На свои круги

– Почему?

Снова помолчал, поглядел на собаку, потом перевёл взгляд на лицо баронессы.

– Ему нужны наследники. – При этих словах Ания выдохнула с горькой усмешкой. – Он хочет, чтобы вы родили ему сына, наследника его земель и титула.

– Я? – Она бессильно покачала головой, а она-то, глупая, думала, что он стар и вряд ли на что-то ещё способен, и оставит её в покое после свадьбы. А он, оказывается, собрался рожать наследников. – Я – наследников? Какие наследники? О, Боже… А как же вы? Вы – старший сын и должны наследовать и земли, и титул отца. Разве нет?

Молодой барон усмехнулся.

– Знаете, может, я сейчас скажу откровение, да и не хотелось бы этого говорить, да уж ладно, всё равно проболтается кто-нибудь из слуг. Отец подозревал мою мать в измене… Он не хочет видеть во мне наследника. – От удивления Ания распахнула губы. – Даже не знаю, откуда он это взял, но он вбил себе это в голову – не выжечь и калёным железом. Так что…

– Мне очень жаль… – единственное, что нашлась ответить ему Ания.

– Да я-то что? Представьте, какой была жизнь моей матери в последние годы жизни… – Вздохнул.

– Представляю…

Только сейчас, может быть, Ания поняла, что этот молодой барон чем-то близок ей своей болью и одиночеством. А ведь она, в самом деле, успела заметить прохладное отношение барона к сыну, да и у того – к отцу. Они обоюдно друг друга не терпели.

Узнав это всё о бароне Элвуде, Ания ещё больше осознала, что не хочет этой свадьбы. Чтобы и её так же заподозрили в измене и свели на тот свет? Ну уж нет…

Глава 6

Ания следила глазами за поющим менестрелем в центре зала. Длинный стол стоял вдоль стен, в середине его сидели молодожёны и самые почётные гости. Слуги носили блюда, девушки подливали вино, звучала музыка.

Свадьба. Это её свадьба. Как ни хотела она, а всё же это венчание состоялось. Вчера приехал епископ, и весь вечер Ания проговорила с ним о свадьбе, вернее, больше говорил его преосвященство. «Разве ты не веришь в Бога? Кто сказал тебе, что в этой жизни всё должно быть по-твоему? Разве не страдал Спаситель на кресте за нас за всех? Разве не меньшими будут твои страдания? Подумаешь свадьба! Свадьба с равным по происхождению, свадьба, не унижающая тебя и твой род. Какие вопросы! Вся эта жизнь – воплощение страданий! Терпи и будешь достойна Царства Небесного. Ты – женщина, ты должна подчиняться своему мужу, должна быть помощницей во всём, быть спутницей по жизни, должна вести хозяйство и рожать детей. Должна подчиняться ему… Должна сохранять ему верность…» О! И в том же духе. Она наслушалась от опекуна всего этого, она молилась вместе с ним, она и сама поверила во всё, что он говорил. Конечно, она же шесть лет прожила в монастыре. Она знала, что так и будет. Она подчинилась его воле, она признала власть своего мужа над собой. И только сейчас это осознала.

Менестрель допел песню, за столом жидко похлопали. А песня была о любви, о настоящей любви, а не о том, что творилось сейчас на сердце молодой баронессы.

Она вспоминала венчание в соборе Эрмса, дорогу до города туда и обратно, лица людей. И на душе было горько от пережитого, как от ошибки совершённой. Что же делать? Как ей быть?

Она не хотела смотреть на лица окружающих её гостей, избегала встречаться с кем-либо глазами или взглядами, смотрела прямо перед собой то на кубок, то на блюда с едой, то на вышитую скатерть. Единственный раз она посмотрела в глаза молодого барона Орвила, когда тот нарезал своему отцу мясо. Он тоже смотрел ей в лицо, и, видит Бог, в его взгляде она сумела прочитать сочувствие и понимание. Все радовались за столом, свита барона, гости, все поздравляли «молодых», и единственный человек, кто сочувствовал ей, был его родной сын. О, Господи…

Как же страдало её сердце сейчас!

Он знал своего отца лучше кого бы то ни было здесь, он помнил свою мать, и он знал, каково ей будет теперь быть женой этого человека.

Ания не слушала хвалебные поздравления гостей, не вдумывалась в слова стихов и песен. Что же теперь? Ей осталось выдержать ещё брачную ночь. От мыслей об этом во рту пересыхало, и начинали ещё заметнее дрожать пальцы. От волнения Ания не знала, куда спрятать руки, чтобы они не выдавали её чувств. Наряжая невесту на свадебную церемонию, камеристка и горничная так сильно затянули шнуровку платья, что теперь буквально было нечем дышать.

– Мне плохо, – прошептала она, и её супруг посмотрел ей в лицо долгим взглядом.

– Пошли наверх? – предложил вдруг, и Ания почувствовала, как от этих слов краска ударила ей в лицо. Ну уж нет…

– Попозже… – прошептала чуть слышно.

Она плохо помнила, что было потом, какие песни звучали, какие подарки им дарили гости, опомнилась она только наверху, в спальне, куда её и барона Элвуда торжественно проводили все присутствующие. Барон закрыл дверь на засов и повернулся к жене. На камине и на столике горели свечи, их дрожащий свет метался по стенам. Ания, замерев, смотрела на приготовленную постель, святой отец из процессии уже успел обрызгать её святой водой. Господи, Боже, дай мне сил пережить это всё, выдержать…

Барон взял её за плечи и развернул к себе.

– Милорд, я… – Её голос задрожал, и она не смогла договорить, опуская взгляд.

– Всё нормально, дорогая, ты держалась хорошо. И церемония прошла прекрасно. Я подумал, не выкинешь ли ты какую-нибудь глупость? Его преосвященство разговаривал с тобой об этом?

Она посмотрела на него исподлобья через тонкую вуаль на пол-лица, спросила, с трудом выталкивая из себя слова:

– Значит, это вы его попросили поговорить со мной?

– Конечно. Я не хотел, чтобы ты всё испортила.

Она усмехнулась, дёрнув подбородком. Отчаяние ушло вдруг на второй план, появилось раздражение и даже злость. Вчера она тщетно просила помощи и понимания от своего опекуна, епископ же выполнял свою задачу – уговорить её стать женой этого человека. И он отлично справился.

– Это не честно с вашей стороны… Вы знали, что я против этой свадьбы, я разговаривала с вами, я просила вас… Но вы… вы решили прибегнуть к помощи епископа… чтобы он надавил на меня. – Она в отчаянии покачала головой. – Это неправильно… Так не должно быть! – Она повысила голос в надежде достучаться до этого человека, но барон смотрел на неё сверху спокойно, властно, так, как смотрел бы на просьбу пажа или слуги.

– Ты хорошо держалась, дорогая. – Он поднял её вуаль с лица наверх, чтобы видеть её глаза. – Не надо только обвинять меня в нечестности. Такие обвинения я слишком близко принимаю к сердцу. Если бы ты была мужчиной, я бы тебе этого не простил, но ты – женщина, моя женщина, тем более в такой день. Я прощу тебе это, но больше подобного я слышать не хочу. Понятно?

Ания опешила. Ничего себе. Теперь ей придётся взвешивать каждое слово?

– Я не хотела вас обидеть, – прошептала, глядя на него снизу вверх, – но… но вы сами должны понимать меня… – Барон в это время расстёгивал пуговицы котарди – камзола, расшитого золотыми и серебряными нитями. Внимательно смотрел ей в лицо, приподняв седые брови, слушал, что ещё она собиралась сказать. – Вы же понимаете меня… вы же знаете, что я против… Как вы могли? Как вы можете? О, Господи…

Барон слушал её, а сам неторопливо, с основательностью снимал с неё вуаль, барбет – ленту через подбородок и вимпл – платок, закрывающий шею, вытаскивал одну за другой длинные шпильки из волос.

– Вы не можете так поступать со мной. Вы же знаете… Вы же сами видите, что мы слишком разные… Мы не можем быть вместе. Эта свадьба – это ошибка… Умоляю вас, – она поймала его руку, поднесла к губам, целуя, – прошу вас… Не надо… Оставьте меня… Умоляю…

Он освободил ладонь из её рук, улыбнулся одной стороной губ.

– Что-то я не понимаю тебя, дорогая моя жена. Чего ты хочешь? Чтобы я отказался от этого брака? Поздно. Всё уже сделано. Я – твой муж, а ты – моя жена. Что тут может быть не понятного?

– Но я не хочу быть вашей женой! – Она чуть повысила тон голоса.

– Но ты уже – моя жена! – Он тоже повысил голос, и в нём появилось незнакомое ей до этого раздражение, показывающее, что барон подошёл к грани терпения.

– Но вы годитесь мне в отцы, а не в мужья!

Видимо, многие уже говорили или намекали ему на это за все эти дни, потому что барон потерял последние капли терпения. Принялся дрожащими пальцами расстёгивать на ней обе пуговицы расшитого праздничного сюрко – жилетки. Сорвал её, швырнул на пол, принялся рвать пуговицы котарди. От его рывков Анию буквально покачивало на слабеющих ногах, она хрипло и тяжело дышала от волнения происходящего. Шептала чуть слышно:

– Не надо… умоляю… прошу вас… Милорд… не надо… не трогайте меня… умоляю… милорд…

Но барон не слушал её, рывком рвал на ней шнуровку киртла – платья, взяв за ворот, дёрнул его вниз, с плечей, оставляя свою молодую жену в одной белоснежной рубашке до пола.

Ания тут же закрылась руками, обняв себя за плечи, словно стояла голой перед мужчиной. Русые волосы посыпались, когда она склонила голову, сверкая в свете свечей, заструились по груди, рукам. Барон даже невольно залюбовался своей молодой женой. Девочка. Его девочка.

Он толкнул её на кровать, сам наклонился и снял с её ног туфли, сорвал тонкие чулки. Ания, хрипло дыша, смотрела на него огромными глазами, потом, опираясь на локти, поползла на спине от края кровати, прочь от своего мужа. Шепнула:

– Не трогайте меня…

Барон поймал её за лодыжки и дёрнул на себя, зло шепча ей в ответ:

– Хватит! Если ты думаешь, что я люблю подобные игры – ты ошибаешься, глубоко ошибаешься…