Голубиные дети

Пашка помялся:

– Слушай, может, ну его, этого голубя? Вдруг там никого нет?

А сам с ужасом подумал: «Вдруг там кто-то есть?»

Макс посмотрел на брата с жалостью:

– Не в голубе же дело, ну.

– А в чём?

– Да в приключении! Сам же просил – а теперь? Тебе, что ли, не интересно посмотреть, как внутри?

Всё в Пашке завопило: «Нет! Не интересно!»

– Даже не знаю… – Он глянул на люк. – Мало ли что может случиться…

– Вот именно! – воскликнул Макс. – Давай забирайся.

Он присел, подставил брату плечи. Пашка ступил сначала на правое, потом на левое, а Макс крепко сжал его ноги и начал подниматься.

– Ну что, дотягиваешься?

Пашка кое-как выпрямился: коленки подгибались. Через силу, превозмогая себя, протянул руку. Коснулся тёмного, разбухшего от влаги дерева. Толкнул пальцами.

Ничего.

Он толкнул сильнее, но то ли крышка была слишком тяжёлой, то ли петли заржавели – поднять не получалось.

«Вот и хорошо», – подумал Пашка, а брату сказал:

– Тут заперто.

– Не может этого быть. Поднажми!

Спорить с Максом было бесполезно. Пашка вздохнул и поднажал. Потом ещё поднажал. И ещё. С третьей или четвёртой попытки тяжеленная крышка приподнялась с пронзительным скрипом.

– Вот, я ж говорил! – обрадовался Макс.

В нетерпении он переминался с ноги на ногу. От этих танцев Пашку начало трясти ещё больше, руки дрогнули, и крышка хлопнула, обсыпав его трухой и пылью. Пашка громко чихнул, и они вместе с Максом повалились на землю.

– Всё с тобой ясно. – Макс прыжком вскочил. – Сиди тогда здесь. Я за палкой.

Пашка даже сказать ничего не успел: заросли колючек сомкнулись за братом, и он остался один.

Время ползло медленно, как всегда бывает, когда ждёшь. Пашка весь извёлся. Он и в земле поковырял пальцем ноги, и камешки покидал в траву. В берёзовом лесу было тихо и пустынно, только вдалеке скрипел валежник. Наверное, это Макс выбирал палку покрепче.

Неужели так сложно найти в лесу палку?

Пашка покричал, но брат не отозвался.

Ещё немного посижу и уйду отсюда, решил он. Ещё пять минут, не больше.

От нечего делать он вытащил из кармана голубиное перо, чтобы рассмотреть получше. Перо было маховое, длинное и аккуратное. Белоснежное. Пашка взмахнул, чувствуя, как оно изгибается, сопротивляясь воздуху.

И тут новая странность привлекла его внимание. Медленно и нехотя Пашка поднял голову, уже догадываясь, что увидит.

Чёрная пасть открытого настежь люка зияла над ним. Из люка тянуло холодом и сыростью.

По спине поскакали мурашки. Он точно помнил, что так и не смог поднять дурацкую крышку весом, наверное, в тысячу тонн.

– Эй… Здесь кто-то есть? Простите, мы не знали… Я брата дождусь, и мы сразу уйдём, ладно?

Тишина. Только кукушка кукует вдалеке, да скрипят на ветру деревья, да воркует в голубятне невидимый голубь. Да шуршит, стучится перекладинами крепкая верёвочная лестница, спускаясь к его рукам.

2.

За свои двенадцать лет, полных лекарств и предписаний врачей, Пашка от нечего делать прочёл много книг и твёрдо знал: невесть откуда взявшиеся лестницы к добру не ведут. А лестница тихонько раскачивалась, словно заманивала. Совершенно новая, как из магазина спорттоваров: две белых канатных верёвки, между ними – гладкие ступеньки. Удивительно не подходила она старой облезлой голубятне. Пашка застыл, боясь коснуться перекладин. Как манок у рыбы-удильщика: только тронь – и…

– И чего ты ждёшь?

Пашка вскрикнул, отшатнулся.

Из люка на него глядела странная женщина. Лицо почти кукольное, совершенно белоснежное, только едва розовел маленький острый носик. Длинные ресницы, брови и волосы, тоже белые, напоминали пух. Если б ещё глаза красные, получилась бы вылитый альбинос. Но они были жёлтые и круглые, как у птицы.

– Забирайся поскорей наверх, дитя, – сказала она.

Пашка завертел головой: вот-вот на поляне появится Макс, и тогда всё встанет на свои места. Не сосчитать, сколько раз он вытаскивал Пашку из беды. Заступался в школе и во дворе, даже дрался за него. Вовремя протягивал ингалятор. Подставлял плечо. Брал вину на себя. Ни разу не упрекнул его астму в переезде, хотя все старые друзья Макса остались в городе.

– Макс?.. – позвал Пашка.

Нет ответа.

– Он очень ждёт тебя, – женщина из люка настойчиво поманила рукой, тоже белой, будто подёрнутой птичьим пухом. – Ему нужна твоя помощь.

– Кто ждёт? – только и успел спросить Пашка.

Невидимая сила дёрнула его и потащила наверх. Пашка не хотел, но схватился за перекладину. Не хотел, но сделал шаг, и другой, и третий. Всё выше и выше поднимался он по верёвочной лестнице, а лицо женщины становилось всё страннее. Птичьи глаза, нос словно клювик – да человек ли она?..

Вот её лицо уже совсем близко. Пашка зажмурился. Что-то толкнуло его в грудь. Вскрикнув, он полетел вниз, спиной на землю: сейчас как хлопнется со всего маху! Но время шло, а удара всё не было. Чёрный квадрат люка уменьшался и уменьшался, пока, наконец, не превратился в точку. Трава, наоборот, росла, как сумасшедшая. Гигантские стебли закрыли собой и люк, и голубятню, и белую женщину.

И тут Пашка понял, что трава вовсе не гигантская, а очень маленькая. И что не трава это вовсе, а мох. Сам он лежит животом на земле, на холодных камнях тропинки. А над ним воркуют голуби. Целая стая голубей.

Пашка приподнялся и огляделся. Всё тот же светлый берёзовый лес и никакой странной женщины-птицы. Похоже, он просто уснул, пока ждал Макса, да и выкатился на тропинку. Вот только голубятня… Пашка почувствовал, как волосы шевелятся у него на руках и даже на шее.

Голубятня была вроде та же: на сваях, с плоской крышей – но опрятная, краска свеженькая. А главное, голуби: сотни птиц разных пород и мастей налетели невесть откуда. Они облепили всю крышу, кружили над лесом, то и дело ныряли в летки и выглядывали из них. Их воркование и хлопанье крыльев оглушало. Такой огромной стаи Пашка не видел даже в городе.

«Макс заметит птиц и вернётся, заметит птиц и вернётся, заметит и…» – Пашка повторял это про себя, как заклинание. Но брат всё не появлялся.