Тайна бумажных бабочек

– Боюсь, что нет, – герцог задумчиво крутил на пальце перстень с крупным изумрудом, – ты же понимаешь, что эти три девушки никому не интересны, они не нужны сами по себе. Их ценность в другом.

– В чём же? – Филипп хмуро смотрел на отца и дядю, в душе молясь всем существующим и несуществующим богам о том, чтобы король отказался. В жизни принца было слишком много того, что он предпочёл бы сохранить в секрете ото всех. Никакого криминала, нет, но…не хотелось бы…

– В их близости к вам, – совершенно спокойно пояснил герцог.

– Тогда зачем же их…убрали? – принц хотел сказать «убили», но ведь никто не знает, что произошло с его любовницами. Доказывай потом, что ты ничего такого не имел в виду!

– В чём-то они не подошли нашему злодею, – пояснил принцу очевидные вещи герцог, – и он будет перебирать их до тех пор, пока не найдётёт подходящую.

– Подходящую для чего? – нервно спросил король, начиная осознавать, что всё не так просто, как ему казалось.

– Вот это и нужно выяснить, – герцог решительно шагнул к окну, открыл створку, громко и как-то особенно резко свистнул и повернулся к королю, – прими решение, Чарли. Мне вызывать моего человека?

– А чем будешь занят ты, пока он станет вести расследование? – король цеплялся за последнюю соломинку, но уже чувствовал, что согласится.

– Я? А я буду стараться сделать так, чтобы вы все остались живы, пока он ловит нашего хитреца.

– Хорошо, – его величество кивнул, – но, я надеюсь, твой человек даст все клятвы, положенные в таком случае. Ты сам понимаешь – слишком многое может стать ему известно.

– Разумеется, – согласился лорд Себастьян, всматриваясь вдаль, и через несколько секунд присутствующие услышали хлопанье крыльев, а на подоконник опустился крупный чёрный ворон. Герцог потрепал его по перьям, быстро написал что-то на маленьком листке бумаги, вложил послание в специальный непромокаемый футляр, прикреплённый к лапе птицы, и ворон стремительно улетел куда-то на север.

Глава 3

«Селянка, а селянка, подь сюды!

Хочешь большой, но чистой любви?»

© Формула любви

Не знаю, какой характер у герцога, но конь, опрометчиво порученный мне королевским кузеном, оказался редкостной скотиной.

Во-первых, он категорически не желал идти туда, куда я его вела, постоянно останавливался, начинал жевать клевер, любоваться бабочками и вообще всячески демонстрировать полное пренебрежение ко мне.

Во-вторых, эта породистая пакость всё время покушалась на пучок васильков, которыми я украсила свою не слишком презентабельную шляпу, и мне приходилось постоянно отслеживать его маневры, спасая васильки от преждевременной гибели.

Вообще лошадей я люблю, во всяком случае, так мне казалось до сегодняшнего дня: я вполне прилично для девушки езжу верхом, причём как в дамском седле, так и в мужском, а то и вовсе без седла. Я могу напоить, накормить и обиходить коня, правда, только в том случае, если он спокойно стоит в конюшне, а не скачет козлом по луговым кочкам!

Стоило мне чуть сильнее натянуть повод, как герцогский конь упирался всеми четырьмя копытами в землю и сдвинуть его с места не представлялось возможным. При этом он нагло смотрел на меня своими бархатными глазами и делал возмутительно честную морду.

Наверное, проще всего было сесть на упрямую скотину верхом и так добраться до пруда, но вот досада – герцог ездил без седла, а коняшка была такого размера, что взобраться на неё без стремян я могла только при условии, что она постоит спокойно хотя бы минуту. Угу…размечталась…

Через полчаса я взмокла, стала задыхаться, махнула рукой на охрану васильков, которые тут же сожрал невероятно довольный этим конь, и поняла: первое, что я сделаю, вернувшись когда-нибудь в родительский дом, – это потребую повысить жалование конюхам, ибо…есть за что!

Пруд показался, как только мы с конём завернули за группку деревьев, торчащих посреди поля. И теперь тормозить, упираясь ногами, приходилось уже мне, так как герцогский транспорт радостно устремился к серебристо искрящейся воде, совершенно не думая о том, что у нас с ним несколько разная скорость передвижения. Мысль отпустить повод у меня даже не возникла, так как я прекрасно понимала, что поймать это…животное, если оно того не захочет, я не смогу. А проверять, как отреагирует герцог на сбежавшего скакуна, мне не очень хотелось.

Когда мы добрались до берега, я готова была вместе с конём припасть к воде и, громко фыркая, пить её…пить…пить… Но, решив, что лежать на мокром берегу всё-таки не очень правильно, я с трудом поднялась. Воспользовавшись тем, что мой мучитель стоит спокойно, я быстренько распутала повод, крепко-накрепко привязала его к удачно оказавшемуся рядом невысокому деревцу, убедилась, что длины повода хватит для того, чтобы конь мог добраться до сочной прибрежной травы, и упала в небольшой стожок, блаженно вытянувшись на душистой травке. Закрыла глаза и позволила себе немножко отдохнуть…совсем чуточку.

– Ну и зачем надо было выбирать образ пастушка, скажи, пожалуйста? – вырвал меня из сладкой дрёмы до боли знакомый голос. – Варианта попроще не нашлось?

– Шеф? – я мгновенно пришла в себя и во все глаза уставилась на вольготно расположившегося в соседнем стожке непосредственного и единственного начальника, который, по моим представлениям, сейчас должен был находиться в совершенно другом конце государства. – А что вы тут делаете?

– Как ты можешь видеть – лежу, – констатировал очевидный факт шеф, лениво покусывая длинную травинку, – пытаюсь увидеть смысл в твоих поступках и вынужден признать своё абсолютное бессилие. Твоя замысловатая женская логика в очередной раз нанесла мне сокрушительное поражение.

– И что вам непонятно? – надулась я, понимая, что сейчас меня будут ругать, точнее, не ругать, а очень интеллигентно, как и положено представителю очень древнего рода, медленно и со вкусом смешивать с…мусором под ногами. А я, как всегда, не найду достойного ответа, так как шеф, разумеется, будет абсолютно прав. Он всегда прав, и иногда это так бесит!

– Мне не очень понятно, Глория, почему пастушок? – из глаз шефа исчезла недавняя расслабленность, и сейчас передо мной был суровый руководитель, поймавший подчинённого на халтуре. Причём халтуре недопустимой.

– Ну… – промямлила я, – мне показалось, что для сельского пейзажа это будет самый естественный вариант. Пастушок в поле – это же нормально, разве нет?

– Глория, детка, – я насторожилась, потому что слово «детка» в отношении меня шеф употреблял только тогда, когда собирался морально уничтожить, – пастушок в поле – это нормально, когда к нему прилагаются те, кого он пасёт. Бездельничающий посреди лета в блаженном одиночестве пастушок – это абсолютно не нормально!

Я смущённо вздохнула и попыталась закопаться в траву, но стожок был недостаточно большим. Поэтому пришлось просто опустить голову, чтобы не видеть сердитого лица шефа.

– И потом, где ты видела пастушка с такими формами? Ты меня пойми правильно, твои выпуклости в нужных и стратегически оправданных местах всегда радовали мой мужской взгляд. Но зачем ты всю эту прелесть попыталась упаковать в одежду мальчика, скажи на милость? Если уж тебе приспичило изображать труженика пастбища, оделась бы пастушкой. То, что рубашка тебе на три размера велика, не скрывает того, что под ней прячется. Любой, кто тебя увидит, если он обладает хотя бы минимумом логики и внимания, сразу поймёт, что дело тут нечисто.

Я тихо старалась сравняться в цвете с красным клевером, который густо рос вокруг, до того мне было стыдно: ну почему я сама обо всех этих деталях не подумала? А ещё надеялась, что шеф оценит мою старательность, похвалит, может быть, даже когда-нибудь возьмёт в напарники…

– И последний вопрос, Глория…

Уф, уже «Глория», не «детка», значит, основная гроза миновала.

– Почему ты занимаешься конём, который подозрительно похож на любимца его светлости герцога Фарийского? Только не говори мне, что ты в таком виде перед ним появилась…Глория! Ты почему молчишь?

– Вы же сами сказали – только не говори…вот я и не говорю…

– Боги милосердные, – выдохнул шеф, откидываясь на траву, – за что вы послали мне это испытание и почему отняли мой ум в тот день, когда я принял эту бездарность на работу? Что я вам такого сделал?

– Он, между прочим, не догадался, – из чистого упрямства попыталась оправдаться я, – сказал, чтобы я пасла…пас его коня и обещал не обидеть, вот.

– Это хорошо, – зловеще сообщил шеф, – потому что тут скоро уже очередь выстроится из желающих тебя обидеть. Начиная с твоего отца и заканчивая мной. Боюсь, герцогу уже ничего не достанется. Тебе что было велено делать?

– Следить за въезжающими и выезжающими, – отрапортовала я, так как хотя бы в этом своей вины не чувствовала: все передвижения у меня были записаны.

– И? – шеф с мученическим видом смотрел на меня из стога. – Где результат?

– Вот! – я торопливо открыла сумку и, вытащив блокнот, протянула его начальству. – Вот, всё записано по столбикам: кто въехал, кто уехал, с указанием времени.

Шеф молчал, задумчиво изучая отчёт, потом странно посмотрел на меня, снова углубился в изучение таблицы, зачем-то повернул её на бок, потом снова вернул в нормальное положение.

– Глория, – как –то неуверенно обратился он ко мне, не поднимая глаз от блокнота, – стесняюсь спросить, а вот это – кто?

– Где? – я пододвинулась поближе и заглянула в таблицу. – Всё же понятно, шеф…

– Вот это, – тонкий палец ткнул в ромашкового коня с рожками, – это кто?

– Конь, – я пожала плечами. В конце концов, меня не художником брали на работу, а агентом, – а что?

– Ничего, – всё так же задумчиво ответил шеф, – эта версия мне в голову как-то не пришла. А цветочки зачем?