоной! – удивленно поприветствовала бывшая возлюбленная, подбоченясь.

– Олюнь, не нагнетай. Некрасиво это, неинтеллигентно. Лучше скажи вот что, у вас новая заведующая?

– Ну…

– Познакомиться желаю, – Коля застенчиво улыбнулся и опустил как будто стыдливые глаза.

– Догулялись кулики – нет ни хлеба, ни муки, – выпалила Оля и, оттолкнув Николая, попыталась закрыть дверь.

– Неинтеллигентно вы мыслите, – сопротивлялся ради своего счастья Ларионов.

Услышав потасовку, вышла та, ради кого он и приперся: новая заведующая пекарней Ирина Андреевна. Женщина с пышными формами и шапкой каштановой «химии» на голове.

– Да мне только водички попить! – выкрикнул дрессировщик, увидев объект вожделения.

– Оленька, на самом-то деле, что тут такого? Человек воды просит.

– Вы просто даже не подозреваете, что это за личность! – буквально орала Ольга. – У него там за углом козырь припасен. Он и меня так заманил в свои паучьи сети, и Маринку, и Клавдию Ивановну с проходной стройкомбината.

– Козырь? – непонимающе спросила заведующая.

– Это же Коля Чепуха, у него, Ирина Андреевна, там псина ученая сидит. Давай, Николя, покажи представление, а мы посмотрим.

Оля встала, скрестив руки на груди.

Ларионов отошел в сторону, поправил пятерней упрямую челку и жалобно начал читать Лермонтова. Взгляд он устремил в бесконечную сумрачную даль, которая находилась где-то над крышей пекарни.

«Нет, я не Байрон, я другой,

Ещё неведомый избранник,

Как он, гонимый миром странник,

Но только с русскою душой…»

И все было бы трагично и камерно, если бы не задуманный Николаем фокус. Как только он начал читать стихи, из-за угла выдвинулся Икар. Он подполз к ногам дрессировщика и, приподнявшись, принял позу зайчика. В пасти он держал одинокую багровую розу.

– Глаза бы мои не смотрели на это творчество, – Ольга брезгливо сплюнула и удалилась. А вот на новую заведующую номер произвел неизгладимое впечатление. Она начала подпрыгивать на месте, хлопая в ладоши, ее «химия» пружинила в такт. Икар подошел к ней, передавая цветок. И она… кинулась на тощую грудь Николая Ларионова.

– Это судьба, – прошептал ей на ухо Коля, приобняв за талию. – Посадим же твой пылающий самолет одиночества на мой запасной аэродром чувственности!

– А где герой представления? – утирая слезы радости, прошептала в ответ Ира. – Познакомь нас.

Ларионов огляделся, Икара рядом не было. Но уже через мгновение он понял, где его искать. У проходной строительного комбината раздался истошный крик. Коля одарил возлюбленную поцелуем и побежал на звук. Орал молоденький сержант, водитель новенького служебного BMW.

Когда дрессировщик прибыл на место преступления, он увидел следующее. На переднем сиденье пассажира примостился Икар. Оборону он занял надежную, огрызаясь на возгласы вояки рыком и оскаленной пастью.

– Твой? – зло выкрикнул сержант, зыркая глазами. – Забирай его нахрен. Сейчас мой полковник спустится из конторы, и нам всем кирдык. Я только вчера чехлы из чистки забрал.

– Упс, – констатировал дрессировщик, – боюсь, что малой кровью мы не отделаемся.

– Давай не выеживайся, тебе говорят, – негодовал сержант, – забирай своего волкодава, вытаскивай его за шкирку из машины.

– Не получится, – спокойно парировал Николай. – Дело в том, что у него машины – это пунктик. Его мясом не корми, а дай покататься. И лучше бы с открытым окном. Знаешь… чтобы ветер в пасть и слюни по ветру.